В 1981 году в ереванском Доме Художника открылась выставка, на которой были представлены картоны к гобелену с сюжетами “Аварайрская битва” и “Алфавит”. История армянского искусства не знает ни одного случая, чтобы к произведению началось такое массовое паломничество, как к этим двум эскизам. Люди приходили и приходили, приезжали из других городов, часами не уходили из зала. Идея Ханджяна выразить в одной работе не только Аварайр, но и Сардарапат была понята зрителем.

Григор Ханджян был далеко не первым автором, обратившимся к теме Аварайрской битвы. Пожалуй, к 1980 году в Армении вообще не осталось ни одного художника, который бы не написал полотна или хотя бы не создал эскизов на тему знаменитого сражения. Почему же именно ханджановская версия так запала в душу всем? Простым рабочим людям и колхозникам, хмурым точильщикам ножей и опрятным швеям-частницам, врачам и инженерам, парикмахерам и ювелирам, владельцам подпольных производств и секретарям райкомов, ученым мужам и матерям семейств, совсем молодым и повидавшим жизнь?

Все было так просто и так сложно. Секрет Мастера был очевиден всем без исключения, и в то же время люди не могли говорить о нем открыто. Под образом давних событий Григор Ханджян затронул тему, которая волновала его современников. Аварайрское сражение стало аллегорией сражения Сардарападского, о котором ходили легенды, и очевидцы которого были еще живы.

“Аварайрское сражение” кричало о Геноциде, о страшном пережитом горе, о героях, чьи имена в 80-е все еще нельзя было произносить. Народ приходил и приходил, глядя на картоны как на собственную виньетку, на свой коллективный портрет. Вглядываясь в лица Аварайра, зрители стали узнавать портреты своих современников - вот, недавно ушедший поэт Паруйр Севак, вот американский писатель Уильям Сароян, поэт Чаренц, композитор Комитас и даже Даниэл Варужан, имя которого совсем недавно стало “разрешено”. Соблюдая традицию многофигурных полотен Ренессанса, Мастер изобразил в толпе так же и себя, глядящим прямо на зрителя. Собственно, портретов современников на картоне больше не было. Но, вдохновившись своими открытиями, люди продолжали искать дорогих их сердцам деятелей. И, что интересно, находили. Маэстро возражал, уверял, что совсем не это имел ввиду, но вдохновленные ереванцы настаивали, что не ошиблись. Признаться, даже зная об этом, и вашей покорной слуге порой нелегко остановить свой порыв и не “узнать” кого-то из нашей недавней истории.

Тема геноцида и всей истории 1900-1920 годов была если не под табу, то под очень сильной цензурой. В разные годы запреты то слабели, то усиливались. О полководце Андранике детям рассказывали дома и лишь в сознательном их возрасте. Страшные истории о том, как бабушки и дедушки спаслись от ятагана также были чем-то вроде особого посвящения школьники узнавали не сразу, и понимали, что в школе об этом говорить не нужно.

Это были восьмидесятые: время когда подрастали дети, не знавшие ни войны, ни гонений. Это были годы, когда во всем СССР обеспеченные всем необходимым мальчики и девочки слушали рассказы о детстве бабушек и дедушек - о голоде, беспризорниках, войне. Это были истории о чем-то нереальном, о чем-то, что никогда уже не может повторится… Никто еще не знал, как все изменится через десять лет.

Не только старики, но и люди средних лет в тот период помнили о годах вынужденного молчания. Советский человек долго думал, прежде чем что-то сказать. Никто не видел в этом ничего противоестесственного. И в этой атмосфере недосказанного картоны Ханджяна стали настоящим взрывом. Это было так смело! А главное, это было так понятно им всем,таким разным. Крик, который они душили в совем горле годами вдруг вырвался наружу - на картоны Маэстро.

Искусствовед Асатур Мнацаканян в аннотации к выпущенному в 1982 мини-каталогу “Вардананка” описывает крылатую фигуру над головой Вардана так: “над ними парит Ангел Справедливости и Возмездия с венцом Славы в руках”. В глазах советского человека мир не был слишком сложным: существовало лишь все видимое, и “выдумки невежественного человечества”, к которым относили все невидимое. Античные божества для атеиста не отличалось от христианских ангелов. И в восьмидесятые лишь те, кто еще помнил, или просто знал, о событиях начала ХХ века понимал, почему академик Ханджян изобразил любимую богиню армянских мстителей. Ведь именно ее имя, имя Немезис, носила группа отважных воинов, отомстивших виновникам Геноцида. Да, да, Григор Ханджян изобразил Немезиду.

В СССР говорить о них было не принято. Шли восьмидесятые. Ходили слухи, что не так давно, всего лет десять назад, профессору Ара Саркисяну, ректору Художественного Института, стоила жизни нежданно открывшаяся информация об участии в этой карательной группе. Тщательно скрывался от масс факт участия в “Немезис” известного писателя Аветика Исаакяна, на тот момент давно скончавшегося.

Мало кому из посетителей залов ереванского Союза Художников имя Немезиды говорила о чем-то большем, чем о далеком Олимпе. Перед ними был просто неведомый ангел, который держал над головой Вардана золотой венок триумфатора. Руки полководца подняты вверх, в жесте триумфатора. и сидит он на белом коне - еще один символ победы.

Пройдет меньше десяти лет, и герои Григора Ханджяна сойдут с картины. Молодые парни и зрелые мужчины, даже старики, горожане и крестьяне, владельцы цехов, сотрудники НИИ, рабочие, номенклатурщики и репатрианты - кто только не шел добровольцем. Как они были похожи на героев Ханджяна! Впрочем, сам Григор Ханджян даже представить себе такого не мог. Изображая столь разные портреты он только хотел напомнить, что на поле битвы Сардарапата вышли такие же разные по своему положению люди.

Сардарапат, как и Баш-Апаран были знамениты участием женщин. Образ юной воительницы - дань памяти им, взявшим оружие вопреки традиции ограждать будущих матерей от всего, тчо может хотя бы напомнить о войне.

Скорбящую Мать, Пиету, искусствовед Асатур Мнацакнян называет аллегорией Родины-матери. Позволю себе дерзость дополнить сказанное авторитетным специалистом. Возможно, образ Армении воплощают обе женские фигуры. В Скорбящей мастер видел большую историческую Армению, Армению вековую, вобравшую в себе все царства, все горести, весь опыт армянских мастеров и всю мудрость матерей, всю силу героев. Погибший сын одет в красное, и его одежда струится по земле, как кровь. На лбу у павшего красная повязка. Кто же он? Он - сам Вартан. Изображение в одной композиции Христа распятого, и в то же время - на руках Богородицы когда-то было очень распространено. И мастер обращается к этому приему, изображая Вартана спасителем своего народа, и воспевая ту, что подарила его миру. Кровь, пролитая во имя жизни - именно об этом надпись в верхней части картонов - “Неосознанная смерть - гибель, осознанная - бессмертие”.

И уж совершенно очевидно, что в юной воительнице Ханджян воспел молодую Республику. Старая Армения, и ее прекрасная дочь - Армения молодая, возрожденная, сильная и непобедимая. Ленты в ее волосах сине-красные, как перевернутый флаг Советской Армении. Она бежит вперед, закрывшись щитом, и лишь приглядевшись, можно заметить, что в правой ее руке меч, скрытый от взора зрителя алым плащом воина. И как-то режет глаз, и как-то очень странно видеть, что девушка рвется в бой, практически закрывая собой двух воинов. Эти молодые люди - единственные, кто сохраняет полное спокойствие в битве. Не странно ли это?

Официальное искусствознание описывало эту пару как собирательный образ воинов-героев освободительной борьбы армян начала ХХ века, не вдаваясь в подробности. Давайте же приглядимся к ним.

Оба смотрят прямо на зрителя, явно обращаясь к нему. Они почти одинакового роста, но тот, что в головном уборе - немного выше ростом. Его мы не видим, он прикрыт щитом, и это немного странно, держать в руках древний щит, и носить повязку как у анатолийских крестьян начала ХХ века. Зато его товарищ более открыт нашему взору. Он стоит в позе совершенного человека, он держит меч в левой руке, и еще один висит на его поясе, и чем вооружена его правая рука остается только догадываться. Человек ли это? Да. Но не совсем.

Осмелюсь предположить что это - аллегория Арарата. Это объясняет позицию девушки - Новой Армении, за спиной у которой Арарат. Это объясняет повязку на голове у старшего воина, она напоминает нам когда именно произошло разделение. И наконец, это объясняет холодность и нарочитую безучастность этих двоих. Они смотрят на зрителя сквозь вечность, сквозь годы, и чтобы не случилось, чем бы не окрасилась библейская долина - кровью или цветами, они останутся стоять.
Так что же со знаменитостями, изображенными на фреске? Согласно официальной версии музея искусств Гефесчян список выглядит так: 1) Вардан Мамиконян, 2) дьякон Гевонд, 3) Паруйр Севак, 4) Вильям Сароян, 5) Андраник Озанян, 6) Егише Чаренц, 7) Григор Ханджян, 8) Комитас, 9) Даниэл Варужан. Впрочем, оговоримся. На картонах полководца Андраника не было - вместо него был изображен собирательный образ воина. Озанян появился на фреске по многочисленным просьбам народа.

Люди шли и шли на выставку в Союзе художников. Многие подходили к Ханджяну и говорили - Вы изобразили такого-то человека, вот он! Маэстро мягко убеждал, что это не так, что на картине просто обобщенный образ, или даже портрет его соседа. Но воодушевлению людей не было предела. Работа стала легендой. Картоны отправились в Париж, где по ним выткали гобелен, в Армении стали выпускать календари и плакаты с фреской, которые раскупались до последнего экземпляра. Но поскольку участие Эчмиадзина держалось в секрете, люди много лет не знали, где же хранится оригинал. Было принято решение, что Маэстро воплотит ее в одном из залов Каскада, чтобы сделать доступной народу. Но наступили девяностые, и новое правительство не спешило выполнять обещания, данные предшественниками - проект лишился финансирования. Можно только вообразить степень отчаяния, которая могла охватить мастера в то время. Но он не остановился. За дело взялась вся его семья, друзья, знакомые. Студенты художественного института размешивали Ханджяну краски, сам Маэстро несмотря на почтенный возраст взбирался на высокие леса, находились люди, которые помогали отапливать огромный зал. И сегодня, когда "Аварайрская битва" воплощена. когда на фреску смотрят посетители центра Кефесчян, трудно поверить, что произведение, посвященное героизму было также героически воплощено. Но если бы не сила воли Григора Ханджяна, если бы не преданность его семьи, если бы не отзывчивость всех, кто принял участие, мы бы никогда не увидели ее в залах Каскада. Точно также как и участь Сардарапатской битвы, участь фрески решили добровольцы.