Гоар Рштуни, Щепетильный бомж

 Не очень навязчивое, но и не исчезающее видение. Аркадий бежит к входной двери, толпа каких-то человекоподобных животных в людском обличье врывается в квартиру, затем Аркадий бежит за ними на балкон, хватает сына за ноги и не отпуская, падает сам, потом от ударов теряет сознание… Но он успел увидеть, как эти звери сбросили сына с седьмого этажа… Что сделали  они с женой и дочерью он, к счастью, не увидел… Хотя, какое это счастье? Ведь он их больше никогда не увидит! Их тоже убили…

Из разных чувств, которые мы испытываем, есть особенно невыносимые. 
Невозможно жить без постоянной собственной крыши над головой. Это ужасно. Невозможно жить без денег в кармане, это тоже ужасно. Кто жил, знает… А жить в одиночестве? Разве не ужасно? Отвергнутый или покинутый всеми, тем, в ком нуждаешься до сих пор… или кажется, что уже перестал нуждаться…
А когда всё это вместе? Жить невозможно втройне… * 

Но у Аркадия почему-то выходило, что жить хоть и невозможно, но необходимо. И Аркадий, сутулясь, засунув замёрзший нос глубоко в шарф, которым он обмотался с утра, в ожидании позднего вечера бродил вокруг подъезда, где сердобольные жильцы разрешали ему ночевать в маленьком закутке невесть откуда появившимся в новом доме, где-то между лестницей и чёрным ходом. Закуток ниоткуда не просматривался, и консьержка-молдаванка, сама тоже бездомная, но жившая в хорошо утепленной консьержной комнате, уговорила лифтёра вставить туда коробку с дверью, которую вынесли из недавно купленной ремонтируемой квартиры. Ремонтники-таджики сами и установили, и оштукатурили щели, а из выкидываемых материалов приколотили полку, столик, как в купе. Слипшийся матрац притащил Толя, алкаш из соседнего дома, который оказался бомжом в собственной квартире, вернее сказать, босмом – без определенного спального места. Жена его, Надюха, худая, растрёпанная и вечно злая, в качестве спального места для мужа-алкоголика определила ванну. 
– Там и блеваться будешь, скотина!
После очередной пьянки, регулярно случавшейся каждый божий день, Толя покорно влезал туда, положив на дно несколько смятых, облезлых подушек, а матрас туда не помещался. Если же не по пьяни, случайно и редко, располагался он вокруг законной супруги. 

Недавно Надюха вытолкала его вместе с матрасом за дверь и показала на лифт: 
– Отнеси этому беженцу! Только не задерживайся там, урод! Хоть бы с чурок пример брал!
Аркадий по-своему помогал Аксане, молдаванке, пригнанной сюда своим лихолетьем, дежурил на входной двери, пока она уходила убирать квартиры. Убирала она раз в неделю три квартиры. В одной из них ещё и готовила старой жиличке супчики, за это ей доплачивала собесовская женщина, которой так было выгодней обслуживать своих подопечных. У собесовской женщины она тоже убирала квартиру, незаметно проворачивая, в стиральной машине бельё и себе, и Аркадию. Жильцов подкупал неизменно опрятный вид Аркадия с книжкой, абсолютно трезвый образ жизни, если это можно было назвать жизнью. Но разве это была смерть? Умерли остальные, а он как раз и остался жив.
Иногда с Аксаной они обсуждали свою жизнь. Та считала, что во всём виноват Сталин, её родители до войны считались почти румынами, а Сталин отобрал Бессарабию, так сказать, вернул в родную семью. Аркадий молча слушал, поддакивая, но считал, что Ленин больше виноват, с него всё и началось, сам Сталин тоже. 

Аркадий не выносил вони и сам старался не вонять. На собранные от бутылок деньги он покупал бумажные тарелки, аккуратно складывал и выбрасывал в мусоропровод. Беженцам иногда выдавали что-то, но работу подыскивал он сам. Дни текли, не оставляя после себя ничего запоминающегося. Так бывает, когда человек живёт один и никто не спрашивает, каково ему, никто не заботится о нём. Наверное, человек в своей жизни больше помнит, кто заботился о нём и о ком заботился он сам…
Этой весной, вдыхая запах талой земли, он тоскливо оглядывался вокруг, и однажды увидел, как к улице навезли жирной, почти чёрной земли. Землю привозили каждый год, разравнивали, но от этого постепенно повышался слой под деревьями. Зачем это было нужно, Аркадий не понимал. Не лучше ли было перекопать?
Он заметил, что кто-то из жильцов нагружает машину, явно в сторону дачи. Застенчиво спросил, не одолжит ли сосед лопату на несколько дней, хочет привести придомовую полосу в приличный вид, чтобы можно было посеять цветы. Достаточно календулы. Он насобирал семян прошлой осенью.
«Сосед» задумчиво оглядел Аркадия, потом посмотрел на полосу перед подъездом. 
– Я завтра вечером вернусь, привезу тебе лопату. Тебе обещали заплатить?
– Да нет,– застенчиво улыбнулся Аркадий.– Я сам.
Сосед уселся в машину и медленно отъехал. 
Копал он вокруг подъезда и торца здания. 
Вечером Аркадий стал таскать камушки с соседних улиц, деревяшки, рейки. 

Собрал возле подъезда, у входа в подвал. У него давно был глаз на этот подвал. Сухой, просторный. Потолок выше человеческого роста. Стяжка почти добротная. В одном углу проходили коммуникации, остальное пространство просто просилось на мастерскую. Вот бы станочек достать! Тиски не помешали бы…. А в том углу можно верстак подогнать. Но подвал крепко запирали на замок, и такое помещение зря пропадало.
Аркадий два дня раскапывал и подравнивал перед подъездом. Затем набрал  привезённой земли из-за дома и покрыл нетолстым слоем всю вскопанную территорию, сотки три, не меньше. Дворник Усман наблюдал за ним, не выпуская из рук телефона, потом привёл земляка, побросали немного земли, пока Аркадий отдышался. На лицах понаехавших дворников царило плохо скрываемое удивление. Усман осторожно спросил: 
– Дэнги тэбе дадут?
– Не, я так. Чем-то надо заняться, а то с ума сойду. Я на биржу ходил, у меня карта беженца, обещали. А пока грузчиком в «Перекрёстке», там и кормят.
– Кормят? Абед?
– Роллтон, бульон. И чай всегда есть.
– Роллтон хороший. Мы тоже Роллтон кушием. 
Аркадий молча вытирал руки мокрой газетой. Давно не читал газет, даже забыл, когда это было. Странно, что и не хотелось. Любая строчка напомнила бы ему всё, что он потерял. А он и так помнил, спрятав память куда-то далеко, на задворках своих страданий.

Японская горка получилась на славу. Жильцы подолгу останавливались и, улыбнувшись, проходили в свой подъезд. А одна жиличка принесла из дому красивую фарфоровую вазочку с отбитой ручкой и поставила её в самый центр. Аркадий чуть не поперхнулся, но не осмелился протестовать, эта женщина была очень доброй и часто совала ему свёрточек с пирожком. 
Наутро прискакала та противная худая дама из ЖЭКа и стала раздавать указания таджикам. Она придирчиво и строго оглядела горку, пнула ногой камушек, проверяя  на прочность, и закричала сиплым от курева голосом: 
– Это кто тут орудовал? Без разрешения? 
На беду в это время из подъезда вылезла старуха и с ещё более сиплым, почти срывающимся голосом, заквохтала:
– А кто вы такие, чтоб разрешения спрашивать! Не убрано, не вскопано, а как красоту навели, явились. А вы где были? С жильцов собрали!– неожиданно соврала старуха. 
– Кому отдали? Спрашиваю, кому отдали! Я начальству доложу!– цокая каблуками, худышка стремительно исчезла за углом. Таджиков сдунуло за нею и на все вопросы они осторожно отвечали – кто-то, имя не знаю.
На крик подошли собачники и кто-то из них предложил действительно собрать и заплатить. Старуха категорически отказалась платить: 
– Они обязаны, я и так плачу за коммуналку!
– Ну, тогда мы наберём.
Аркадий, не понимая, смотрел на них и смущённо отводил взгляд.
– Не надо денег, моё впечатление испортится,– улыбнулся он. Я грузчиком зарабатываю, на еду хватает.
Один из собачников поднял руки:
– Всё! Прости, раз впечатление испортится, – и неожиданно для самого себя искренне поинтересовался:
– Но ты так и собираешься жить?
– Нет, я поеду домой. Заработаю на билет.

Сам Аркадий уже не знал, где его дом. Но был уверен, что где-то должен быть у человека дом. Билет ТУДА стоил сказочно дорого, но он был уверен, что сумеет его купить. Если к тому времени решится жить среди соплеменников, среди своей нации, из-за которой, собственно, он и пострадал. Многие уезжали ОТТУДА, говорили, плохо жить, да и плохо относятся.
В следующую субботу перед домом остановились  два чёрных джипа, оттуда грациозно выбралась тоненькая женщина, и прошла в подъезд. Из второй машины вышел двухметровый бугай и подошёл к Аркадию, который всё украшал и доделывал свой «участок».
Бугай немного поглядел на горку и окликнул:
– Слышь, ты! Работа есть.
Аркадий отряхнулся, подошёл и, глядя прямо в глаза, улыбнулся: 
– Если непыльная, брат. Я доходяга.
– Поедем, покажу. Загородный дом, кормёжка, жильё. Пока на лето, а там посмотрим.

Аркадий пошёл к консьержке, которая уже высматривала их из своего блиндажа. 
– Работу предлагают. С жильём и кормёжкой. На лето. А там приеду, квартиру свою потеряю… – криво улыбнулся своей шутке Аркадий.
– Она с пятого этажа, банкирская дочка, она за певца какого-то замуж вышла, я им убирала, мы тут прикроем дверь, я же под склад договорилась его держать, никого не пустим, не бойся, Аркаша. Приезжай иногда, небось, выходной-то дадут?
Аксана, бывшая учительница, приехала с Приднестровья, раз в три месяца уезжала на два дня к мужу и за миграционной картой, да и повидать родных, это и были её выходные. Сын её был почти ровесником Аркаши и работал дальнобойщиком. Смуглый, двухметровый, он изредка заезжал к матери, спал у неё валетом и утром уезжал, на ходу жуя магазинные пирожки, разогретые на спрятанной под кроватью плитке. Правду говорила, или нет, но сын был юристом.

Аркадий завернул старые брюки в газету, надел синий тренировочный костюм, который принесла Аксана месяц назад от жильца, собрал в пакет свои пожитки, положил стопку пластмассовых тарелок на стол и побрёл к джипу. 
Мимо неслись то машины, то деревья, его укачало от непривычки, он прикрыл глаза и ему показалось, что время ушло назад. В бакинском дворе стоял его синий жигулёнок, дети щебеча, облепили руль и сиденье, а жена медлительно и величаво плыла к машине. Его семья ехала на выходные к морю…
Хлопнула дверца, Аркаша вздрогнул и мгновенно проснулся, джип взлетел на пригорок и въехал в просторный двор. Справа высилось большое трёхэтажное здание, слева за деревьями – одноэтажный домик. Дом был кирпичный, с фасонами. И забор был кирпичный. Аркадий молча осматривался вокруг, пытаясь понять, что он будет тут делать. Сторожем? Садовником? Он-то многое умел, но что им нужно? Дом вроде в порядке, и даже неприлично новый и сверкающий. 
Водитель-бугай подвёл Аркадия к домику, отпер и сказал:
– Жить будешь здесь. Можешь взять двух таджиков. Надо всю территорию вскопать, привезут кустарники, засадить с дизайнером. Таджики через две улицы живут, покажу с утра. Кухня и постели – всё есть. До тебя жил тут один, неожиданно уехал, дом у себя строит.
– Заработал на дом?– удивлённо подумал Аркадий. 
– В доме прислуга есть, будешь брать у них еду. А платить… через неделю определят тебе, сколько платить,– бугай говорил ровным равнодушным голосом, не приказывая, а просто информируя. 

Наконец, Аркадий сел на лавку у крыльца и окончательно понял, как ему повезло. Вспомнил, что когда ладил горку, этот джип приезжал во двор. Значит, тогда и приглядели. Он зашёл в домик, пахнуло деревом и не проветрившимся мужским грязным бельём. Часа два он убирал кухню и комнату. 
Уже почти стемнело, когда в окно постучалась круглая женщина. Аркадий открыл дверь, круглая женщина вкатилась и тут же заметила наведённую чистоту:
– Ой, вы какой шустрый! Держите! Завтра утром приходите, еды много!– и кокетливо подобрав широчайшую юбку и многозначительно зыркнув на кудрявого Аркашу, выкатилась обратно.
В коробке было еды на два-три дня. Он помыл руки, аккуратно разложил еду в холодильник и, взяв немного хлеба и сыра, уселся перед телевизором. Телевизор был маленький, но работал. Диктор скороговоркой крикливо сообщал что-то видимо очень важное, и размахивал руками, Через несколько минут он его выключил. Мир жил жизнью, которая его перестала интересовать. Дожевав бутерброд, он разделся и впервые за эти два с половиной года заснул на кровати. Он ещё не знал, что останется здесь надолго. И уже не захочет купить себе билет. 
За два месяца сад преобразился. Дизайнеры так грамотно и красиво оформили огромный участок, засадив большими заморскими кустами и деревьями, что ему не хотелось уходить из сада. Он никого не видел, кроме круглой горничной из большого дома. Хозяйка приезжала редко, в сопровождении того бугая, видимо, телохранителя. 

Время от времени ему снился один и тот же сон. Во дворе стоит его синий жигулёнок, дети облепили руль и сиденье, а жена медлительно и величаво плывёт к машине. Его семья едет на выходные к морю… Аркадий вздрагивал и просыпался, с каждым разом лицо жены становилось неразличимым, а дети щебетали всё тише и тише.  
Несколько раз он съездил в старый подъезд, Аксана слушала, ойкала, всплескивала руками, и посоветовала оттуда не уходить и непременно жениться, жене тоже там найдётся работа. И даже стала уговаривать съездить к ним, может, приглянется кто-нибудь, есть две разведёнки. Молдаванки и лицом на армян похожи, и работящие… 

Аркадий и сам стал подумывать об этом, хотя не имел представления, где и кого он может устроить без крыши над головой и без денег в кармане. Ведь на самом деле он мечтал иметь дом с детьми. И постепенно понимал, что и сегодня, и завтра он будет висеть между возможностью иметь кусок хлеба, и этой мечтой. И пора опускаться на землю. А на чью – ещё плохо представлял себе.
– Аксана, кажется, я устроился, ведь сад – моё любимое дело… Уже второй год, всё цветёт... Но здесь действительно я смогу немного поднакопить. Мне же не просто женщина, мне свои дети нужны! А у разведёнки чужие…– отбивался Аркадий от аксанкиных подружек.

Аркаша уже дошёл до ворот, когда увидел джип, из которого вышел мужчина, внешность которого он узнал бы даже со спины. 
Так вот кто его хозяин… Это был известный бакинский певец, сладкоголосый Иса Мамедов… Как они любили его слушать! У него все его пластинки были... Нахлынули щемящие воспоминания счастливой юности...

Аркаша медленно брёл по пустынной дороге, до ближайшего перекрёстка. Немного денег дали, но так ничего и не добились – почему уходит. Он-то мог объяснить, но ведь всё равно не поймут…

*(Навеяно поэтессой и писательницей Нелли Григорян, малолетней бакинской беженкой…)