Согомон Тейлерян: Воспоминания
Когда наш возница свернул вправо, передо мной раскинулась пустынная церковная площадь, та самая широкая площадь, которая всегда была заполнена народом. Справа одиноко возвышалась осиротевшая церковь Св. Саргиса. Прямо напротив – наш дом. Спрыгнув с повозки, бегом направился к нему, однако какое-то острое, беспокойное чувство остановило мой бег, ведь неопределенность была предпочтительнее того, что я мог там увидеть. Свернул налево – к центральной школе, церкви Сурб Еррордутюн (Св. Троицы), резиденции епископа.
Центральная школа превратилась в больницу-приют. Заведовал ею врач Аршак Погосян – широкоплечий, чуть-чуть сутулящийся, со спокойными и умными глазами симпатичный человек лет сорока. Мои ожидания оказались напрасными: среди сирот никого из наших не было. Вообще из Ерзнка уже никого не было, оставались только дети из районов. Оставались, правда, только две-три семьи, среди которых и наши соседи Тарикяны. Вышел, не зная, что мне делать. Перед нашим домом стоял офицер.
– Чего вам надо? – крикнул он.
– Это наш дом, хотелось бы осмотреть…
– Этот дом ваш?
– Да…
– Откуда вы едете?
– Из Эрзрума.
– Доброволец?
– Нет. Чиновник из Союза городов [России].
– Ваши родственники оставались здесь?
– Да.
– А теперь?
– Не знаю…
Наш дом был превращен в общежитие, но внутри никого не было. Часть задней стены дома была разрушена. В подвальном этаже помещения для дров, сена, муки, фруктов, пекарня, кухня были заполнены незнакомыми вещами. Наверху, в большой комнате, в которой мы проводили время, обедали, ужинали летом, размещены были скромные солдатские постели. Из моей маленькой спальни вышел солдат и что-то сказал мне. Горло сжималось, я еле сдерживал слезы. Спустился вниз. Вышел. Деревья, высившиеся вокруг дома, словно старые и верные друзья, выстроившись в ряд, смотрели на меня. Я знал все гнезда на них и понимал щебетанье птиц. Я бросал им из окна шарики из хлебного мякиша.
Здесь теперь жизни не было. Исчезло, как сон, все напоминающее о детстве. Лишь в глубине сада сохранился нетронутым уголок, где в детстве Аветис набрасывал на плечи черную шаль матери и, подражая священнику, пел шараканы. Но теперь здесь возник большой холм, покрытый свежей зеленью. Откуда он взялся? Ведь деревья были на своем месте… И вдруг дрожь сотрясла меня, я почувствовал запах человеческой крови… С отвращением бросился прочь, но упал…
Когда я пришел в себя, уже смеркалось. Дрожа вышел из сада. Над деревьями на площади с шумом парили вороны. В голове царил хаос, и я не знал, куда идти. Словно при высокой температуре, озноб периодически сотрясал меня. Во дворе Тарикянов я заметил кого-то, напомнившего мне старшего брата Мисака. Это было так невероятно, что я не смел подать голос… Но это был он! Растерянно посмотрел на меня, выбежал на улицу и схватил меня в свои объятия. Он приехал из Сербии неделю назад, чтобы найти кого-нибудь из наших… Он не стал расспрашивать меня, будто знал, что я не мог не приехать. Но внимательно всмотревшись, тревожно спросил:
– Болен?
– Нет, вчера в дороге немного простыл.
– Зайдем в дом, я живу у Тарикянов.
Он сам, жена, дети. Я помню их. Они думают, что брат нашел меня. Тарикян обнимает меня, жена плачет от радости… Чай, сыр, хлеб, вареные яйца, привычные церемонии гостеприимных хозяев, но в … полуразрушенном и пустом доме.
Они бежали и чудом спаслись от смерти. Долго бродили по ущельям Дерсима, попали к курдам, которые пощадили их с условием, что примут ислам. Еще свежи воспоминания, и господин Тарикян испытывает внутреннюю потребность рассказывать всем о пережитых ужасах, о том, как ему удалось выжить. Брат слушает его с напряженным вниманием, задавая попутно вопросы о зловещей роли начальника городской полиции Мемтух-бея, о массовых избиениях в Кемах-Богазе и других подобных случаях. Мне хотелось бежать, бежать отсюда, но куда?..
Жена, вероятно, почувствовала мое состояние и предложила подняться наверх, отдохнуть. Единственное окно комнаты, отведенной на втором этаже Мисаку, выходило в сад дома брата моего отца, с которым были связаны бесчисленные воспоминания детства. Густые тучи плыли по небу, закрывая луну. Я закрыл створки окна и лег в постель, но ветхое одеяло не грело. Голова болела, тело – знобило. Встал и набросил на себя еще и пальто. Не помогло. Я весь трясся мелкой дрожью. Я чувствовал себя жалким, ненужным, беспомощным… Я испытывал отвращение к самому себе… И передо мной вновь вставало вздувшееся, самодовольное лицо Талаата68, словно поднимающего в темноте свою мохнатую лапу…
Ах, отрубить бы эту лапу, чтобы чудовище истекло кровью, осознало масштабы совершенного им преступления… Свершится ли когда-нибудь справедливое возмездие? Сердце мое наполняется теплым чувством, подобным тому, какое я испытывал семь лет назад здесь, по ту сторону стены, в моей маленькой спальне, где каждый вечер я по настоянию матери шептал: «Отче наш…»
И будто бы я вернулся в наш дом из дальних мест, в запыленных ботинках. Боже мой, сколько дорог я прошел, пересекая горы и ущелья! Наконец, я добрался до Гуйбаши, и оттуда по прямой – до нашего дома. Еще не войдя в дом, под тополями вижу голову, которая, подпрыгивая, катится, приближается ко мне. Это – моя мать, голова моей матери, но удивительно, что не покрытая, пыльный головной платок под ушами завязан под подбородком.
– Иди туда, сынок, чтобы тебя не увидели, – говорит она у моих ног, задыхаясь.
– Куда, мама?
– Туда, туда, в сад, мы все там лежим под кустарником.
– А где твое тело, мама?
– Там, там, сынок, быстрей!..
И я иду за головой матери, которая исчезает в траве… И действительно, все здесь, бесшумно лежат под кустарником. Вот брат:
– Здравствуй, Аветис, – шепчу я…
– «Аветис–с–с», нежно шепчут тополя. Брат мой открытыми глазами смотрит в небо, и голова моей матери заснула, прильнув к телу.
«Вы здесь, так вот, – шепчу я ошеломленно, – вставайте, Рипсиме, Маргар, Пайцар, вставайте!»
Но брат смотрит на меня и вдруг говорит:
– Ты кто такой? Чего ты хочешь от нас?
– Не помнишь? – говорю я, пытаясь улыбнуться.
– Нет, – и брат отрицательно покачал головой.
Вдруг из облаков выплывает луна и ее бледный лик поворачивается вниз, к нам. И тут я замечаю, что голова брата разбита.
