Особое место в армянской патриотической поэзии занимают два выдающихся произведения: стихотворный цикл «Страна Наири» Ваана Терьяна и знаменитое стихотворение «Я привкус солнца в языке моей Армении люблю» Егише Чаренца, завершающее цикл «Тагаран». На родство этих двух произведений обращали внимание многие исследователи. Кто ввел в речевой оборот полумифическое название древней Армении – Наири – и какой родину Терьян представил в своем цикле, который оказал влияние на развитие последующей армянской поэзии, читайте на нашем сайте.

О создании цикла, посвященного родине, Терьян задумался еще в 1913 году, когда он написал одно из самых драматичных стихотворений «Неужто я поэт последний…». Тогда же, в годы учебы в Петербургском университете, он увлеченно занимался востоковедением. Он посещал лекции Николая Марра, Алексея Шахматова, Льва Щербы, Иосифа Орбели. Его интерес к армянской и восточной филологии вообще, к истории своего народа углубляет понимание истоков и корней армянской культуры. Все это делает его патриотизм осознанным, «идейным», мировоззренческим, отмечает филолог Бурастан Зулумян.

Мысль о родине, мысль-страдание – а иной она и не могла быть у армянского поэта – не покидала Терьяна. В письме к Нвард Туманян, датированном 1914 годом, есть такие пронзительные строки: «Вы представить себе не можете, как проходит моя жизнь – не проходит, а сгорает каким-то внутренним горьким огнем, и я бессилен перед этим огнем и беспомощен. И я думаю, что это имеет свой глубинный и возвышенный смысл. Ведь так же, подобно моей душе, горит и моя страна, “моя Наири”».

Ваан Терьян в детстве. Фото: wikimedia.org

Программно его позиция сформулирована в лекции «Грядущий день армянской литературы», прочитанной в апреле 1914 года в Тифлисе в зале Музыкального товарищества, и статье «Духовная Армения» (1914). Он акцентирует вопрос культурного будущего всех армян, каким бы несвоевременным ни казался разговор о культуре, выдвигая идею о некоей внутренней воле, импульсе, который объединяет людей в нацию. «“Собирание армян”, или “организация армян” в идейном смысле, – вот что я понимаю, говоря “Духовная Армения”», – поясняет Терьян.

Подобное видение национальной идеи получило большой общественный резонанс, в частности, имело огромное влияние и на Егише Чаренца, став побудительным импульсом создания романа-памфлета «Страна Наири». Репрезентантом идей Терьяна являются и название романа, и выбранные в качестве эпиграфов ко всему роману и к отдельным главам строки из терьяновского цикла. В свою очередь, Ваан Терьян выбрал эпиграфом к циклу строку из стихотворения Михаила Лермонтова «Люблю отчизну я, но странною любовью». Это стихотворение является прообразом другого знаменитого произведения – цикла «Родина» Александра Блока, с которым во многом созвучен цикл Ваана Терьяна.

В патриотических стихах Терьяна не отразились ни трибунность, ни возвышенность стиля, характерные для жанра гражданской поэзии. Известно, что жанр диктует определенный характер стиха: здесь уместны воспевательно-призывные, восклицательные интонации. После имеющей давние традиции классицистической школы, особенно широко разрабатывающей патриотическую тематику, а затем – прекрасных образцов романтической поэзии, Терьян нашел иное, принципиально новое построение. Художественные интенции поэта выразились в лиризме такого накала и проникновенности, с которыми смог сказать о родине, о ее судьбах только Терьян, оставаясь верным своей поэтической манере.

Следует сказать, что для армянской поэзии преимуществен не мифопоэтический, а культурный контекст. Смыслопорождающие доминанты поэзии Терьяна исходят из культурного поля, где силу онтологии для национального самосознания имеет история и культура народа. В цикле «Страна Наири» для раскрытия образа родины поэт избирает духовные составляющие, культурные ценности. Большинство стихотворений – картины поруганной, испепеленной, окровавленной страны. Зарево свершившегося аутодафе полыхает в каждой строчке, ведь многие стихотворения цикла датированы 1915 годом, вошедшим в историю народа годом гибели миллионов армян. Другие же стихотворения, написанные задолго до этих событий, полны трагических предчувствий и тревоги.

Три стихотворения будущего цикла «Страна Наири» – «Неужто я поэт последний…» (1913), «Так безрадостны и похожи на плач…», «Помню, как поздняя осень…» – впервые были опубликованы в новогоднем номере журнала «Мшак» 1915 года. Именно Терьян ввел в речевой оборот полумифическое название древней Армении – Наири. Однако в примечаниях к первой публикации поэт уточнял, что «Наири следует понимать не в историческом, а в идейном смысле». Поэтому «Наири», «наирийское страдание», «наириец» в поэтическом употреблении Терьяна звучат как высокие символы Родины. В процессе работы над вторым томом собрания сочинений Терьян окончательно отобрал стихотворения для цикла: в него вошло 14 стихотворений (здесь и далее имеется в виду окончательный терьяновский вариант, ибо в некоторых изданиях в цикл включались другие неопубликованные при жизни поэта стихотворения патриотического содержания). Он выстраивает цикл в ином порядке: заменяет «Неужто я поэт последний…» другим, не столь трагичным по настроению, но сходным по образному строю стихотворением: «Как сын Лаэрта, как Улисс, оставивший и дом, и землю…». Это пролог лирического сюжета о возвращении героя домой, затем перед ним разворачиваются картины родного края.

Известно, насколько большое значение придавал Терьян композиции цикла, сохранению «внутреннего настроения». Развитие цикла «Страна Наири» продумано и органично: подобно музыкальному произведению, после вступления в первом стихотворении идет разработка темы в последующих. От стиха к стиху, как бы окидывая взором страну, поэт видит везде боль, скорбь, кровь, и постепенно усиливаются трагические аккорды, драматическая смыслонасыщенность стиха сгущается максимально. Строение цикла напоминает трехчастную форму: первые шесть стихотворений – эмоционально крайне напряженные – передают состояние родины и чувства героя. Затем следует средняя часть, более лирическая, с конкретизированным описанием родного края, дома, матери. И в заключительной части стихотворения вновь звучат в трагическом регистре. В этом и проявляется своеобразие структуры цикла – полифонизм: стихотворения заключительной части и по настроению, и по образному строю созвучны стихотворениям первой, но уже на другом уровне.

Стихотворение «Неужто я поэт последний, / Последний певец моей страны?», датированном еще 1913 годом, явилось творческим импульсом к созданию цикла «Страна Наири», оно важно и с точки зрения поэтики всего цикла. В его построении выявляются черты, характерные и для других стихотворений. Основополагающая для лирических стихотворений композиция на основе антитезы в большинстве стихотворений цикла представлена глобальным противопоставлением жизни и смерти, варварства и культуры, разгрома, крови, трупов – духовности, песням, письменам, камням. Противовесом печальным картинам выступают положительные черты родины: «светлая», «яркая», «величественная». Парадигма образа родины в поэзии Терьяна выстраивается не через воспевание и параллелизм с природой, как это характерно для народной поэзии, а через самые сущностные субстанции: «песня древняя» (и множество других вариаций – скорбная, нежная, печальная), «камни благородные и древние», «письмена пламенные», «язык царственный», являющиеся культурными ценностями народа. В одном из своих писем он также называет древнеармянский «царственным языком»: «золото, а не язык, небесная музыка, роскошь, богатство, сила, гибкость». И в поэтических произведениях, в частности в стихотворении «Неужто я поэт последний…» и многих других, именно язык является центральной смысловой характеристикой, раскрывающей сущность родины.

Мысль о родине поэт называет своим «наваждением», и этот, казалось бы, парадоксальный образ перекликается со статьями, где родина характеризуется как «фантом», «болезненная идея». Учитывая время написания стихотворения – 1913, становится ясно, насколько поэт в своих трагических переживаниях, называя себя последним певцом своей страны, предчувствовал грядущие катастрофы. Другое толкование этого стихотворения основано на высказываниях самого поэта о том, что оно написано в ощущении культурного кризиса. Тем не менее «пророческое» прочтение вытекает из самого текста, и именно это понимание стало наиболее близким для последующих поколений.

Терьян-символист открыл новую страницу в армянской поэзии, обогатив ее оригинальной образной системой, его стих музыкален, построен на богатейших звуковых аллитерациях. Символическая направленность его художественного мышления побуждала к поискам новых средств передачи образов – звуковых и цветовых. Эта особенность поэтики Терьяна ярко проявилась в цикле «Страна Наири», где цвет выступает одним из основных экспрессивных средств, служащих выявлению и вербализации смысловых кульминаций на протяжении всего цикла. Терьян разграничивает семантические поля: на одном полюсе – яркий, светлый, огненный, красный, на другом – черный, окровавленный, пепельный. На одном семантическом полюсе концентрируются понятия страны, дома, родного края, света, добра, на другом – смерти, упадка, разорения, зла. Примечательной особенностью стихотворения «Неужто я поэт последний» является парадоксальное сопоставление, казалось бы, несовместимых понятий: розы и раны. Сравнение «огненных роз» с «ранами пламенеющими» придает стиху особую экспрессивность и драматизм. Образ роз, огненных, алых как кровь, также является одним из символов родины и звучит во многих стихотворениях Терьяна.

«Роза» – традиционный символ мировой поэзии – интенсивно проявляется в армянской поэзии. Более того, роза – символ Христа, и эта отдаленная аллюзия еще более усложняет и сгущает эмоциональный и смысловой контекст. Ассоциативная связь «роза – рана» или «роза как кровь» отражает очень важную сторону национального художественного мировосприятия и образной системы средневековой армянской поэзии (айрены, Тлкуранци, Саят-Нова), в поэзии нового времени эту образную параллель находим у Аветика Исаакяна, Даниеля Варужана и других. Множество форм парадигмы «рана – роза» в поэзии Терьяна затем воплощается в поэзии Егише Чаренца в сравнении «подобны крови цветы и розы». Именно эта строка и другие, а именно: «розы алые, как кровь», а также «песни печальные, как плач», «хижины темные», «царственный язык» станут импульсом для создания такого шедевра армянской поэзии, как стихотворение «Я привкус солнца в языке моей Армении люблю» Егише Чаренца.

В начальном стихотворении цикла «Как сын Лаэрта…» (1916) тема странника получает сильное звучание, посредством сравнения лирического героя, выступающего от первого лица, с Одиссеем. Образ тоскующего по родине странника – скитальца в чужой стране, («туманной», как говорит поэт), скрепляет все поэтическое повествование цикла. В контрасте с холодной, туманной чужбиной поэт из стихотворения в стихотворение рисует образ родины – сияющей, возвышенной, гордой, но не горделивой. С другой стороны, тема странничества и одиночества – одна из центральных в символизме, и поэзии Терьяна она имеет символистскую наполненность, выражающую полное изначальное одиночество человека. В цикле эти понимания, накладываясь друг на друга, создают неповторимую пронзительную интонацию. Подобно мифическому Улиссу, герой Терьяна везде был чужим и безрадостным, а возвратившись домой, застает родной очаг разграбленным и опустевшим. Стихотворение построено на антитезе: там, на чужбине – сирены очаровывающие, холодные дали, неумолкающие балаганы, здесь, на родине – камни благородные, песни любимые и нежные, древние. Символический образ – «балаган» – резко противопоставляет праздность, пустоту и суетность жизни истинным ценностям, к которым стремится одинокий в балаганном празднестве герой.

Наряду с этим возникает аллюзия такого универсального мотива мировой культуры, как мотив блудного сына, репрезентантом которого является словосочетание «заблудший сердцем». Раздвоенная личность существует в двух измерениях – истинном и ложном, и поэт разграничивает истинное бытие от ложного, временного. Затем звучит мотив раскаяния («измученный тоской») и возвращения, являющегося итогом тяжелых жизненных поисков, ошибок, духовных переоценок, вследствие чего обретаются истинные ценности. На этом уровне текст концентрирует в себе несколько планов: это тема блудного сына, возвращающегося домой, чтоб навеки стать слушателем древней песни родины, делить с ней ее печали. Она перекликается с темой заблудшего человечества, возвращающегося к Отцу, как духовному истоку. В его творчестве нет каких-либо христианских мотивов и реминисценций, однако именно в этом цикле Терьян, которому не свойственна религиозность, безошибочно находит сущностную – христианскую –составляющую национального менталитета и через нее создает поэтический образ родины. Далее основные мотивы цикла, достигнув кульминации, принимают характер свершившегося факта: «На родине моей, окрашенной кровью, / Ночь опустилась, беспросветная и безмолвная».

Саркис Хачатурян Дети-сироты, 1921. Из коллекции Национальной галереи Армении

В средней части цикла повествование, достигнув кульминации, переходит в более спокойное лирическое русло. Этот ряд стихотворений, посвященных матери, Терьян помещает в середине цикла. Образ матери, созданный им с такой нежностью и лиричностью, сливается с образом родины, становится одним из многочисленных ее ликов, символом. Помимо того, что в армянской поэзии очень сильно звучит патриотическая тема, она отличается другой удивительной чертой: многие армянские поэты создают стихи о матери, не одно-два, а циклы, книги. В творчестве Аветика Исаакяна, Ваана Терьяна, Ованеса Шираза, Паруйра Севака это высокие образцы лирики, составляющие ценностную грань патриотической поэзии.

В стихотворении «Будто вернулся я домой» герой Терьяна, после долгого отсутствия, возвращаясь домой, застает мать уже состарившейся. Причем начинается оно не с констатации факта, а с воображаемого «Будто…». Это значит, что все происходит во сне, в грезах – в естественном для поэтики Терьяна измерении бытия, что придает стиху ощущение ирреальности. Мирная картина родного дома на минуту переносит героя в детство, и будто во сне обретается потерянный рай: «Снова рай в душе моей». Кажется, содержание стихотворения конкретно, не выходит за рамки простого описания, но смысловыми оттенками, настроениями оно органично вплетается в тональность цикла и после трагичных, сгущенных красок предыдущих стихотворений вносит задушевно-печальный, щемяще-лирический аккорд.

Стихотворение «Здесь плакала моя мать» – два маленьких четверостишия – образец высокой лирики. Важной смысловой доминантой цикла является тема звона, колокола – одного из многих эмоционально и семантически насыщенных его образов. Он звучит в нескольких стихотворениях цикла, создавая особую звуковую ауру. Не случайно именно в этих стихотворениях о матери и родном доме появляется новый звуковой образ перезвон колокольчика: «Тонкий перезвон колокольчика, / Оплакивает боли страны моей». В стихотворении его звук почти физически осязаем: на фоне молчаливой пустоты, разграбленности тонко звенит колокольчик, заливается плачем по стране. Казалось, нет таких гиперболических сравнений, стенаний, воплей, которые смогли бы передать масштаб трагедии народа, но Терьян сумел через метонимию – звон маленького колокольчика, оплакивающего боль всей страны – соединить различные планы: макрокосм и микрокосм родины.

Другой образ, выявляющий одну из основных смысловых линий цикла, вновь возвращает нас к теме крови. На этот раз энергия стиха создается посредством перевода первичных, лежащих на поверхности значений смыслопорождающей доминанты цикла – понятия «кровь», выступающего в других образных парах, в иной семантической плоскости. Метафора «наше вино – это кровь наша», казалось бы, сочетает несовместимые в бытовом плане величины. Тем самым подчеркивается трагический смысл и резко нарушается читательское ожидание, получившее некоторую инерцию в предыдущих вариантах образа крови. Помимо этого, образ усложняется и обогащается опять же христианскими ассоциациями, отсылающими к конкретным значениям в христианской символике: вино – символ пролитой жертвенной крови Христа. Так на протяжении всего цикла создается одна из тематических линий, основанных на образе крови, которая в различных своих воплощениях передает трагический настрой цикла.

Таким же образом на протяжении всего цикла раскрываются из стихотворения в стихотворение все основные мотивы – раны, колокольного звона, языка и другие. Созвучные друг с другом стихотворения о матери, дополняя друг друга, также выражают единую тематическую линию родины: страна – родной край – дом – очаг – мать.

Образ матери вновь появляется в одном из последних стихотворений цикла – «Помню, как та поздняя осень золотилась». Картина угасания природы и образ состарившейся матери, согбенной от ожидания и горя, перекликаются с описанием гибельного состояния родины. Заключительная строка вновь размыкает содержание стихотворения в плоскость обобщенной семантики цикла. Звуковой образ: «Поет колокольчик скорбный» посредством эпитета «скорбный» включается в единый семантический ряд «плача-звона» по родной земле: «Тонкий звонок колокольчика / Оплакивает боли моей страны». Эта строка продолжает ряд: «И звоны те печальные умирающей моей страны»; «Поет колокольчик скорбный». Эта удивительная поэтическая находка Ваана Терьяна отзовется впоследствии в таком шедевре национальной поэзии, как «Неумолкаемая колокольня» Паруйра Севака, всеми своими звонами-главами, бьющая набат по гибели народа. Терьян впервые в пределах цикла применил принципы поэтической полифонии и зеркально отображающихся, взаимообогащающихся сквозных образов. Эти достижения Ваана Терьяна в области циклического построения стихов плодотворно развиваются и продолжаются в творчестве Егише Чаренца и Паруйра Севака.

Дом Ваана Терьяна в Оренбурге. Фото: teryan.com

Заключительная часть цикла – стихотворения «Вячеславу Иванову», «Неужто я поэт последний», «Как не любить мне родину опаленную» – возвращают нас к тематике и эмоциональному накалу первых стихотворений. «Тонкостанная наирянка мне улыбнулась» завершает цикл.

Образ женщины, «тонкостанной наирянки» в цикле Терьяна многопланов. Дело в том, что в армянском языке нет грамматической категории рода, в отличие от русского языка, где слова родина и отчизна относятся к женскому роду и соответствующим образом семантизируется. В армянском языке слово «родина» имеет корень «hajr» – «отец». Однако столь часто соединяемое в поэзии с образом матери понятие «родина» обретает женскую сущность. Как мы видели, у Терьяна очень тонко и с большой любовью разработан образ матери, который в конечном итоге ассоциируется с родиной. В цикле выстраивается образ родины в ее женских воплощениях – родина-мать – мать – Богоматерь. Однако эта линия завершается у Терьяна образом девушки-наирянки, который сопрягается с образом родины, что было принципиально ново для армянской поэзии.

Таким образом, в армянской же поэзии «женское» прочтение понятия родины, было возможно только через образ матери. Но появление чаренцевского образа родины-возлюбленной (Армения-яр) было новшеством, эстетически дисгармонировавшим с общепринятыми представлениями. Терьяновская «тонкостанная наирянка» подготовила почву для появления образа «Армения-яр». Женские образы, символизирующие Родину в произведениях Чаренца, очевидно корреспондируют с терьяновскими образами.

Мартирос Сарьян. Портрет Ваана Терьяна, 1920. Фото: teryan.com

Цикл Ваана Терьяна имел огромное влияние на развитие последующей армянской поэзии. Контекст армянской литературы вбирает в себя многие образы, которые перекликаются, переходят из творчества одного поэта в творчество других. В армянской поэзии на протяжении веков выработалось единое поле национальной поэтики, основанное на художественных традициях и общности мироощущений различных поэтов и писателей.

Источник: Зулумян Б. «Страна Наири» Ваана Терьяна и «Тагаран» Егише Чаренца, 2015

«Я привкус солнца в языке моей Армении люблю»: образ родины в «Тагаране» Егише Чаренца

Ваан Терьян, русский символизм и Александр Блок. Ко дню рождения армянского поэта