Последняя книга Арсения Тарковского «Звезды над Арагацем»
Арсений Тарковский писал: «Самое удивительное в жизни — это способность видения мира и самосознания, наиярчайшее отличие живой природы от мертвой. Искусство живо этим началом». Рассказываем о его последнем сборнике стихотворений, который вышел в 1988 году в Ереване.
Обложка сборника. Источник: imwerden.de
В 1988 году в ереванском издательстве «Советакан Грох» вышла последняя прижизненная книга поэта. Помимо хорошо известных и новых стихов, в сборник вошли переводы армянской поэзии.
Тарковский не раз останавливался и даже жил в Армении, печатался в журнале «Литературная Армения», дружил с литературоведом Левоном Мкртчяном. Невзирая на военную травму он поднимался на вершину горы, которая фигурирует в названии сборника «Звезды над Арагацем».
Путь Тарковского как переводчика начался в 1931 году. В начале года он устроился на работу на Всесоюзное радио, где получил заказ на сочинение пьесы о стеклодувах. Чтобы написать правдоподобный сценарий, он посещал Борский стекольный завод. Пьеса «Стекло» вышла в эфир 3 января 1932 года и почти сразу была снята с программы и обвинена в «мистицизме». Среди героев произведения был персонаж «Голос Ломоносова». С помощью него Тарковский хотел показать историю развития стекольного дела в России.
Из-за пьесы поэт лишился работы на радио. Его соратник Георгий Шенгели предложил заняться переводами для Отдела литературы народов СССР Государственного литературного издательства. В 1930-х Тарковский переводил стихотворения киргизских, туркменских, грузинских поэтов. Несколько раз он ездил в командировки на Кавказ и в Крым для изучения народного эпоса.
Собственные стихотворения Тарковского в эти годы почти не публиковали. Из-за большого количества заказов на переводы он стал меньше сочинять. Позднее он писал в стихотворении «Переводчик»:
Для чего я лучшие годы
Продал за чужие слова?
Ах, восточные переводы,
Как болит от вас голова.
Арсений Тарковский, 1973 год. Источник: russiainphoto.ru
Разумеется, в переводах Тарковского проглядывается его поэтическая индивидуальность. На этот факт в свое время указал литературовед Александр Истогин: «Нетрудно догадаться, что чем самобытнее поэт, тем мучительнее ему отрешиться от себя, бесследно раствориться в оригинале. Читатели Армении имеют возможность по-новому оценить переводческий подвиг Тарковского, познакомившись с его собственным творчеством, в котором напряженная духовность русского стиха и метафоричность, исконно присущие восточной поэзии, достигли глубокого и выразительного взаимопроникновения». Особенно легко слог Тарковского сочетался со стихотворениями Ованеса Туманяна и Амо Сагияна.
Пускай погаснет свет во взоре,
Но только бы слова, как сеть,
Держали мысль, и петь, и в хоре
Не онеметь, не онеметь...
И жить веками, жить веками,
Сшибаться грудь о грудь с горами,
Дышать ветрами, встретить пламя,
Гореть, и крепнуть, и сгореть.
(Амо Сагиян. «Так жить»)
Тарковский был знатоком поэзии Ованеса Туманяна. До него армянского поэта переводили К. Бальмонт, М. Петровых, Б. Ахмадулина. В предисловии к книге «Стихи» литературовед Л. Мкртчян отмечал, как трудно переводить классическую литературу — простую и в простоте своей глубокую. Как поэт-переводчик Тарковский справился с этой задачей, в его обработке мысли лирического героя Туманяна звучат так же естественно, как в оригинале.
Случились ли, нет ли события эти
И так ли все было — кто даст нам ответ,
Когда только то достоверно на свете,
Что здесь ничего достоверного нет.
В сборнике «Звезды над Арагацем» есть и примеры верности поэта традициям народной армянской словесности. В переложениях Саят-Новы Тарковский сохраняет традицию рефренов, которые часто стираются или поддаются искажению в других интерпретациях поэзии армянских ашугов.
Ты уходишь, но сердце тебя зовет из дальней дали.
Ты была мне подругой, была сестрой.
Ты не вернешься?
Улыбаюсь, чтобы тебе в пути не знать печалей.
Как мне с сердцем управиться, с сиротой?
Ты не вернешься?
Ты уходишь, но кажется: я тебя жду на вокзале,
Будто встретиться должен я вновь с тобой.
Ты не вернешься?
Многие стихотворения самого Тарковского, напечатанные в «Звёздах над Арагацем», уже были популярны к моменту публикации. Например, в фильме «Зеркало» Андрея Тарковского сам поэт читает знаменитое стихотворение «Первые свидания».
Поэту свойственна страсть к смысловой насыщенности, к «тесноте стихового ряда», о которой писал Ю. Тынянов. Слово Тарковского — изначально и по преимуществу лирическое, то есть фигуративное, многозначное, склонное к самым неожиданным и непредсказуемым сцеплениям.
Я человек, я посредине мира,
За мною мириады инфузорий,
Передо мною мириады звезд.
Я между ними лег во весь свой рост —
Два берега связующее море,
Два космоса соединивший мост.
Я Нестор, летописец мезозоя,
Времен грядущих я Иеремия.
Держа в руках часы и календарь,
Я в будущее втянут, как Россия,
И прошлое кляну, как нищий царь.
Мировая культура, к образам которой прикасаются строки автора, — вспомним стихотворения о Комитасе, Ван-Гоге, Пауле Клее — стала достоянием всего мира. Для него самого это «второе мироздание», полное движения, диалектики, перемен в степени ценности.
Тарковский с изумляющей естественностью погружен в недра культуры, как в повседневную жизнь, и смело оперирует отдаленными во времени реалиями, убежденный в духовной и интеллектуальной отзывчивости читателя, который весьма искушен и скорее не поймет простого, чем отвернется от сложного.
Равнодушно пьют герои
Хмель времен и хмель могил,
Мчит вокруг горящей Трои
Тело Гектора Ахилл.
(«Мщение Ахилла»)
Лирика Тарковского содержит немало новейших подробностей и понятий, но чаще всего это дано опосредованно, в том числе и через прошлое, и через принадлежащие другим народам и эпохам события, и через явления природы.
При всем стилевом отличии от пушкинистов XX века (Ходасевича, Ахматовой, Георгия Иванова) Тарковский следует пушкинской традиции почтительного принятия миропорядка, его законов. Только, пожалуй, он нежнее и бережнее чтит его, ибо многократно возросла угроза этому миропорядку, угроза всему живому, хрупкому, прекрасному.
Еще в скорлупе мы висим на хвощах,
Мы — ранняя проба природы,
У нас еще кровь не красна, и в хрящах
Шумят силурийские воды,
Еще мы в пещере костра не зажгли
И мамонтов не рисовали,
Ни белого неба, ни черной земли
Богами еще не назвали.
И мы уже в горле у мира стоим
И бомбою мстим водородной
Еще не рожденным потомкам своим
За собственный грех первородный.
Ну что ж, златоверхие башни смахнем,
Развеем число Галилея
И Моцарта флейту продуем огнем,
От первого тлена хмелея.
Нам снится немая, как камень, земля
И небо, нагое без птицы,
И море без рыбы и без корабля,
Сухие, пустые глазницы.
(«Предупреждение»)
Очевидным будет сравнение стихов Тарковского с архитектурным сооружением, скажем, с армянской церковью — небольшой и грандиозной, строгой и праздничной. Его форма строга, сурова и по-своему щедра. В этом его подход созвучен с неисполненными амбициями акмеизма.
Они хотели всем народом
Распад могильный обмануть
И араратским кислородом
Продуть холма сухую грудь.
Под спудом бусина синела,
И в черноте черным-черно
Чернело и окаменело
В кувшине царское зерно.
Кремля скалистые основы
Уже до пят оголены.
И в струнку стал кирпич сырцовый
Подштукатуренной стены.
А ласточки свой посвист длинный
Натягивают на лету
На подновленные руины
Во всю их ширь и пустоту.
Им только бы земля пестрела
В последних числах ноября.
И нет им никакого дела
До пририсованного тела
Давно истлевшего царя.
(«Эребуни»)
Слова «пророк» и «дар» Тарковский произносит часто и, конечно, не безотчетно и не ради декора, а просто не имея возможности без них обойтись. В той системе ценностей нет места беспечности, равнодушию и близорукому взгляду. Влюбленная память поэта готова вобрать бесконечное богатство мира, «путем стиха, путем любви» запечатлевая все ипостаси жизни, добра и красоты.
Источники:
Звезды над Арагацем: Переводы и стихи/Арсений Тарковский; Предисл. А. Истогиной. — Ер.: Совет. грох, 1988. — 236 с. ISBN 5—550—00114—4
Айрян, З. Г. Фольклорные мотивы армянской поэзии в переводах Арсения Тарковского / З. Г. Айрян. — Текст : непосредственный // Молодой ученый. — 2010. — № 8 (19). — Т. 2. — С. 56-59.