«Он в вере тверд, он — армянин»: жизнь при дворе и трагическая любовь Саят-Новы
Армянская литература подарила миру множество величайших писателей и поэтов, среди которых особое место занимает ашуг XVIII века, певец красоты и любви, Саят-Нова. Наследие художника поистине интернационально и особенно популярно среди народов Кавказа. Музыкант и песенник, он создавал произведения на армянском, грузинском и азербайджанском языках, причем некоторые строки и вовсе стали крылатыми [О том, что Саят-Нова творил на азербайджанском языке, во вступительной статье к собранию сочинений поэта написал армянский филолог Ваче Налбандян. Вероятно, речь идет о староазербайджанском, который исследователи выделяют как один из тюркских языков. Согласно Николаю Баскакову, язык начал развиваться в XIV веке. Азербайджанский был известен под разными названиями — до середины XX века чаще упоминался как тюркский. Здесь и далее речь именно о нем. — Прим. ред.]
«Такими поэтами, как Саят-Нова, может и должен гордиться весь народ; это — великие дары неба, посылаемые не всем и не часто; это — избранники провидения, кладущие благословление на свой век и на свою родину», — Валерий Брюсов.
Настоящее имя творца — Арутюн Саядян (на тифлисском диалекте — Арутин). Несмотря на многочисленные исследования, специалистам не удалось полностью воссоздать биографию выдающегося поэта. Принято считать, что Саят-Нова родился между 1712 и 1717 или 1718 и 1724 годами либо в Тифлисе, либо в деревне Санаин. Отец писателя Карапет, как и тысячи армян того времени, покинул родной Алеппо и перебрался в Грузию, где впоследствии и познакомился с Саррой, матерью художника.
Саядяны не были богатыми, поэтому мальчик начал работать с самого детства — был ткачом. Тогда же Саят-Нова начал писать. К сожалению, литературное наследние ашуга сохранилось не полностью: до нас дошла его ранняя песня на азербайджанском языке «Дитя океана! Мой перл! Для тебя…» 1742 года. Впрочем, точных данных о том, что Саят-Нова начал творить именно на азербайджанском языке, нет: многие его песни не датированы, а значит, могли быть написаны раньше. Считается, что «Красавица, певца Шахатаи ты унижать не станешь…» — первое произведение поэта на родном армянском языке.
При грузинском дворе в то время существовала традиция брать под покровительство музыкантов и людей науки — приглашались лучшие сочинители и исполнители, причем различных национальностей. Так, при царе Ираклии II ведущим придворным музыкантом стал Саят-Нова. «Мне всюду были открыты двери не только из-за песни, но и ради острословия, и во многие мирские дела я был вовлечен», — вспоминал писатель.
Будучи придворным поэтом, он восхвалял царя, причем, судя по всему, искренне. Однако спустя время взаимная симпатия Ираклия II и Саят-Новы сменилась ненавистью: зависть придворных и бесконечные конфликты с поэтом сделали свое дело — ашуга изгнали из дворца. Вероятнее всего, это случилось в 1758-1759 году.
Фото: 1tv.am
Саят-Нова, поэт глубоко чувствующий, перенес это событие тяжело, что отразилось в его лирике. И лишь относительно недавно, несколько десятилетий назад, исследователи раскрыли истинную причину переживаний поэта. Оказалось, дело было не столько в немилости царя, сколько в разбитом сердце. Саят-Нова оказался разлучен со своей возлюбленной Анной Батонишвили — сестрой Ираклия II. Это открытие позволило иначе взглянуть на любовную лирику песенника. Так, строки «Уже два года протекли, как я тоскую о красе», написанные в 1754 году, точно указывают на время изгнания из дворца. В первый раз поэт на время покинул его в 1752-м.
Твой волос — смоченный рехан, иль шелка нить, или струна.
Обводит золото черты, а бровь пером проведена.
В устах — и жемчуг, и рубин. Твоя завидна белизна.
Пусть я умру, будь ты жива. Мне страсть на гибель суждена.
О, прекрати свою игру, меня насмерть убьет она!
На полюбившего сильней пусть упадут напасти все.
Уже два года протекли, как я тоскую о красе.
Пусть я умру, будь ты жива. Мне страсть на гибель суждена.
О, прекрати свою игру, меня насмерть убьет она!
Увяла роза, соловей не прилетает больше в сад.
Я ранен в сердце, я спален, нет больше для меня услад.
От страсти занедужил я, лежу и жизни сам не рад.
Пусть я умру, будь ты жива. Мне страсть на гибель суждена.
О, прекрати свою игру, меня насмерть убьет она!
Я в горы, как Меджнун, ушел, но от Лейлы ни слова нет.
Горю, но жажду утолить напитка ледяного нет.
Клянусь, одна ты яр моя и друга мне иного нет.
Пусть я умру, будь ты жива. Мне страсть на гибель суждена.
О, прекрати свою игру, меня насмерть убьет она!
Саят-Нова сказал: залум! Кровь вытекает со слезой,
Адама нечестивый сын, вовек проклятье над тобой!
Где твой обет на тридцать лет? Обет ты нарушаешь свой.
Пусть я умру, будь ты жива. Мне страсть на гибель суждена.
О, прекрати свою игру, меня насмерть убьет она!
(Саят-Нова, 1754)
Неизвестно, была ли любовь Саят-Новы взаимной, как и то, знали ли о ней во дворце. Специалисты считают, что тогда царь ничего не подозревал о чувствах писателя, иначе не позволил бы ему вернуться. Не исключено, что эта «преступная любовь» стала причиной окончательного изгнания.
Однако и это не удовлетворило недоброжелателей поэта: лишив его статуса при дворе, творца силой постригли в монахи и отправили в Персию. Спустя время ашугу позволили вернуться в Грузию, где он служил в деревне Кахи под новым именем — Степанос. Судя по свидетельствам Иоанна Багратиони, монастырская жизнь не принесла Саят-Нове радости и душевного покоя. После 1768 года его отправили служить в Ахпатский монастырь, где он продолжал писать, причем нередко обращаясь к царю.
Священнослужитель выступает против навязанного ему духовного сана: «С каймою черной нипочем я одеянья не хочу!» Несмотря на монастырские правила и запреты, Саят-Нова решительно отказывался бросать творчество: «Пока эти струны на этом чонгури держатся и не оборвутся, я не перестану играть, так как, когда меня посвящали в монахи, эти струны лежали у меня за пазухой, и они оказались освященными вместе со мной, и я издаю звуки на этих освященных струнах».
Могила поэта. Церковь Сурб Геворг, Тбилиси. Фото: wikipedia.org
Ах, почему мой влажен глаз и кровь на сердце? Жжет она!
Болезнь — любовь и этот раз, лекарство в свой черед — она!
Я слег, но взор мой каждый час опять к себе влечет — она!
Мне надо умереть, ко мне — ах! — лишь тогда придет она!
Весна настала, и манят зазеленевшие края;
Фиалковые горы в сад давно послали соловья.
Но песни ночью не звучат. Чинара, это месть твоя?
Пусть ищет роза соловья: его — ах! — не найдет она!
Мак, ярко-красный, дал совет: «Скиталец-соловей влюблен.
И верно, вспомнит про букет, что базиликой оплетен,
Но ты солги, что розы нет и что цветок был унесен!»
Вот изгородь. Ах, соловей! твой бедный труп несет она,
Сладки, сладки твои слова! Язык твой — сахар и набат.
И твой шербет, гласит молва, хорош, как спелый виноград.
Семь дней твердил я, ты ж, резва, семь платьев мерила подряд,
Бязь и кумач, но где же ткань, что всех достойней? — ждет она!
Язык ашуга — соловей: он славит, не клянет сплеча!
Пред шахом он поет смелей, и для него нет палача,
Нет правил, судей и царей, он сам спасает всех, звуча,
Лишь ты, Саят-Нова, — в беде, пришла, не отойдет она!
(Саят-Нова, 1758)
Жизнь ашуга оборвалась в 1795 году. По одной из версий, узнав о приближении войск персидского шаха Ага-Мехмеда, Саят-Нова поспешил в Тифлис, чтобы отправить своих детей на Северный Кавказ, а сам остался в городе. Персы застали монаха в церкви во время молитвы и заставили отречься от веры. Но творец отказался и погиб под ударами сабель. Эта легенда созвучна песне ашуга, написанной за несколько лет до этого: «Он в вере тверд, он — армянин».
Источник: Саят-Нова. Стихотворения. Вступительная статья В. С. Налбандяна, 1982.
Фото обложки: wikipedia.org