Комитас и его путь к разгадке тайны армянской народной музыки
«У каждого народа имеются свои символы, олицетворяющие самую сущность родной страны, ее природы, внутреннего мира ее людей, ее национальной культуры. <…> В сознании народа образ Комитаса как бы осязаемо воплотил трагическое прошлое Родины и ее вечно живой, созидательный дух», — писал искусствовед Георгий Геодакян о Комитасе. Согомон Согомонян, вардапет, величайший армянский композитор, родился 8 октября (по юлианскому календарю — 26 сентября) 1869 года. Разделив с армянским народом все горести конца XIX — начала XX века, он сумел не только сохранить уникальное музыкальное наследие, но и приумножить его.
Согомон Согомонян родился в городе Кютахья Османской империи. Детство его было трудным: мальчику не было и года, когда он потерял мать, а в 11 лет музыкант стал сиротой — скончался и его отец. Любовь к музыке у Комитаса проявилась уже тогда — он превосходно пел, в городе Согомоняна даже называли «маленьким бродячим певцом». В 1881 году его жизнь навсегда изменилась. Местный священник Геворг Дерцакян уезжал в Эчмиадзин, куда по просьбе католикоса Геворга IV должен был привезти мальчика-сироту, обладавшего хорошим голосом, для учебы в Эчмиадзинской духовной семинарии. Из 20 человек священник выбрал 12-летнего Согомона. Когда его представили католикосу, который обратился к мальчику по-армянски, Согомонян смог ему ответить лишь по-турецки: в Кютахье армянский был запрещен, и Комитас не знал родного языка. «Я не говорю по-армянски, если хотите — спою», — сказал он и, не понимая слов, исполнил шаракан на армянском.
Родной язык Согомонян выучил очень быстро, овладев им в совершенстве. В 1890 году его посвятили в сан монаха. А в 1893-м, завершив обучение в семинарии и приняв сан священника, он стал Комитасом — Согомонян взял имя католикоса и армянского поэта VII века. Тогда же его назначили преподавателем музыки. Параллельно с этим композитор создал собственный хор и оркестр народных инструментов, а также начал писать первые труды об армянской церковной музыке. Как Комитас пытался раскрыть тайну древних армянских нот — хазов — и разобраться в проблеме самобытности армянской народной музыки, в своей книге «Вечный странник» описал Вартан Вартанян. Редакция Армянского музея Москвы публикует отрывок из этого произведения.
Комитас с епископом Гарегином Саруняном. Санаин, 1902. Фото: Komitas Museum
Есть ли у армян песня?
Учить, учить… С утра до ночи это было его единственным занятием, его работой и целью жизни. Однако рано или поздно наступает день, когда сам учитель нуждается в пополнении своих знаний: когда учишь других, лучше замечаешь собственные пробелы. И начинается придирчивый экзамен — подвергаешь сомнению свои силы, мысли, знания… Ради чего он за столько лет собрал и записал более тысячи песен?
Как-то Комитас пригласил к себе Овсепа Чаникяна, автора так полюбившегося ему сборника «Акна» — сколько в нем было прекрасных народных песен! Но пел их Овсеп так, как спел бы человек, любящий петь — и только. Пел как обычные песни. А для молодого музыканта каждая из них была настоящим сокровищем, глаза его загорелись, он записывал эти песни и сразу же пел. Сколько в них красоты, души, сердца! Забыв о присутствии гостя, Комитас погружался в собственные мысли: «Надо не откладывая, издать эти шедевры под названием “Акна — сборник народных песен”. Тогда посмотрим, кто осмелится утверждать, что у армян нет собственных песен. Вот же они! Что же это, если не исконно народные песни!»
«Это персидские, ассирийские, курдские, турецкие, даже китайские песни, — мысленно возражал себе за своих оппонентов Комитас, — очень возможно, что китайские».
«Подождите, а почему турки, курды, китайцы могут иметь свою самобытную музыку, песню, а у армян ее не должно быть?»
«Нет, — уточняет невидимый оппонент, — мы не утверждаем, что она вообще отсутствовала. Есть, конечно, кое-что и у армян, но это лишь влияния. Вот, к примеру, послушай, если не веришь, послушай и убедись сам».
И тогда доносится до его слуха церковная мелодия. Хотя временами кажется, что она армянская, но еще больше в ней турецкого. Вот хоть бы эти переливы, сопровождающие отдельные части протяжной, заунывной мелодии, они так напоминают турецкие народные песни. Но ведь это в константинопольских церковных песнях! Чтобы лишний раз проверить себя, он напевает одну из мелодичных духовных песен Эчмиадзина. Огромная разница! В чем же причина? Трудно ответить на этот вопрос. Различие между ними он чувствует душой, слухом, но выразить это, объяснить, доказать пока не в состоянии. Так же заканчиваются все попытки сравнения крестьянских песен с песнями гусанов и ашугов.
Мариам Асламазян. Комитас, 1982. Из коллекции галереи сестер Мариам и Ерануи Асламазян
«Вывод ясен, — продолжает настаивать незримый оппонент, — у армян нет национальной песни».
«Есть!»
И спор вновь возвращается на круги своя — с того, с чего начался: армянская песня находится под сильным влиянием музыкального искусства других народов. Но разве есть народ, не испытавший на себе влияния других народов или не оказавший влияния сам? Разве возможен обмен культурными (да и всякими другими) ценностями без взаимного влияния и обогащения?
А может быть, чистота армянской песни утеряна? Подобно тому, как утерян ключ к прочтению наших древних нот — «хазов»? Эти нотные знаки по сей день хранят в неприступной тайне мелодии, звучавшие тысячу лет тому назад (а возможно и больше). Если когда-либо их тайна будет раскрыта, многие оппоненты прикусят языки. Он сегодня же, сейчас же займется хазами. Как это он до сих пор не догадался? А пока ответы на все эти вопросы следует искать в народе: именно народ создает свои песни, и только он народ, может раскрыть все тайны своего творчества — своей историей, своим сегодняшним днем.
Армения всегда была ареной непрекращающихся войн. Сколько раз наш народ терпел поражения, сколько раз оказывался под гнетом не только цивилизованных, но и отсталых народов, предававших армянскую землю огню и мечу! Завоеватели подчиняли себе все и вся, и лишь одного они не могли отнять у нас — права и желания трудиться, создавать, строить. Нашим, уделом всегда был труд, их единственной целью — нажива, грабеж, насилие. Они могли отнять у нас песни радости, счастья, исковеркать их до неузнаваемости, оставив нетронутыми лишь песни тяжелого, но честного труда. Труд всегда был долей армянина-землепашца, и поэтому именно его трудовыми песнями должны проверяться «на чистоту пробы» все те песни, которые называются армянскими.
Песни Акна, записанные в тот памятный день Комитасом, лишний раз убедили его в том, что армянские церковные и народные песни родственны между собой, что у них имеются общие истоки. А хазы непременно могут стать ключом и к тем и к другим.
Комитас. Берлин, 1896. Фото: Komitas Museum
Проводив Овсепа Чаникяна, Комитас направился в Эчмиадзинский матенадаран и погрузился в таинственный мир древних хазов.
Учитель желает учиться
Двухлетняя упорная работа над хазами не привела к сколько-нибудь значительным результатам, но тем не менее дала возможность всерьез «осадить» эту неприступную крепость. И поскольку ключ к прочтению хазов находился когда-то в руках музыкантов-священников, записывавших песни с помощью этих нотных знаков, было необходимо в первую очередь самым тщательным образом изучить духовную музыку. Надо было выяснить, какие из песен в течение веков не подвергались изменениям или изменились лишь в незначительной степени, какие из духовных песен наиболее близки народным и несут на себе печать их ярко выраженного влияния и, наконец, какие из народных песен могли быть созданы столетия и даже тысячелетия назад.
Собранные Комитасом песни — как духовные, так и народные — могли бы дать ответ на этот вопрос. Наиболее долговечными, «живучими» и наименее подверженными изменениям и влияниям оказались трудовые, обрядовые, эпические, эпико-лиричиские и крестьянские мелодии, на протяжении веков крепко связанные с народными обычаями и традициями. Среди духовных песен менее всех подверглись изменениям шараканы. Однако эти выводы все еще не могли считаться решением вопроса. Суть искомого ответа могла быть только в одном: в определении закономерностей, доказывающих самостоятельность, самобытность армянской песни. В самом деле, что же, в конечном итоге, предопределяет отличие армянской песни от курдской, курдской — от турецкой, в свою очередь турецкой — от арабской, арабской — от персидской?
Музыковеды Европы давно уже нашли научно обоснованные закономерности, предопределяющие национальные особенности английской, французской, итальянской, русской музыки. Но отчего же им не удалось, несмотря на неоднократные попытки, найти аналогичные закономерности, характерные для армянской музыки? Не потому ли, что до сих пор им были доступны лишь искаженные, псевдоармянские формы нашей песни, несущие на себе печать многих музыкальных влияний, и прежде всего — турецкого.
Сурен Пипоян. Комитас, 1976. Из коллекции Национальной галереи Армении
Вопросы, мучившие Комитаса, все более убеждали его в необходимости овладения достижениями европейской музыковедческой мысли. Но кто, на какие средства возьмет на себя заботу о его дальнейшем образовании? Единственный человек, на которого он мог бы надеяться, был католикос Хримян Айрик.
В доме католикоса Комитас был своим человеком. Здесь все любили и уважали его, начиная с внучатых племянниц, которым он давал уроки пения, и кончая самим хозяином, который всюду брал его с собой: Комитас был украшением его свиты. Куда бы он не отправлялся — в Ереван, Тифлис, Александрополь — Комитас везде сопровождал его. Особенно памятен был католикосу случай, происшедший в Александрополе. Огромная толпа, собравшаяся перед домом предводителя местной епархии, ждала католикоса. Его святейшество вышел на балкон, благословил людей, прочитал молитву. Но вскоре аплодисменты разразились с новой силой. Теперь уже народ хотел видеть и слышать Комитаса. Отказать было невозможно, и он вышел на балкон, спел шаракан и армянскую народную песню «Дле яман».
Комитас на этот раз пришел к католикосу, чтобы поговорить с ним о своем желании поехать учиться. Подойдя к католикосу, он приложился к его руке и сел напротив. Он очень волновался, но, заметив сочувствующую улыбку католикоса, начал говорить прямо, без обиняков. Он много говорил о мучившем его вопросе — о проблеме самобытности армянской тесни. На сегодняшний день многие европейские, да и армянские специалисты считают, что армянский народ, обладающий столь древней культурой, растерял самобытные черты музыкальной культуры. Подобные мнения серьезно аргументируются, и чтобы их опровергнуть, надо иметь основательные знания в области теории музыки. Словом, он просил католикоса направить его учиться в Европу.
Католикос дал свое согласие, но прежде посоветовал поехать в Тифлис, прослушать курс лекций в местной консерватории. Ему нужно было время, чтобы найти богатого попечителя, мецената, который взял бы на себя расходы по обучению студента за границей: церковь такими средствами не располагала.
Комитас с хором «Гусан» в саду зимнего театра. Константинополь, 1913. Фото: Komitas Museum
Когда Комитас навещал Хримяна Айрика, главной заботой домочадцев было угостить его крепким кофе и разными сладостями. О слабости гостя к мучному знали все. Знали они и о том, что хозяин дома под конец обязательно попросит его спеть. Так и случилось. Когда подали мучное, католикос, лукаво прищурившись, обратился к Комитасу:
— Ешь, сын мой, чтобы голос твой всегда был сладким.
Сам же откинулся на мягкие подушки и закрыл глаза в ожидании песни.
Подготовлено по материалам: Вартанян В. Вечный странник, 1980; Адамян А. Музыка Комитаса как символ армянской национальной идентичности в современном межкультурном пространстве (на примере международного конкурса-фестиваля им. Комитаса в Германии), 2016; Komitas.am
Фото обложки: Komitas Museum