Ерухан. Рассказ «Любовь рыбака»
Ерухан (Ерванд Срмакешханлян, 1870–1915) — западноармянский прозаик, публицист, переводчик и педагог. Родился в Константинополе, где и получил образование в армянских училищах Нерсесян и Кедронакан.
В 1891–1896 годах Ерухан опубликовал ряд новелл в газетах «Аревелк» и «Масис». Во время армянских погромов 1894–1896 годов переехал в Болгарию, а в 1904-м — в Египет. В вынужденной эмиграции продолжал литературную и педагогическую деятельность. После младотурецкого переворота 1908-го писатель возвратился в Константинополь, стал редактором «Аревелка» и одновременно работал педагогом.
В 1910 году Ерухан опубликовал роман «Дочь амира», в котором правдиво и красочно отображена жизнь армян во второй половине ХIХ века. Широкой известностью пользовался его большой роман «Отвергнутая любовь». Ерухан переводил с французского на армянский язык Альфонса Доде, Гектора Мало и других авторов.
В 1915 году Ерухан стал жертвой Геноцида армян.
Ерухан ǁ wikipedia.org
Любовь рыбака
Каждое утро, чуть свет, Кумик, двадцатипятилетний парень, с лицом, загрубевшим от зимних ветров и летних солнечных лучей, жадно вдыхал влажный морской воздух, охваченный тем благоговением, которым проникаются верующие в храме перед лицом всевидящего бога. Ютился он в чердачной конуре, образовавшейся из накрест сложенных черно-смолистых бревен. Простершись на истасканной убогой постели, он нежил свои усталые кости, словно возлежал на пышных перинах. Рядом с ним дыра в полу служила подсвечником, в нее была воткнута свеча с густо нависшим нагаром. Стул с вылезающей из сиденья соломой; ящик, сработанный из мелких дощечек; треугольный осколок разбитого зеркала, вделанный в нишу, — вот и вся обстановка. Здесь Кумик тянул свою безотрадную лямку холостяка.
Проснувшись, он, наскоро засучив короткие штаны, устремлялся на взморье; там всю ночь, прижавшись друг к другу, сиротливо дремали лодки и челноки, раскинутые на сетках из сучьев; а под ними сдержанно бурлила полная таинственности морская вода.
Среди этих суденышек у Кумика был свой челн, тщательно осмоленный, — его жизнь, его душа! Босой, в рубахе, распахнутой на косматой груди, в засаленной феске, усаживался он на корме челна, устремляя взор на зеркальную гладь Золотого Рога, и усердно затягивался папиросой.
Затем, с ловкостью бойца-артиллериста орудуя грудью и локтями, Кумик быстро вылетал на морской простор. И несся… Он чувствовал себя в своей стихии.
Под вечер на пристани с корзиной, полной рыбы, он громко превозносил свой отменный товар, живописно и увлекательно зазывая покупателей. Опустошив корзину, Кумик запасался бутылкой водки и прыгал с берега в свою лодку. В промежутке между двумя взмахами весел он подносил ко рту заветную флягу и, мурлыча заунывную песенку, причаливал к гавани. Тут, вытащив на берег лодку, утолял он голод ломтем хлеба, запивал водой и отправлялся в свою каморку, на миг освещенную торчавшей из дыры в полу все той же свечой, что изнемогала в борьбе с потоками сала. Потом — пуф! — свеча потухала, и Кумик погружался в сладкий сон.
Как-то под вечер в конуре своего соседа, рыбака Сергиса, заприметил он девушку-подростка. У нее были черные, как уголь, глаза, смуглое личико и сладострастные губы. Молодой рыбак окинул девушку глубоким взглядом, — взглядом сердца и души. Девушка, ласкавшая голой ножкой котенка, не заметила пристального взгляда Кумика.
— На, дочка, — молвил Сергис, протягивая девушке сверток, — скажи мамаше, чтобы поскорее выстирала, а то безо всего сижу.
Девушка нагнулась, погладила кошку, захватила сверток и сбежала с лестницы. Кумик почувствовал что-то, чего до сих пор никогда не чувствовал, и спросил Сергиса:
— Кто такая эта девушка?
— Дочь Ороп из Чамашира… Что, видать, сердечко заиграло?
— А ну тебя! — отмахнулся Кумик, скрываясь в своей каморке.
Па другой день, забрасывая в море усеянную крючками сеть, Кумик только о черноглазой девушке и думал, — думал о ее распущенных косах, о страстных губках, о пальчиках, ласкавших кошку.
Наскоро вытащив лодку на берег, Кумик прошел не к себе, а в каморку соседа Сергиса. Девушки там не было. То же и на следующий день. На третий вечер пришла девушка со свертком. Опираясь о столик и выставляя босую ножку, она опять играла с котенком, нежно прикасаясь к его теплой и мягкой шерсти.
Бледный и задумчивый, вышел из каморки Кумик и остановился у своей двери. Когда девушка уходила, он подозвал ее.
— А мое белье будете стирать?
— Отчего же нет? — проговорила девушка и смело вошла в его каморку.
Рыбак был озабочен. Усевшись на постель, он указал девушке дырявый стул.
— Перуз, я солгал, белья у меня нет… Но…
Девушка удивленно посмотрела на юношу.
— Не обижайся, сестричка, белья у меня нет, зато, скажу тебе кое-что другое.
Девушка привстала, широко раскрывая глаза.
— Выйдешь за меня замуж, Перуз? — вымолвил юноша робко и просительно.
Взгляд девушки сразу смягчился. Она снова присела на стул, подперла руками щеки и уставилась на юношу.
— Уйду я отсюда, Перуз, найму хорошую комнатку, — продолжал упрашивать Кумик, — чтобы, как повенчаемся, жилось тебе хорошо… Согласись, Перуз, не отказывай… милая… Не обману я тебя…
— Выйду, — сказала девушка, поднявшись. — Только надо у матери спросить.
— Хорошо, спроси.
Оба встали — Кумик взволнованный, Перуз все с тем же невозмутимым лицом. И расстались. У двери киска ластилась к ножкам девушки, выгибая спинку. Перуз наклонилась, погладила кошку и, попрощавшись, ушла.
Золотые сны снились рыбаку на его неприхотливом ложе. В голове у него теснились мысли — как покорить сердце этой черноглазой девушки: ее неторопливость и спокойствие по внушали ему доверия. Адом казалась ему теперь эта каморка, где прошла его юность.
Рисуя себе картины будущей семейной жизни, он слышал даже писк маленького круглолицего существа. Кумик пережил свою первую ночь надежд, трепета и блаженства, а наутро он уже, чуть свет, с засученными штанами летел по взморью. Досталось в этот день от него рыбам, пойманным в несметном количестве.
— Ну, ну, живей, живей, новый человек на примете! — бормотал он, обращаясь к своим немым собеседницам. — Перуз кушать хочет, понятно?
И вид трепетавшей на дне челнока рыбы доставлял теперь влюбленному рыбаку какое-то особенное, ни с чем не сравнимое наслаждение. Занятый мыслями о том, как ему окончательно покорить сердце девушки, Кумик из пойманных в тот день рыб выбрал самых лучших и, уложив их в миску, отнес к себе. Затем при помощи звонких псалмоподобных завываний быстро распродал на пристани содержимое корзины и с полной бутылкой водки прыгнул в челнок. Дорогою до гавани, меж двумя взмахами весел, влил в себя живительный нектар и, в неописуемом восторге, живо представил себе, какое впечатление произведет на возлюбленную его первый дар.
Сумерки уже сгущались, когда Кумик вытащил лодку на берег. Перуз обычно появлялась в это время. Не успел Кумик ступить на первую ступеньку лестницы, как завидел издали трепетавшее платье девушки. Взволнованный, бросился он наверх, чтобы войти первым в каморку и встретить подобающим образом свою суженую. Заглянув в дверь, он вскрикнул и бросился в каморку.
Кошка, упираясь всеми четырьмя лапами в одну из тех самых рыб, которые Кумик собирался поднести Перуз и какие, по его предположениям, должны были служить жертвенным даром любви, — смачно ее уплетала. Кумик, обезумев от ярости, схватил кошку за хвост и изо всей силы ударил оземь. Несчастное животное, так грубо оторванное от пиршества, издало пронзительный визг и бездыханным комочком растянулось на полу. Утолив свою месть, рыбак спокойно вздохнул и, обернувшись, встретился со взглядом Перуз, стоявшей за порогом и не сводившей глаз с кошки.
Девушка, бледная, шагнула через порог.
— Это ты сделал, Кумик? — спросила она дрожащим голосом.
— Для тебя приберег я рыб, а проклятая чуть было не сожрала… Подоспел я вовремя… А вот погляжу, пусть попробует теперь… Получила она свое!
И, подняв миску, он обратился к Перуз:
— Не беда, душечка, съела она всего пару, зато завтра много наловлю.
— Не надо! — ответила девушка и, не сводя глаз с разбитого тельца кошки, вдруг сказала юноше: — Кумик, мама не согласна.
— Что, что ты говоришь, Перуз, бога ради!
— Мама моя не согласна! — повторила девушка с ударением и вышла из каморки, бросив последний взгляд на окровавленную кошку…
Кумик, пораженный, кричал, все еще с миской в руках:
— Перуз, молю тебя!
— Мама моя не согласна! — произнесла в последний раз девушка и скрылась в вечерних сумерках.
Воспроизводится по изданию: Армянские новеллы / составил и перевел А.С. Хачатрянц. — Москва : Издательство «Советский писатель», 1945.
На обложке: Иван Айвазовский. «Закат над Золотым Рогом», 1845.