Его искусство, как утверждает сам Артём Вильевич, понимают немногие. Не от того, что его мысли — это диковина, а лишь потому, что предназначены не для всех. Многие не знакомы с творчеством этого художника, тому виной и бюрократия, и банальная зависть. Впрочем, как говорил Александр Блок, «прямая обязанность художника — показывать, а не доказывать». Потому сегодня мы решили рассказать вам об уникальном человеке, который доселе не был широко представлен общественности.

Художник, поэт, писатель, искусствовед, реставратор… Всего и не перечислишь. Тогда эта встреча казалась случайным стечением обстоятельств. Первое ощущение при знакомстве с мастером — это пронзающее чувство тепла, радости и уюта. Невероятно обаятельный армянин «московского разлива», его каждое движение, слово заставляли замирать все вокруг. Вопрос за вопросом он раскрывался все больше, и в присущей ему манере, с нотой иронии в голосе, говорил о разных явлениях жизни. Как бы делясь с нами жизненной мудростью, но в то же время, не навязывая ее нам.

— Расскажите немного о себе.

Да, такой простой вопрос, но, конечно, самый емкий. Я начну с шутки, если коротко, это то самое тире между датой рождения и датой смерти. Но я, на самом деле, рад этому знаку тире, когда пишу литературу, я очень часто употребляю это тире.

Родился я в подмосковном Жуковском. В городе авиастроителей, авиамоделистов, конструкторов и испытателей вот ровно в такой же семье авиаторов. Окончил художественное училище. В лучшую студию в стране ходил, при дворце пионеров. Лучший институт Суриковский окончил. У меня лучшие учителя: скульптор Лазарь Гадаев, реставратор Наталья Маренникова, искусствовед Евгения Завацкая.

И, конечно, считаю своих родителей лучшими на земле, они для меня святые. Мой папа для меня герой. Он чемпион по боксу среди юношей СССР, изобретатель чистого топлива, на котором полетел самолет, — сподвижник Туполева. И вот под этой аурой этих святых для меня людей живу более 60 лет.

Поймала себя на мысли, что совершила новое открытие для себя. В новинку прогрессивные мысли армянского искусства. Отрекаюсь… Все, что было до, не считается. Вот с этим облаком мыслей я блуждала по мастерской и даже надолго останавливалась у некоторых картин. Я жадно поглощала каждую деталь, пытаясь как можно точнее почувствовать посыл. Что-то покорилось мне, а что-то так и осталось загадкой. Впрочем, как и сам автор работ.

— Как отразилась армянская культура на вашем творчестве?

Ну, она не просто отразилась, я на самом деле ее порождение. Я сам армянское искусство, культура. При рождении всем армянским мальчикам преподносят две книги: Айвазовский и Сарьян. Поэтому я родился с книжкой Ованеса Айвазяна и Мартироса Сарьяна. Так я с этими двумя художниками и живу. Они для меня идеал для подражания. Образцы человека. И я, на самом деле, продолжаю их дело. Я их наследник, подражатель. На меня может повлиять французское, немецкое искусство, но я являюсь ростком армянского искусства.

Наверное, это был один из ключевых вопросов для меня. Полученный ответ, если честно, меня не удивил, но во мне поселилось чувство гордости. Это чувство усиливалось, когда Артём Вильевич говорил о землетрясении в Спитаке. Трагедия, которая унесла жизни тысячи людей, не оставила равнодушным и его. Из-за этой глубокой раны долгое время Киракосов почти не писал картины. Землетрясение в Спитаке оставило неизгладимый след в жизни и в творчестве художника.

— Какова задача армянского искусства и художника?

Мне видится задача армянского искусства и художника всегда одна: это прославление Господа и, как я уже сказал, благословение и воспевание женщины. И, кроме того, мы имеем мощное искусство хачкара, когда есть правильное прочтение христианства. Мы носим на груди не распятого, окровавленного человека, а воскресшего. И наше искусство — это цветущее дерево. Хачкар — это цветение. Мне думается, это самое главное в нашем искусстве, мне бы хотелось об этом рассказать, помянув Мартироса Сергеевича Сарьяна, который писал, встречая трупы из Турции после геноцида. Цветы, его натюрморты 1915–1916-х годов это самый важный наш ответ на трагедию истории. И в этом мне видится самая важная задача и молодежи, и людей моего возраста. Я не разделяю на молодежь и другие возраста в изобразительном искусстве. Не различаю умерших и живых. Художник, вообще вечный конкурент и с умершими. Потому что, умершие работали хорошо, они вошли уже в историю, а мы должны сделать еще лучше, чем они. Поэтому мы всегда должны конкурировать не с соседями, не со сверстниками, а вообще с комплексом (корпусом) работ уже сделанного, а сделанного в армянском искусстве много. И будем ориентироваться на наших гениев.

Мы много беседовали о молодежи, о том, каким оно будет, что нас, в принципе, ждет. В тот момент мне показалось, что Артём Вильевич опережает время. Это потом, вспоминая нашу встречу и прокручивая в голове разговор, я поняла, что Артём Киракосов — воплощение неразрывной красной нити между прошлым и будущим. Час за часом разговор приобретал философский характер. И уже казалось, что я нахожусь в гостях у старого доброго учителя (мастера), который, как и прежде, делился со мной жизненной мудростью. Никаких нотаций и тирад. Нет, это не про него. Киракосов любит делиться знаниями, делает это так аккуратно, красиво и легко.

— Чтобы вы пожелали молодежи?

Я бы вот что пожелал, надо не терять времени и всему надо придаваться полностью… Даже отчаянию, даже падению, но не залеживаться, а быстрее вставать. И для художника очень важно вдохновение. Жить надо вдохновенно, и мне думается, не надо болеть тем, что в этой жизни действительно; любовь не нужна. Это правда, она ни к чему, и если тебя не убили, то ты жил зря. Все-таки мы христиане и должны прекрасно понимать, что за добро будут очень жестоко карать, и это не должно нас оставлять. Вот то количество любви, другим ненужной, которая в тебе, — она должна тебя двигать. И вот художник этот тот человек, который эту любовь выдает, и это его растит по-настоящему в вечности. Вот это и есть самое главное существо.

— Сегодня вы очень много говорили об армянском наследии, а что вы хотите оставить после себя?

Вы знаете, к этому вопросу я готовился, но сейчас все равно думаю. Я вернусь к землетрясению, после которого я 10 лет не рисовал, стал очень серьезно заниматься литературой и понял, что слово несет в себе колоссальную энергию. Поэтому я занялся очень серьезной литературой. Но сейчас опять пришел к пластическим искусствам. И если говорить о том, что я делаю, скажем, по размерам, формально, я уменьшаюсь и уменьшаюсь и все большие работы розданы. И вы увидите, у меня нет больших работ. Да, я работаю с наследниками, я работаю в музеях с коллекциями, коллекционерами, и я понимаю, как трудно им. И мне хочется, чтобы я никого из тех, кто будет после меня, не обременял этими проблемами. Вижу, как это тяжело. Как сложно в музее, как люди борются за ставки, за площадь, за звание, не хочется ничего и никого обременять, даже после своей кончины. Моя задача: полностью растворится в этом мире и чтобы от меня остался лишь один красивый звук.

С Артёмом Вильевичем тепло и душевно. Приятно слушать речь, которая льется из его уст. Он так красиво говорит на русском языке, сквозь который пробивается легкий, необычный акцент. С ним обыденный мир приобретает краски, ты уже по-другому смотришь на те или иные вещи, о которых доселе даже не задумывался.

Мы еще долго сидели на кухне его московской квартиры, разговаривали о жизни и смеялись. Вот такая вот «случайная» встреча навсегда останется в памяти. И мы еще не раз приедем к вам на чашечку кофе, дорогой Артём Вильевич!

Ани Саргсян, Объединение армян России