Исторический и сказочный контекст в «Ашик-Керибе» Параджанова: трудности перевода
Фильмы Сергея Параджанова сформировали отдельный художественный метод изображения мира и повлияли на историю мирового кинематографа. Художественный мир Параджанова — это поэтика «чувственного материала», динамичных натюрмортов и текстурных коллажей, где каждый предмет, цвет и материя имеет свою символику. В творчестве режиссёра мы видим, прибегая к терминологии Шкловского, «поэтическое кино», совершенно непохожее на преобладающее в современном ему культурном контексте «прозаическое» — продукт соцреалистического канона.
Институализированный кинематограф СССР не позволял, в первую очередь, рассказывать о проблеме духовных поисков человека (творческих, религиозных) — и именно эта проблема ярко проглядывается во всей фильмографии Параджанова, неизбежно приводя его в зону неподцензурности далеко не только по причине самобытного киноязыка. Духовные поиски в стройной идеологически-художественной системе соцреалистического канона были возможны лишь в векторе, не противоречащем линии партии.
Параджанов же, авангардист, киноживописец и архаик, всегда был склонен к исследованию вечных тем: человеческая жизнь, путь поэта и проблематика творения, любовь, красота, культурное наследие и другие сюжеты живо занимали его, требовали яркого изображения, переосмысления. Неудивительно, что последней завершенной работой режиссёра стал «Ашик-Кериб»: общее место в фольклорах Армении, Грузии, Азербайджана, Турции и Туркмении, древний сюжет испытаний героя и счастливого возвращения домой — изменившегося. «Ашик-Кериб» как сюжет важен в качестве точки межкультурной и межязыковой коммуникации, и компаративные смежные исследования текстов и сюжетов не имеют конца; они могут продолжаться до конца языков.
Сергей Параджанов на съемках фильма, источник: Print Lab Yerevan
Сюжет сказки, разумеется, был известен Параджанову с детства:
В Тифлисе жил богатый турок с дочерью Магуль-Мегери, которую полюбил бедный юноша Ашик-Кериб (или Ашуг-Гариб — наивный поэт). Его единственным имуществом был саз. Играя на нём, Ашик-Кериб прославлял древних героев, веселил гостей на свадьбах. Чтобы получить руку Магуль-Мегери, он отправился на заработки. «Гариб» также означает «наивный», и потому, многократно обманутый, ашуг не преуспел в желании разбогатеть, однако с помощью святого Саркиса, покровителя влюбленных, Ашик-Кериб вернулся домой и счастливо женился на своей возлюбленной Магуль-Мегери.
Это кино — собственная версия Сергея Параджанова, не относящаяся к определённой национальной традиции. Заявлено, что фильм снят по мотивам «Ашик-Кериба» Лермонтова, однако и армянская версия сказки, и реализация сюжета самим Параджановым сильно отличаются от версии, записанной Лермонтовым в Тифлисе. С одной стороны, это создаёт трудности в восприятии фильма русскоязычным зрителем. С другой — даёт огромное пространство режиссёру для магии и мистификаций. Так, Параджанов опирается на символику цвета, которой нет в версии Лермонтова, титры в духе немого кино дублируются на грузинском, а закадровый голос отдельно озвучивает реплики и либретто на русском, становясь отдельным субъектом повествования — нарратором. У фильма нет никакого единого языка, кроме живописного.
Образность фильма «Ашик-Кериб» синтезирована из исторического и сказочного контекстов и не является ни одним из них до конца — тактика работы режиссёра с обширным народным материалом хорошо описана им самим двадцатью годами ранее в эссе «Вечное движение»:
Я всегда был пристрастен к живописи и давно уже свыкся с тем, что воспринимаю кадр как самостоятельное живописное полотно. Я знаю, что моя режиссура охотно растворяется в живописи, и в этом, наверное, ее первая слабость и первая сила. В своей практике я чаще всего обращаюсь к живописному решению, но не литературному. И мне доступнее всего та литература, которая в сути своей сама — преображенная живопись…// …Никакой литературный образ не является чувственным материалом. До тебя не доходят влажность травы, запах лесной плесени?.. Во рту у меня до сих пор вкус воды, бегущей из-под корней сосны. На губах после каждого глотка покалывают иглы... Горы, которые прежде смотрелись как бы на горизонте — красивым и холодным «общим планом», теперь предстали во всей своей первобытной близости. Путешествуя по горам, мы ежечасно открываем маленькие тайны — почему здесь или там проваливается нога, откуда бьют родники, отчего обуглены корни. Белые овцы выходят из кустарника красными — заросли полны черники. Я нахожу в лесу на холмах потерянные запонки, гильзы от патронов, яркие перья, много разных следов. На сырой гористой почве следы долго не исчезают... Каждое село могло бы создать у себя краеведческий музей, ничуть не похожий на соседний, но разницу вам удалось бы почувствовать очень и очень нескоро.
В первую очередь историю Ашик-Кериба необходимо прочувствовать: этому служат красный, черный и белый цвета, этому служит очевидная театрализация кадра. Весь звук наложен закадрово, отдельным произведением композитора Джаваншира Гулиева: так весь фильм делится на немое кино и такого же яркого и авангардного, как визуальный ряд, «тапёра» — аудиоряд логично разбирается по частям повествования и может восприниматься, как самостоятельные музыкальные произведения.
Источник: kino-teatr.ru
Визуальные же особенности содержат как гипертрофированные (и даже карикатурные) жесты, яркие цвета, сценический грим с накладными усами, замысловатую хореографию, так и намеренно состаренные предметы, продуманную имитацию исторической подлинности. Так, Параджанов сам придумывает невероятные головные уборы для персонажей, использует мотивы — общие места в разных культурах (например, текстурное буйство ковров, праздник урожая, домашний хлеб, возвращающий героя во сне в мир), снимает в декорациях-анахронизмах (горный пейзаж, полуразрушенная крепость).
Источник: kino-teatr.ru
Отдельное место в художественном пространстве фильма занимает важнейший армянский символ, гранат — универсальная метафора жизни, урожая, изобилия. Древний символ плодородия и бессмертия звучит красным не в одной кинокартине Параджанова — в «Ашик-Керибе» влюбленных окружают гранатовые деревья, капли плода граната герой проливает на умирающего ашуга, провожая в последний путь; изображения гранатового дерева украшают интерьеры.
Источник: kino-teatr.ru
Самые главные выразительные средства в фильме — это чёрный, белый и красный цвета; чёрный обозначает границы, скорбь, смерть, слепоту; белый — чистоту души, невинность, святость, радость; красный — сердце, кровь, страсть, жизнь. Во многих культурах пара белых голубей означает возлюбленных, красный гранат — жизнь, черные одежды — скорбь и горе, эти образы легко считываются интуитивно.
Главный герой динамически демонстрирует медлительность и подчеркнутую задумчивость: его путь сложен, все происходящее Ашик-Кериб способен превратить в песни — часто он театрально застывает с сазом в руках, будто производя сонастройку инструмента и окружающей реальности.
Источник: Кинопоиск
Художник не служит медиумом – напротив, всё, что мы видим, предстаёт как медлительный, скрипящий, неповоротливый механизм творчества. Саз покидает героя только в эпизоде символической смерти, унесённый рекой:
Твой саз всплыл возле мечети — он освящён
Ашик-Керибу приносят одежду для загробного мира, думая, что он мертв, но она пригодилась ему живому — здесь мы наблюдаем художественную реализацию сказочной смерти — перехода границы. Герой вернётся из потустороннего мира другим. Во сне Ашик-Кериб в своём доме ест хлеб, выпеченный руками матери — возвращается к живым по законам сказки, приняв материю другого мира. Художественное пространство фильма соединяет в себе сказку и её нерушимые законы, условности и белые ткани античной драмы, а также яркость и нелепость кукольного театра — но эта нелепость трепетная, трогательная. Многие сцены буквально представляют собой кинонатюрморты, динамические композиции: свадебные застолья, древняя (вне зависимости от реального времени создания она будет древней) амфора в водопаде. Если динамика героев — замысловатый театрализованный танец, то динамика предметов — взаимодействие материй, коллаж.
Исторический и сказочный контексты объединяют не внешние, а внутренние события героя-ашуга: затруднения рассказа о красоте всем (именно поэтому, кажется, Параджанов добавляет невероятный эпизод со свадьбой слепых: на твоём пути свадьбы слабых и обездоленных, впереди свадьба глухих), принятие ответственности и преемственность обязанности нести красоту, поиск своей любви, которая тоже является формой красоты; настоящий главный герой фильма «Ашик-Кериб» — красота, и потому последний фильм Сергея Параджанова словно суммирует все предыдущие, не противореча основным мотивам творчества уникального режиссёра.
На обложке — Софико Чиаурели в фильме «Ашик-Кериб». Источник