Поэт Максимилиан Волошин об армянах
Мы уже публиковали стихотворение поэта, критика, художника-пейзажиста Максимилиана Волошина (1877-1932) об армянской святыне Крыма — монастыре Сурб-Хач.
Сегодня мы обратимся к статье Волошина «Культура, искусство, памятники Крыма». Точнее, к ее переизданию известным крымским краеведом Львом Петровым. В 2011 году произошла моя встреча с этим удивительным человеком у могилы Ивана Айвазовского. Он предложил мне купить маленькую книжечку «Крымская рапсодия». Чтобы не огорчать его отказом, я купила эту даже не книжку, а брошюрку, которая оказалась ценнее многих толстых книг.
В нее Петров включил не только знаменитую статью Волошина, которая интересует нас своими упоминаниями об армянском следе в истории Крыма с древнейших времен. Краевед поместил в ней другие справочные материалы, которые могут быть любопытны нашему читателю.
Впервые статья Волошина вышла в путеводителе «Крым», изданном в 1925 году в издательстве «Земля и фабрика» под общей редакцией члена президиума Московского физиотерапевтического общества и члена правления Российского общества по изучению Крыма доктора И.М. Саркизова-Серазини. О личности Ивана Михайловича мы уже писали в статье о том, как художник Айвазовский участвовал в строительстве Индо-Европейского телеграфа. Примечательно, что Саркизов недолюбливал художника и ставил под сомнение некоторые его заслуги.
Сразу в начале повествования поэт и исследователь Волошин втягивает в нас в уникальную ауру полуострова.
«Крым, Киммерия, Кермен, Кремль… Всюду один и тот же основной корень КМР, который в древнееврейском языке соответствует понятию неожиданного мрака, затмения и дает образ крепости, замкнутого места, угрозы и в то же время сумрака баснословности.
Остров, отделенный от материка гниющими и зловонными Меотийскими болотами, солончаковыми озерами, узкими песчаными косами, а море вбирающий в себя глубокими бухтами, проливами, гаванями».
Уже на первых страницах своего повествования он пишет о том, что армяне являлись одними из культурных «дрожжей» Крыма:
«Киммерийцы, тавры, скифы, сарматы, печенеги, хазары, половцы, татары, славяне… — вот аллювий Дикого Поля.
Греки, армяне, римляне, венецианцы, генуэзцы — вот торговые и культурные дрожжи Понта Эвксинского».
В описаниях реалий XV века (когда Каффа падет под напором турок) мы находим интересный исторический факт. Носители греческого духа Херсонес (его истории более 2 тысяч лет) и Феодосия не могут отстоять свою самостоятельность среди водоворота варварских племен, извергаемых Диким Полем, ионические выходцы были принуждены работать внутри захлестнувших их народов и образовывать то греко-сарматские, то греко-иранские, фракийско-армяно-гуннские, хазаро-тмутаракано-эллинистические сплавы.
Творческие сплавы появились позже. Землю Киммерии насыщали Айвазовский -армянин, Куинжи — грек, Лагорио — итальянец, Феслер — немец, Шервашидзе — абхаз, в Богаевском смесь польско-русская, а в Латри — армяно-английско-греческая. Всех объединяет романтизм пейзажа.
Интересно узнать мнение Волошина о наследии Айвазовского:
«Айвазовский сыграл крупную роль в судьбах русской Феодосии. Блестящий романтик моря, виртуоз облаков и воздуха, — «кистью» Айвазовского было принято восхищаться не менее, чем «кистью» Брюллова, — он наполнил город, где мальчиком он разносил кофе, славой своего имени и придал ему тот характер итальянского «маэстризма» не очень высокого полета, в который сам был влюблен. Айвазовского не следует судить по произведениям второй половины его творчества, когда он фабрично повторял самого себя; славой своей он обязан не этим олеографиям. Он действительно передавал когда-то живой трепет великолепного моря, по которому к пьяцетта Догале его родного города подходили вспарусненные корабли «надменной» и «лукавой» Генуи. Врожденное чувство этой пышности озолотило колорит его ранних произведений.
Чабанский мальчишка Куинджи, привезенный Айвазовским в Шах-Мамай растирать краски и убежавший от него через неделю в Петербург, в Академию, тоже был романтиком южной степи и облаков. Хотя север увел его навсегда из Киммерии, но насыщенность его колорита, напряженность красок говорят о древней южной душе, не забывшей золота, пурпура и лазури византийских мозаик.
Но глубже всего Киммерия отражена и преображена в картинах К.Ф. Богаевского, ставшего воссоздателем исторического пейзажа в России. Никто так не почувствовал древности этой оголтелой и стертой земли, никто так не понял ее сновидений и миражей. Искусство Богаевского — это ключ к пониманию пейзажа Киммерии и к сокровенной душе Крыма, бывшего и оставшегося «страной, измученною страстностью судьбы».
Но напрасно гость, приезжающий с севера, станет искать в Крыму произведения этих художников: в Феодосии он найдет только галерею Айвазовского, составленную из произведений художника, не проданных им при жизни. А так как тот распродавал все мало-мальски порядочное, выходившее из рук, то галерея, составленная по такому обратному подбору, не может дать представления о положительных сторонах его искусства. Богаевский представлен в Феодосийском музее несколькими этюдами с натуры, не дающими никакого понятия о его творческих пейзажах-галлюцинациях. Во всем Крыму не найти ни одного мазка кисти Куинджи. Чтобы понять киммерийское искусство, его надо разыскивать в галлереях Москвы и Ленинграда».
Лев Петров дополняет рассказ Максимилиана Александровича справочным материалом из энциклопедического словаря русского издателя и просветителя Флорентия Фёдоровича Павленкова (1905 год) и из «Статистико-экономического атласа Крыма» (Крымиздат, 1922 год). Как мы видим, в те годы армяне занимали 6 позицию среди главных национальностей Крыма, опередив болгар, поляков, караимов.