Леонид Енгибаров родился в начале весны, когда в Москве еще лежит снег. 15 марта 1935 года.

«Главное для меня в жизни — чувствовать ответственность за все совершающееся вокруг нас». Леонид Енгибаров. «Автобиография»

Почти всю жизнь Енгибаров прожил в деревянном одноэтажном доме в Марьиной Роще, районе Москвы к северу от Садового кольца. Его отец Георгий Саркисович Енгибаров работал шеф-поваром в ресторане гостиницы «Метрополь». Мать Антонина Андриановна Кудрявцева была домохозяйкой, подрабатывала портнихой.

До выхода на арену цирка будущий легендарный клоун занимался боксом и акробатикой. На ринге он достиг больших успехов. На первенстве Москвы по боксу в сезоне 1952/1953 Леонид Енгибаров одержал девять побед и потерпел одно поражение. Начав в 1952 году с 3-го разряда, он в 1954-м имел уже 1-й разряд по боксу.

«Девять лет провел на ринге. Заповедь „ударили по правой щеке, подставь левую“ считаю в корне ошибочной. Сменил множество профессий, и в двадцать два года мне оставалось только стать актером», — рассказывает о себе Леонид Георгиевич в «Автобиографии».

В 1955 году Леонид Енгибаров поступил в Государственное училище циркового искусства на отделение клоунады. Уже в студенческие годы стал выступать на сцене в качестве мима.

Окончив училище в 1959 году, Енгибаров отправился в Ереван и поступил в труппу армянского циркового коллектива. Профессиональная цирковая арена открывает перед ним занавес, а он в свою очередь создает на ней новый мир. Первые же его номера отличались от номеров большинства других клоунов. Журналист и писатель Федор Раззаков в статье, посвященной Енгибарову, пишет, что он «наверное, впервые стал создавать на арене цирка поэтическую клоунаду. Его репризы не ставили своей основной целью выжать из зрителя как можно больше смеха, а заставляли его думать, размышлять».

В 1963 году на экраны вышел первый в истории армянского кинематографа фильм в цвете «Путь на арену», снятый на киностудии «Арменфильм» режиссерами Левоном Исаакяном и Генрихом Маляном. Картина строится на отдаленных мотивах творческой биографии Леонида Енгибарова, который и исполнил в ней главную роль.

Вскоре звезда Леонида Енгибарова зажглась и на международной цирковой арене. На Международном конкурсе клоунов в Праге в 1964 году Енгибаров получил 1-ю премию — кубок имени Э. Басса. Следуют гастроли по городам СССР и за границей. Его встречают в Румынии, Польше, Чехословакии.

Важными событиями в жизни Леонида Енгибарова был наполнен 1971 год. Он участвует в съемках фильма-притчи Тенгиза Абуладзе «Ожерелье для моей любимой».

В 1971 году Леонид Енгибаров вместе со своим педагогом режиссером Юрием Беловым, у которого он учился в Цирковом училище, создает спектакль «Звездный дождь». Они показывают его в Ереване и Москве. Енгибаров вынужденно покидает Союзгосцирк после того, как его партнера Белова не выпустили вместе с ним на зарубежные гастроли. Он создает свой театр, где режиссером стал Юрий Белов. За пять месяцев был поставлен спектакль «Причуды клоуна». В Ереване выходит первая книга новелл Енгибарова «Первый раунд». Он был талантлив не только как артист, но и как писатель. Сам Василий Шукшин отзывался о его писательском таланте.

С октября 1971-го по июнь 1972 года Леонид Енгибаров гастролирует со своим театром по всей стране. За 240 дней было сыграно 210 спектаклей.

В документальном фильме «Сердце на ладони» (2005), посвященном Леониду Енгибарову, Народный артист СССР Василий Лановой говорит: «Он был Моцарт для циркачей. Так мне кажется. Вот он из циркачей — Моцарт». Самобытность и иное видение на искусство клоунады и пантомимы. Это выделяло Енгибарова. Леонид Георгиевич говорил: «Я выхожу не для того чтобы смешить публику, а для того чтобы говорить с ней». А ведь чтобы говорить с кем-то, нужно видеть его лицо, его глаза. Енгибаров почти не использовал грим, лишь немного подводил глаза для выразительности и начинал свою беседу со зрителями.

В своих репризах Леонид Енгибаров часто прибегал к цирковым трюкам и эквилибристике. Его кумиром был Бастер Китон, один из величайших комиков немого кино. Китон — профессиональный каскадер: почти все трюки в известной сцене погони с проносящимся поездом в фильме «Шерлок-младший» (1924) он выполнил сам.

«Что представляли собой миниатюры Енгибарова? Конечно, описывать их — дело неблагодарное, их нужно видеть. Вот описание миниатюры под названием „Жажда“. В ней героя Енгибарова мучает сильная жажда, и он замечает на высоком постаменте кувшин с водой. Естественно, он пытается до него добраться, однако дается ему это не сразу. Он много раз карабкается на постамент, падает, вновь поднимается, и так несколько раз. Наконец ему удается достать кувшин, он бережно берет его в руки, мысленно уже предвкушая тот момент, когда живительная влага утолит его страдания. И в тот момент, когда он уже готов опорожнить кувшин, внезапно появляется маленькая девочка. Она подходит к нему и, показывая на кувшин, просит отдать его ей. И клоун отдает. А девочка садится в сторонке и начинает поливать водой из кувшина свои песочные куличики, чтобы лучше лепились. Кульминацией этой сценки является то, как реагирует клоун на этот поступок девочки: он начинает… улыбаться. „Клоун с осенью в душе“ — так называли Енгибарова благодарные зрители» (Федор Раззаков).

Часто цирковое искусство, жанр комедии так или иначе обращаются к Чарли Чаплину и его герою Бродяге Чарли. Есть параллель между сценой его фильма «Цирк» (1928) и номером Енгибарова «Канатоходец».

В «Цирке» Бродяга Чарли выделывает невероятные трюки на канате. После ряда неожиданно возникших препятствий ему удается добраться до конца каната и пересесть на велосипед, на котором он с бешеной скоростью вылетает из цирка. Канатоходец Енгибарова также исполняет разные трюки на канате, но его канат не растянут под куполом цирка, он растянулся прямо на манеже. Но все же канатоходцу приходится балансировать, а потом даже идти на ощупь с завязанными глазами.

Енгибаров в одном из интервью говорил: «Пантомима для меня — искусство веселое, обязательно жизнерадостное, обязательно смешное. Пантомима для меня ассоциируется еще с одним видом искусства, который я безумно люблю, — это мультипликация. Пантомима сродни мультипликации. Ну, например, где еще, как не в пантомиме или в мультипликации, можно сыграть эпизод, как человек влезает в пасть к тигру со спичкой в руках и ищет свою шляпу, которая там осталась? Пантомима прекрасна тем, что она заставляет человека думать, она как бы доверяет ему и возвышает его в собственных глазах. Это как рисунок без подписи: когда человек угадывает, что ему показывают, то это его поднимает в собственных глазах» (из книги Владимира Шахиджаняна «Мне интересны все люди»).

В мировую литературу образ клоуна, да и вообще образ человека, связанного с искусством, вошел как индикатор честности, неподвластности внешним навязанным обстоятельствам. Они честны перед окружающими, перед своим временем и, самое главное, перед собой. Один из самых ярких и пронзительных литературных образов клоуна — это Ганс Шнир из романа немецкого писателя Генриха Бёлля «Глазами клоуна».

Его родители вынудили сестру Ганса записаться в добровольный полк зенитчиц. Генриетта погибла на войне. Родители перестали для него существовать: «После смерти моей сестры Генриетты родители как родители перестали для меня существовать. Уже семнадцать лет, как Генриетта умерла. Ей было шестнадцать, когда кончилась война, — прелестная девочка, белокурая, лучшая теннисистка от Бонна до Рема-гена. Тогда объявил, что молодые девушки должны пойти в войска ПВО, и в феврале 1945 года Генриетта подала заявление». Его родители конформисты. Была одна власть — они следовали ее призывам. Война кончилась — «в моде» стали иные идеалы.

«Мои родители, правоверные протестанты, поддавшись послевоенной моде примирения всех вероисповеданий, определили меня в католическую школу». Ганс же жил своим разумом, по зову своего сердца. Наверное, поэтому, он и оказывается за бортом «комфортной» жизни. «Я — клоун, официальное наименование моей профессии — комический актер, ни к какой церкви не принадлежу, мне двадцать семь лет, и один из моих номеров так и называется: «Приезд и отъезд»; это такая (может быть, слишком длинная) пантомима, когда зритель до последней минуты путает — отъезд это или приезд…»

Леонида Енгибарова не стало летом 1972 года. Ему было 37 лет. Как и Александру Пушкину. Он часто повторял «шутку»: «Если я гений, то, как Пушкин, умру в 37 лет».

Тяжело переживал смерть друга Владимир Высоцкий, говоривший о нем: «Среди моих любимых артистов есть один, нежность к которому безгранична. Его зовут Енгибаров». Боль от потери друга Высоцкий выразил в стихотворении «Енгибарову — от зрителей».

Владимир Высоцкий

Енгибарову — от зрителей

Шут был вор: он воровал минуты —
Грустные минуты тут и там.
Грим, парик, другие атрибуты
Этот шут дарил другим шутам.

В светлом цирке между номерами,
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами
Иногда в дурацком колпаке.

Зритель наш шутами избалован —
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит: «Да разве это клоун?!
Если клоун — должен быть смешной!»

Вот и мы… Пока мы вслух ворчали:
«Вышел на арену — так смеши!» —
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.

Мы опять в сомненье — век двадцатый:
Цирк у нас, конечно, мировой,
Клоун, правда, слишком мрачноватый —
Невеселый клоун, не живой.

Ну а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.

Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал —
Горе наше брал он на себя.

Только — балагуря, тараторя —
Всё грустнее становился мим,
Потому что груз чужого горя
По привычке он считал своим.

Тяжелы печали, ощутимы —
Шут сгибался в световом кольце,
Делались всё горше пантомимы,
И — морщины глубже на лице.

Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас,
Будто многим обезболил роды,
А себе — защиты не припас.

Мы теперь без боли хохотали,
Весело по нашим временам:
«Ах, как нас прекрасно обокрали —
Взяли то, что так мешало нам!»

Время! И, разбив себе колени,
Уходил он, думая своё.
Рыжий воцарился на арене,
Да и за пределами её.

Злое наше вынес добрый гений
За кулисы — вот нам и смешно.
Вдруг — весь рой украденных мгновений
В нём сосредоточился в одно.

В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь — и тишина…
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего — и сломана спина.

Зрители — и люди между ними —
Думали: вот пьяница упал…
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался — и переиграл.

Он застыл — не где-то, не за морем —
Возле нас, как бы прилёг, устав,—
Первый клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав.

Я шагал вперёд неукротимо,
Но успев склониться перед ним.
Этот трюк уже не пантомима:
Смерть была — царица пантомим!

Этот вор, с коленей срезав путы,
По ночам не угонял коней.
Умер шут. Он воровал минуты —
Грустные минуты у людей.

Многие из нас бахвальства ради
Не давались: проживём и так!
Шут тогда подкрадывался сзади
Тихо и бесшумно — на руках…

Сгинул, канул он — как ветер сдунул!
Или это шутка чудака?
Только я колпак ему — придумал,
Этот клоун был без колпака.

Фотографии: engibarov.ru