Ованес Азнаурян: Автобус
Автобусы на Eреван стояли в ряд на площади Лернагорцери города Капан перед гостиницей и универмагом. С семи тридцати утра сюда прибывали пассажиры, нагруженные чемоданами, сумками, одетые по-столичному, и поэтому резко отличающиеся от провожающих родственников. Женщины с детьми сразу же занимали места в автобусах, мужчины же, с деловитой важностью пыхтя сигаретами, укладывали чемоданы и сумки и разглядывали друг друга, знакомились, угадывая друг в друге будущих спутников.
— На перевалах будет туман, — сказал один.
— Точно,— согласился другой. — Водителям автобусов придется туго.
— И нам тоже. Моя жена не выносит эти проклятые повороты.
— У меня дочка такая. Тоже не выносит. Одни муки с этими женщинами, честное слово!
— О, у меня сын! Он у меня крепкий парень (хотел сказать: «весь в меня», но удержался), а вот жена… Упаси, господи! Как автобус тронется, так она сразу, как кисель. Хотите сигареты?
— Я бросил. Два года назад.
— А я все не могу…
Чуть поодаль стояли водители, маленькой, отдельной ото всех группой, курили, плевались в лужи, рассказывали анекдоты, смеялись. Каждый из них время от времени поднимал голову и смотрел туда, где за низкими облаками скрывалась гора Хуступ. Если гора видна, говорили они, значит, на перевалах будет ясно. Но облака плотно облепили гору, и прояснения не предвиделось, а это означало, что всю дорогу будет туман. Водители старались казаться веселее, и анекдоты становились все острее и острее…
Потом заморосил дождь, а ровно в 8:30 автобусы тронулись.
Водителем одного из автобусов оказался старик, толстый, с проплешиной, которому на вид было шестьдесят-шестьдесят пять лет. Его напарник, парень семнадцати лет, был по-юношески худой, длинный и своими тоненькими ногами и большим носом напоминал цаплю. Очевидно, он еще учился «автобусному делу» у старика или просто подрабатывал — во всяком случае, так подумали почти все пассажиры. Когда автобус отъехал, старик-водитель сказал своему напарнику:
— Монго, собери-ка билеты.
— Хорошо. А я сегодня поведу автобус?
— Нет,— ответил старик. — Погода паршивая.
— А если за перевалами будет солнце, дашь поводить?
— Вряд ли за перевалами будет солнце, сынок.
Монго каждый раз бесился, когда старик называл его «сынок» или «малыш», но в этот раз он сдержался.
— А после Ерасхавана, на равнине дашь? Если будет солнце? — упрямо спросил он.
— Вот после Ерасхавана и поговорим, — сказал старик.
Монго пошел собирать билеты. У двоих пассажиров билетов не оказалось, но они заплатили за свои места, которые заняли: все равно они пустовали (т.е. те, кому были проданы билеты, почему-то не явились). Собрав билеты, Монго вернулся и опять сел в свое кресло, рядом со стариком.
А потом автобус попал в туман, и это случилось через какие-нибудь двадцать минут после того, как выехали из Капана. Туман окутал автобус и уже не отпускал. Он был очень плотный, и старику не были видны автобусы, едущие впереди; слева и справа тоже ничего не было видно, была одна сплошная белизна, и старик, казалось, взглядом старался прорвать толщу тумана и медленно вел автобус, большой, красивый и величественный. Автобус этот ехал последним в колонне, состоящей из пяти автобусов. Это объяснялось двумя причинами: во-первых, автобус старика был недавно отремонтирован, а это почти исключало возможность того, что с ним случится какая-нибудь напасть в пути; во-вторых, тем, что вел его сам Мике, самый старший из водителей автобусной компании «Счастливого пути», организовывающей регулярные рейсы Капан-Ереван-Капан. Если что и случится, думали водители других автобусов, старик всегда поможет.
Старик вел автобус, сердился на туман и время от времени поглядывал в сторону Монго. Тот сидел в своем кресле напарника и важно курил — ведь все настоящие водители автобусов курят, а Монго собирался стать настоящим водителем! Он видел, как нелегко приходится старику, и одновременно с ним нажимал на воображаемые педали, и каждый раз, когда старик менял скорость, у Монго сладко замирало сердце в груди.
— А ведь плохо, что мы последние едем в такой туман, правда? Случится что, застрянем — никто и не заметит, — сказал он.
— Молчи уж, Монго, не каркай. Прикури лучше сигарету и дай мне.
Монго закурил, старик взял сигарету и глубоко затянулся, как всегда.
Монго в старике все восхищало, и он, понятно, во всем старался подражать ему: курил совсем как старик, глубоко затягиваясь; носил такую же старую черную куртку, потертую на спине; руки у Монго всегда были грязные, вернее, это была не грязь, а машинное масло, которое уже никак нельзя было смыть; кроме всего прочего, от Монго всегда пахло дизельным топливом, как и от всех уважающих себя водителей… Монго хотел стать настоящим водителем большого автобуса, совершающего международные рейсы. Это была его мечта, о которой он мало кому говорил, и тайно собирал открытки с изображением далеких стран, куда б он хотел поехать на своем автобусе…
