Валерий Брюсов о лирике армянского Средневековья
«Армянский вестник» ― общественно-политический и литературный иллюстрированный еженедельник на русском языке, издававшийся в Москве с января 1916 по апрель 1918 года. На страницах журнала публиковались статьи, исследования, художественные произведения, переводы, корреспонденции известных представителей русской и армянской общественности. Среди них особо выделяются С. Котляревский, П. Долгоруков, Ю. Веселовский, В. Брюсов, В. Немирович-Данченко, С. Городецкий, В. Тотомянц, Лео, Т. Ахумян, Х. Кучук-Иоаннесов, Г. Чубарь, Г. Чалхушьян.
В одном из февральских номеров «Армянского вестника» за 1916 год была опубликована статья «Лирика армянского Средневековья» ― отрывок из доклада Валерия Брюсова «Поэзия Армении», прочитанного им в Москве 28 января 1916 года. Редакция Армянского музея Москвы предлагает ознакомиться с этой публикацией.
Валерий Яковлевич Брюсов (1873–1924) ― русский поэт, прозаик, переводчик, литературный критик, редактор сборника «Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней» (1916). Фото: literart.ru
Рождение средневековой армянской поэзии, — поэзии свободной, считающей своей «целью», по выражению Тургенева, самую поэзию, — совершилось уже после окончательной редакции «Шаракана», в темные времена ХIV в. То была эпоха, когда после 2-тысячелетнего, более или менее самостоятельного существования армянский народ принужден был уступить натиску врагов, надвигавшихся со всех сторон. Оба центра армянской культурной жизни гибли под ударами монголов. Киликийское царство было на краю падения, и в 1375 году последний король Киликийского царства, Лев VI, был захвачен в плен мусульманами. Оплот независимости армянского народа рушился; «окно в Европу» было вновь наглухо заколочено. В то же время, на Севере, как яростная буря, ломящая все на своем пути, проходили полчища «железного хромца», Тамерлана, которого армянские летописцы именуют Ленгтимуром. Вслед за ними должны были нахлынуть орды турок-османов. Ани был разрушен; города и селения лежали в развалинах: жители разбегались. Подступали века тяжелого порабощения, тем более тяжелого, что господами на этот раз являлись не утонченные, хотя бы и «коварные», византийцы, не персы или арабы, народы, умевшие ценить дары искусства и знания, но дикие турки, чуждые всему, кроме своего слепого фанатизма.
И, странно! именно в эти века в армянской литературе начинает расцветать изысканный цветок чистой лирики. Эпоха была в высшей степени неблагоприятна для всех вообще проявлений литературной деятельности. В то самое время, когда Запад начинал дышать первыми веяниями обновляющего Возрождения, когда в Европе мрачную схоластику прорезывали первые лучи воскресающего античного искусства и оживающей греко-римской науки, когда в средневековое миросозерцание, превыше всего ставившее умерщвление плоти, проникало сияние эллинской жизнерадостности, — в это самое время Армения, силой вещей, была отброшена к самым черным дням эпохи переселения народов, ко дням Аттилы и вандалов. Как в самое раннее Средневековье, в Армении той поры литературе и науке приходилось ютиться и укрываться по уединенным монастырям; совместная литературная деятельность сделалась почти невозможной; литературное общение ― крайне затруднительным. Самое образование, которое, еще недавно, стояло так высоко в академиях Киликийского царства и в школах царства Багратидов и князей Долгоруких [Аргутинских. ― Прим. ред.], — было едва ли не уничтожено, так что писателям трудно было даже рассчитывать найти читателей своим произведениям. И, действительно, многие отрасли литературы склонили головы перед такими неодолимыми препятствиями, под такими жестокими ударами. Крайне уменьшилась деятельность переводчиков; остановились научные изыскания; история ограничивалась немногим, так сказать, только необходимыми созданиями; даже литература церковно-догматическая значительно обеднела. И только для лирики наступила эпоха нового расцвета, богатой и щедрой жатвы того, что было посеяно предыдущими веками. И, конечно, именно этими долгими веками культурного развития, напряженностью их духовной жизни, объясняется этот блестящий расцвет самого благородного, самого утонченного, самого хрупкого из всех земных искусств ― чистой субъективной лирики.
Фронтиспис и титульная страница сборника «Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней» (факсимильное издание 2016 года). Фото: Армянский музей Москвы
Лирика армянского Средневековья есть высшее, что до сих пор создавал армянский народ в области словесного, поэтического творчества, и, вместе с тем, наиболее самостоятельное создание армянского народа в сфере искусства мусического. От европейской поэзии армянская средневековая лирика не стоит почти ни в какой зависимости. Да и что могла дать лирическому творчеству западноевропейская поэзия ХIII–XIV веков, еще только зарождавшаяся во всех странах, не исключая и передовой Италии? Несколько большему могла научить поэзия, так называемых, восточных народов, арабов, персов, которые издавна культивировали чистую лирику. Указывают на различные заимствования армянских поэтов у своих восточных соседей, особенно в области формы. Так, напр., армянские средневековые поэты строят целое стихотворение на одной рифме, как арабские; на все лады воспевают розу и соловья, как персидские; пользуются характерными особенностями стихотворной формы «газели», и т. п. Но в науке уже поставлен вопрос, должно ли эти явления, действительно, признавать заимствованиями. По крайней мере уже у армянских поэтов предыдущего периода, у Григория Нарекского, писателя Х века, как у гимнотворцев «Шаракана» (и не только, когда они писали стихами, но и кадансированной прозой), мы находим и изысканное построение строфы, и многократное повторение одной рифмы, и особенно — глубокую игру внутренними созвучиями, ассонансами и аллитерациями, замечательную «звукозапись» (умение живописать самими звуками слов), все то, что обычно считается заимствованием у позднейших арабских и персидских поэтов. С другой стороны, армянские средневековые поэты безусловно внесли в поэзию новый дух, отличный от господствующего духа характерно «восточного» творчества: отвергли ту безудержную цветистость, то необузданное накопление красок, то безграничное нагромождение часто бессвязных образов, что составляет необходимое свойство восточной поэзии и чем всего более гордятся поэты Востока, не исключая и самых замечательных между ними. Вот почему, за последние годы, в науке выдвигается мнение, что армянская поэзия гораздо менее подвергалась прямому влиянию восточной лирики, нежели то думали раньше, что весь культурный мир Передней Азии, в том числе и армяне, совместно работали над созданием того особого стиля, который стал характерным как для лирики арабов и персов, так и для поэзии армянского Средневековья.
Миниатюра с изображением Григора Нарекаци. «Книга скорбных песнопений», 1173. Из коллекции Матенадарана
Но можно оставить в стороне эти нерешенные вопросы о степени влияния одной литературы на другую. В конце концов это не так важно, ибо никакое благодетельное «влияние» не может создать искусства там, где нет его зерна. Как ни удобрять и ни поливать землю, на ней не всколосится нива, если в почву не были брошены нужные семена. Века культурной эволюции бросили такие семена в душу армянского народа, и в Средние века этот сев всколосился, созрел и дал плод в десять раз и сторицей. Сияющая всеми семью цветами радуги, переливающаяся блеском всех драгоценных каменьев, благоуханная, как полевые цветы и как изнеженные ароматы, то лепечущая, как лесной ручей, то рокочущая, как горный поток, знающая усладительные слова нежной любви и обжигающие речи торжествующей страсти, всегда стройная, гармоничная, умеющая подчинять части общему замыслу, — средневековая армянская лирика есть истинное торжество армянского духа во всемирной истории. В поэзии средневековых поэтов Армении нашли свое воплощение разнородные силы, которые воспринимал армянский народ за долгие века своего исторического существования; в ней выразились все влияния Запада и Востока, Эллады и Ирана, Византии и Персии, новой Европы и мусульманского мира, ― выразились и гармонически сочетались в некоем высшем единстве. Экзотичная преувеличенность Востока, сама по себе чуждая нам, западным читателям, стала приемлемой и понятной в армянской интерпретации, подчинившей восточную страстность эллинской гармоничности. И я не могу не напомнить здесь слов, сказанных мною в другом месте, когда я применил к этой лирике четверостишие Фета о поэзии Тютчева: эти стихи вправе повторять каждый армянин, думая о расцвете лирической поэзии в Средние века своей родной страны:
Вот наш патент на благородство,
Его вручает нам поэт:
Здесь — духа мощного господство,
Здесь — утонченный жизни цвет.
Далее тот же поэт говорит:
У чукчей нет Анакреона,
К зырянам Тютчев не придет.
И, действительно, есть народы, даже среди тех, которых превратности исторической судьбы делали временами господами над армянами, народы, которые не могут назвать в числе своих писателей ни одного имени, достойного стоять рядом с лучшими лириками армянского Средневековья, даровавшими раз навсегда «патент на благородство» родному армянскому народу.
Источник: Валерий Брюсов. Лирика армянского Средневековья (Отрывок из доклада «Поэзия Армении», читанного 28 янв. 1916 г. в Москве) ‖ Армянский вестник. — 1916. — № 2.
Сборник «Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней» — archive.org