Андреа Уливи — флорентийский фотограф и издатель, куратор Международного института Андрея Тарковского и человек, безнадёжно влюблённый в Армению, которой он посвятил три фотовыставки. Первая из них с успехом прошла в США, Европе и Армении в 2009, вторая — в 2015, а последняя — в нынешнем году. О «местах души» и душе мест — в интервью Андреа Уливи Армянскому музею Москвы.

— Андреа, как давно в вашей жизни появилась фотография?

Фотография появилась в моей жизни очень рано, так как мой отец фотографировал. Когда мне было 11 лет, он повесил мне на шею старый фотоаппарат, которым пользовался в юности. Это была камера Ferrania Condor I 1949 года — механическая, без экспозиметра. Отец познакомил меня с азами фотосъёмки, поэтому фотография для меня — это генеалогия. А позже я переосмыслил её, почувствовав ещё глубже благодаря дружбе с Тарковским.

— Расскажите о своём знакомстве с Андреем Тарковским и работе в Институте Тарковского во Флоренции.

Наше знакомство с Тарковским произошло в 1984 году. Я сотрудничал с Культурным центром им. Массимилиано Кольбе, и мы организовали встречу с режиссёром, который на тот момент уже находился в Тоскане. С тех пор и началось наше общение, мы быстро стали друзьями. Культурный центр всячески поддерживал его. Обратившись с петицией в муниципалитет Флоренции, мы смогли получить для него квартиру. Наша дружба с Андреем была недолгой, но очень сильной и интенсивной. Это были два замечательных года, полные проектов и длинных диалогов. Он был для меня учителем и кардинально изменил моё зрительное восприятие. Я никогда не хотел стать режиссёром, но постарался привнести всё, чему он меня научил, в фотографию. Помимо неё важную роль в моей жизни играет литература. Окончив университет по специальности «Итальянская литература», я попал в издательскую сферу. И мне удалось совместить деятельность издателя как с фотографией, так и с Тарковским.

Международный Институт Тарковского, основанный в 1987 году по инициативе Ларисы Тарковской, имел три подразделения: в Париже, Флоренции и Москве. Парижским подразделением руководит Шарль де Брант, наш друг. А мы с Андреем Тарковским-младшим продолжили развивать институт во Флоренции, куда перевезли весь архив, хранившийся на Мосфильме, когда сотрудничество с Москвой прервалось. Сейчас он находится под охраной итальянского государства как ценный объект культурного наследия. Мы работаем над материалами архива Тарковского, создаём их опись и выпускаем книги. С литературной точки зрения самыми важными являются его дневники — первыми мы издали именно их. Книга под названием «Мартиролог» дважды выходила на итальянском языке и один раз — на русском. Тираж на русском давным-давно разошёлся, поэтому мы готовим второе издание. Одна из лучших книг, которые я когда-либо читал — «Запечатлённое время» Тарковского, также выпущенная нашим институтом.

— А как вам удалось совместить издательскую деятельность с фотографией?

Я издаю книги более 30 лет. Если Андрей Тарковский научил меня чувствовать изображение, то Марио Луци, выдающийся итальянский поэт XX века, был моим учителем поэзии. Поэтому у меня как у издателя два направления: одно связано с иллюстрацией, а другое — с поэзией. Моё первое издательство, основанное вместе с друзьями, выпускало сборники стихов и эссе о поэзии. А со временем я начал заниматься иллюстрированными изданиями по искусству и фотографии. Знаковым для меня стало знакомство с фотографом Джованни Кьярамонте. По удивительному совпадению, получив диплом по философии, он посвятил себя фотографии после того, как посмотрел фильм Тарковского «Андрей Рублёв». Вместе с Джованни и другими нашими друзьями мы основали в Милане издательство, специализирующееся на иллюстрированных книгах. С того момента я начал заниматься фотоальбомами. Но самой главной задачей для меня, по сути, было связать поэзию с фотографией. Не случайно я написал эссе для журнала Колумбийского университета Нью-Йорка именно о фотографии и поэзии. Это два пути моей жизни, две великие темы, которые я всегда развивал: фотография как поэзия и поэзия как фотография.

— В каких жанрах фотографии вы работаете?

Во-первых, мои фотографии всегда чёрно-белые. Можно сказать, что я работаю в жанре репортажа — делать постановочные снимки мне не интересно. Прочитав In Defence of Places Вима Вендерса [выдержка из речи, произнесённой режиссёром и фотографом Вимом Вендерсом на выставке Photo L.A. — прим. ред.], я понял, что больше всего меня привлекают места. В конце этого текста он говорит, что фотографирует места для того, чтобы они его не забыли. Эта мысль поразила меня и заставила пересмотреть многие вещи, изменила мой подход к фотографии. Ведь обычно мы делаем совершенно наоборот: фотографируем место, чтобы не забыть его самим. Мои фотографии Армении — тоже результат того, чему я научился у Вима Вендерса. И конечно, это плод любви между мною и этой страной. Я фотографирую только то, с чем вступаю в соприкосновение.

— Когда и как случилось ваше первое соприкосновение с Арменией? Чем она вас привлекла?

Однажды, лет в 15-16, мне в руки попала книга об армянских монастырях. Они произвели на меня потрясающее впечатление, и я сказал себе, что обязательно должен увидеть и сфотографировать их. Эта мечта долгое время спала, напоминая о себе лишь изредка. Но в один прекрасный день я получил приглашение поехать в Армению с флорентийским театром танца Versiliadanza, благодаря которому и начались мои отношения с этой страной. В 2006 году художественный руководитель Versiliadanza познакомился с режиссёром Малого театра Еревана Ваганом Бадаляном. Началось их сотрудничество, и в 2008 году мы отправились в Ереван. Первое, что я почувствовал — невероятное гостеприимство. А потом мне показали армянские монастыри. Войдя в Гегард, я начал плакать от того, что ощутил настолько осязаемую трансцендентность, будто никогда прежде в своей жизни не дышал.

— Сколько раз вы были в Армении?

Я приезжал девять раз и собрал архив из более чем 10.000 фотографий. В творческом отношении Армения стала для меня переломной точкой.

— Есть ли у вас любимые места?

Гегард и Нораванк. Гегард — самое любимое. Каждый раз, приезжая в Армению, я обязательно отправляюсь туда. Просто не могу не поехать! Это моё «место души».

— Как бы вы описали Армению?

Для меня Армения — душа всего мира. Здесь ревностно хранят свою принадлежность к христианству, которое это государство приняло первым. Изолированные от внешнего мира и захваченные необыкновенным, мистическим светом, армянские монастыри олицетворяют глубокую духовность этого народа. Они отражают свет, как зеркала, стоя на фоне величественных пейзажей. Ничего подобного я не видел больше нигде.

— По-вашему, похожи ли чем-то армяне и итальянцы?

Наверное, у армян есть что-то общее с южными итальянцами, я бы сказал, с сицилийцами, меньше — с калабрийцами. И в сицилийцах, и в армянах есть огонь, который ярко горит, иногда трансформируясь в меланхолию и грусть, а иногда — в некое знание и тотальную эйфорию. Армяне — сложный народ, внутри у него страдающая душа. Не хочу связывать это с Геноцидом, потому что душа у армян гораздо больше. Мне жаль, что мир знает их только как народ, ставший жертвой Геноцида. Внутри армян боль, но она очень осознанная и идёт как будто из внутренностей, из недр земли, которую они любят больше всего на свете. В связи с этим я вспоминаю и русский народ. По крайней мере то, как чувствую его я. В русских тоже есть эта любовь к своей земле, которую итальянцы не чувствуют с такой силой. Я видел невообразимую тоску по родине в глазах Андрея Тарковского. Думаю, его фильм «Ностальгия» именно об этом.

— Участвуете ли вы в армянских событиях в Италии?

Да, меня часто приглашают рассказывать об Армении, выступать на презентациях. На своих выставках я тоже провожу такие встречи. У меня появилось много знакомых и друзей среди тех, кто так же увлечён армянской культурой. Некоторые друзья уже говорят, что я, скорее, армянин, чем итальянец. (Смеётся).

В этом году мы отметили тысячелетие базилики Сан-Миниато-аль-Монте, построенной в честь первого флорентийского мученика — Миниаса, или Минаса, который по преданию был армянским принцем. Этому событию была посвящена моя фотовыставка Mille anni di luce (рус. «Тысяча лет света»), связавшая Италию и Армению.

— Вы приедете в Армению снова?

Конечно, как после стольких лет может быть иначе? Когда я не был в Армении четыре года, с 2014 по 2018, мне её страшно не хватало. Лучший комплимент, который я получил на своей выставке в Ереване: «Эти фотографии как будто сняты армянином». Слов приятнее для меня просто не может быть. Как теперь можно не приезжать?

— Какие ещё страны и культуры вас вдохновляют? Где бы вы хотели побывать?

Хотел бы снова приехать в Россию. В 2007 году я был в Москве с Тарковским-младшим и увидел самую прекрасную вещь в своей жизни — «Троицу» Андрея Рублёва в Третьяковской галерее. Родившись во Флоренции, а не в каких-нибудь фавелах Рио-де-Жанейро, я привык к красоте. Но несмотря на это, самое близкое моей душе место — это Гегард, а произведение искусства — «Троица» Рублёва. Не сказал бы, что Москва — привлекательный город. Кремль и Большой театр красивы, но в Москве слишком много хаоса. Увидеть картину Рублёва в этой хаотичной реальности — просто невероятно! Я не мог поверить своим глазам. И хотя больше всего в мире восхищаются «Джокондой», она не сравнится с «Троицей». Да и у Леонардо есть более красивые вещи. (Улыбается).

Прочное место в моей жизни заняли Нью-Йорк и Берлин, это абсолютно мои города. Очень хочу побывать в Лиссабоне — чувствую, что он меня зовёт.

— Какие у вас планы на ближайшее будущее?

Это новая книга фотографий Армении, эссе о Тарковском и его фильме «Жертвоприношение», а также другие издательские планы. Но самое главное — оставаться настоящим человеком, который умеет видеть, чувствовать и удивляться.

Беседовала Татьяна Тростникова,
журналист, медиа-менеджер, блогер и путешественник