Полумрак. На возвышении за роялем сидит человек. Я подхожу к нему, смотрю на его руки. Его пальцы касаются клавиш. Он исподтишка смотрит на меня и извлекает из инструмента фантастические гармонии. Мы еще не представились друг другу, но его музыка успела сделать свое дело. Она объединила нас своей удивительной атмосферой терпких гармоний, ярких красок и игрой светотеней.

Его зовут Степан Шакарян. Он — армянский композитор, признанный классик при жизни. Так нечасто бывает. У него свой, особый, неповторимый почерк и стиль. Его музыку невозможно не полюбить, если ты неравнодушен к джазу. Потому что он — один из лучших джаз-музыкантов Армении, один из основоположников армянского джаза.

Степан Григорьевич любезно согласился на интервью, когда я подчеркнула, что его творчество интересно любителям музыки не только я Армении, но и за ее пределами.

— Расскажите о себе, о ваших корнях. Кто вы, кем вы себя ощущаете?

Я родился в Баку [в 1935 году — прим. ред.], но мои предки были выходцами из провинции Гохт, родины армянских ашугов. Я ощущаю глубокую родовую связь с моим дедом — ашугом Акопом Шакаряном. Любовь к музыке я унаследовал от него. От него же впервые услышал народные песни.

Мои предки по матери тоже были уважаемыми людьми, но я с ними не имел той духовной связи, какую имел с родственниками отца. Родители хотели, чтобы я стал состоятельным человеком, и выбрали для меня профессию винодела, но любовь к музыке изменила их планы и всю мою жизнь.

— Чем запомнились вам годы учебы?

Я очень благодарен судьбе, потому что получил блестящее образование. Так как я жил в Баку, вначале решил поступать в бакинскую консерваторию, но, послушав меня, председатель комиссии сказал коллегам на азербайджанском языке: «Талант, но армянин». Один педагог отозвал меня в сторону и сказал: «Езжай-ка ты в Ереван. Тебя там как родного примут». И я поехал. Мне в учебе невероятно везло. Вначале я учился композиции у Эдварда Мирзояна, но однажды, в 1954 году, в Ереванскую консерваторию прямо с лондонских гастролей приехал Арам Хачатурян. Ему устроили встречу со студентами, и он стал рассказывать о себе. В один момент он сказал: «А что это мы только разговариваем? Не пора ли послушать музыку?». И тут меня сзади ткнул в спину пальцем мой однокурсник и сказал: «Иди играй». И я пошел. Услышав меня, Арам Ильич объявил: «Вот такого студента я хочу иметь!». Он увез меня из Еревана, буквально «протолкнув» в Московскую консерваторию. Я был его единственным студентом из Армении, он меня очень любил и называл «своим сыном».

— Какое воспоминание вам дорого в связи с учебой в Московской, а затем и в Ленинградской консерваториях?

В то время я стал очень серьезно интересоваться джазовой музыкой. Но она была запрещена. Цензура тогда была очень строга ко всему зарубежному, особенно к новым явлениям в искусстве. Порицалось преклонение перед Западом, запрещалось играть любую американскую музыку, а мне было все это очень интересно. И вот я разузнал, что в Московской консерватории, в библиотеке, существовала тайная комната, где были собраны книги и ноты зарубежных композиторов. И я завел знакомство с библиотекаршами, стал носить им сладости, шоколад, а за это они мне разрешали сидеть в тайной комнате и впитывать в себя эти книги, партитуры, мелодии. Это было очень рискованно. Однажды, когда Арам Хачатурян запаздывал на урок композиции, мы, трое его студентов, стояли и ждали его в фойе: я, Микаэл Таривердиев и Игорь Космачев. Они как-то странно стали смотреть на меня, и вдруг Космачев спросил: «Степа, а что такое джаз?». Я не смог сдержать смеха и ответил: «Джаз — это американское явление». И они не стали меня больше расспрашивать. Тогда подобные вопросы могли лишь навредить.

— Скажите, что для вас джаз? И почему именно джаз?

Джаз — это то, что я люблю больше всего на свете. Знаете, армянская народная музыка очень красиво звучит в джазовой обработке, поэтому именно джаз. Мне удалось найти пути джазовой обработки армянской песни, придать ей новое звучание. У меня есть ряд народных песен, песен Комитаса, которые с помощью моих обработок зазвучали абсолютно по-новому. Чтобы получить, допустим, армянский джаз, необязательно в симфоническую партитуру добавлять тар или кеманчу. Я играл свой джаз во Франции, например, и люди говорили: «Это играет восточный человек, это — армянский джаз».

Я создал первый джазовый оркестр в Армении — «Юность», в 1960-х годах, позднее я стал основателем и руководителем Государственного джазового ансамбля солистов радио и телевидения Армении (1986), я сторонник национального джаза.

Арам Ильич мне всегда говорил: «У тебя два сердца. Одно — нормальное, другое — джазовое». Мои любимые композиторы в джазе — Дюк Эллингтон, Майлз Дэвис, Тед Джонс, Оскар Питерсон, Луи Армстронг.

— Кого бы вы еще назвали любимым композитором?

Я не могу ограничиться одной фамилией. Во-первых, это Комитас. Я очень благодарен ему за то, что он спас нашу армянскую музыку от чужеродного влияния. Ему очень мешали, много мешали, особенно наше духовенство во главе с католикосом Геворком IV, который говорил: «Что ты ходишь холодный и голодный по деревням? Собираешь эти крестьянские песни? Сиди, пиши свои шараканы». Комитаса притесняли свои же люди, коллеги, которые не понимали его гения. Огромная заслуга Комитаса, я считаю, в очищении народной песни от «инородных» мелизмов, возвращении ей первозданной кристальной чистоты и прозрачности. Когда Комитас со своей пианисткой Маргаритой Бабаян были в Париже, Дебюсси и Равель присутствовали на его концерте, после концерта Равель подошел, встал на одно колено и поцеловал Комитасу руку. Им восторгались в Германии, во Франции, его высоко ценили все, кто был знаком с его творчеством, музыкально-просветительской деятельностью. Я посвятил ему сюиту для симфонического оркестра под названием «Память о Комитасе» (1965).

Второй композитор, которого я очень ценю, — это Пауль Хиндемит. Это мое все. Его партитуры, красочность палитры меня впечатляют и вдохновляют по сей день.

Иоганнес Брамс также среди любимых композиторов. Я вообще считаю, что Брамс — мой духовный учитель. Наши судьбы, наши биографии очень похожи. Не могу не отметить Бэлу Бартока. А вот Шенберга и Штокхаузена не люблю. Они больше экспериментаторы, чем музыканты, но каждому свое.

— Какой из музыкальных жанров и стилей вам ближе?

Симфонический жанр и оркестровый стиль. Я очень люблю оркестр. Оркестровая музыка — мое все. Это прежде всего полифункциональность, которую я обожаю. У меня много сочинений для оркестра, например, «Концерт для симфонического оркестра» 1964 года, «Хореографическая симфония» 1968 года, «Поэма для камерного оркестра» 1985 года, но я писал и фортепианную и хоровую музыку, балеты, много киномузыки и музыки для мультфильмов.

— Издавались ли ваши произведения?

Да, издавались. У меня вышли три нотных сборника: «Фортепианные произведения», «Хоровые произведения» и «Камерно-симфонические произведения». С помощью зарубежных спонсоров из Sharm Holding в 2009 году вышел мой единственный диск с джазовыми произведениями «Луна над горами».

В голодные и холодные 90-е годы блокады Армении поступил музыкальный заказ, и я написал «Американское трио». Это классика в сочетании с джазовыми элементами. Мои произведения больше известны за рубежом, чем в Армении, к сожалению. Мне грустно об этом говорить, но это так.

— Если вы известны за рубежом, вас там знают и ценят, то почему вы не эмигрируете?

Боже упаси, я против эмиграции. Я очень люблю Армению. Давным-давно я хотел в Питере остаться, но потом передумал: специфический климат, холодно, мало солнца. И если бы я уехал, пострадали бы моя мама, двое братьев. Я много бывал за рубежом, но не хочу быть рабом чужой страны. Меня брали за руку — и вот, я уже в Вашингтоне, был в Анголе и Париже. Но я не могу жить нигде, кроме Армении. У меня дочь в Америке, я спокойно могу туда переехать, у меня есть американский внук.

— Раз мы затронули эту тему, расскажите подробнее о вашей семье.

Я вообще не люблю рассказывать о семье, но вам скажу. У меня есть сын и дочь. Сын живет здесь, в Ереване, замечательно играет джаз. Он может перевернуть вверх тормашками ноты и начать читать с листа. Он вообще блестяще читает с листа. Жена моя умерла, а дочь живет в Америке, у нее муж — не армянин.

— Скажите, а ваш внук имеет отношение к музыке?

Нет, он пошел по другому пути. Он взрослый человек и занимается транспортными перевозками.

— Тогда, если хотите, сменим тему. Можно задать вам философский вопрос? Скажите, что такое искусство?

Конечно, можно. О! Искусство! Вы понимаете, искусство — это прежде всего духовное явление, а потом уже все остальное. Вот, смотрите, что такое Музыка? Музыка — это Ухо и Душа, понимаете? Что такое Живопись? Это Глаза и Душа. Что такое Архитектура? Это Мозг, Глаза и Душа. Танец — это Тело, Глаза и Душа. Душа — прежде всего. У нас не пропагандируют то, что нужно нашей душе, то есть классическую музыку, а это очень важно, прежде всего для детей, для следующего поколения.

— Объясните подробнее про детей, пожалуйста.

Если честно, я бы не хотел затрагивать эту тему, потому что меня могут обвинить невесть в чем. Лишь скажу вот что: знакомство с классической музыкой должно происходить с раннего детства. К огромному сожалению, в наших музыкальных школах преподают не очень правильно, я называю это «утюжить мозги». Современное детское ухо способно услышать гораздо больше гармоний, чем просто тонику, субдоминанту и доминанту. Нужно с детства знакомить их с произведениями современных композиторов: они в состоянии понять эту музыку, а их учат, как 200-300 лет назад. У них такое современное мышление, они могут спокойно воспринимать политональность, которая есть в современной музыке вообще и в моей музыке в частности. Но я давно ни в какие споры по этому поводу не вступаю — это мое личное мнение.

— У вас есть какая-нибудь концепция, которой вы придерживаетесь в творчестве?

Да, конечно есть. Это так называемая «музыкальная связь времен». Нужно нащупать ее, выявить в своей музыке и пронести через творчество. Композитор выступает как бы «проводником» этой связи.

— Вы хотите сказать, что связь времен — это выявление и сохранение национальных традиций у каждого нового композитора, с каждым его новым произведением?

И это тоже, конечно. У меня есть джазовая композиция, которая называется «От Бин-гела до Канзас-сити», где я выявляю эту связь.

— К вопросу о нашей стране. Скажите, что вы думаете о будущем Армении?

Наша страна в полном бекаре. Вы понимаете, что такое бекар?

— Отрицание?

Вот смотрите: если раньше был «фа-диез», то теперь — «фа-бекар», если раньше был «ля-бемоль», то теперь — «ля-бекар». Все идет к упрощению, к квадратности. Мы — парадоксальный народ. В своей стране мы друг друга не поддерживаем, а в других странах имеем невероятные успехи, особенно в науках и на музыкальном поприще. Такие композиторы, как я, допустим, не нужны нашему государству. Министерство культуры я вообще всю жизнь называю «Министерством по невмешательству в дела культуры», потому что оно не спонсирует таланты, не продвигает вперед культуру, оно занято чем угодно, только не просвещением. Все делают люди — одиночки. Иногда они объединяются вместе, иногда — нет. Даже если мы вспомним о Комитасе — его спонсировало не государство, а меценат Манташев. Это очень грустно.

— И последний вопрос: каким вы видите будущее Армении?

Я не знаю, честно. Мне восемьдесят с лишним лет, я хочу думать, что в Армении все будет хорошо, если за дело возьмется молодежь. У нас потрясающая молодежь. В ней — наше будущее.

Беседовала Гаянэ Мелконян,
музыковед, педагог, музыкальный критик,
специально для Армянского музея Москвы

Список произведений Степана Шакаряна:

• Концерт для симфонического оркестра (1964)

• «Хореографическая симфония» (1968)

• Балеты «Зависть» (1966) и «Ахавнаванк» (1990)

• Сюита «Память о Комитасе» (1965)

• Поэма для камерного оркестра (1985)

• Симфоническая прелюдия (1995)

• Фортепианный концерт (1994)

• «Американское трио» (1994)

Фильмография: «Акоп Овнатанян» (1967, документальный), «Кум Моргана» (1970), «Вода наша насущная» (1975), «Еще пять дней» (1978), «Земля и золото» (1984), «Боже, за что?» (1989); мультфильмы: «Вин пингвин» (1972), «Непобедимый» (1973), «Жил был ежик» (1977), «Сказка о зеркале» (1982), «И каждый вечер» (1987), «Крыса» (1988).