Смерть солдата
Тяжело мне. В голове непрерывно крутятся мысли, и от них голова постоянно болит. Иногда сижу долго-долго на одном месте. Вы знаете, ведь это всё — от моей души. Мерзко мне на душе…
В эти дни, не переставая и независимо от моей воли, я глубоко проникся чувствами отца солдата. Что чувствовало его сердце, ведь его сына уже не было в этом мире. Наверное, оттого, что и я отец. И, оттого, что солдат пошёл защищать мою страну.
Рубен Григорян. Фото: rutsog.ru
В тихую комнату вбежал маленький мальчик, как всегда весёлый, задорный, с улыбкой на лице. Он сразу же подбежал к своим игрушкам и стал перебирать их, думая, с какой из них играть. Тесно было в комнате, но маленькие дети никогда этого не замечают и играют там, где возможно. Вот и сейчас он подошёл ко мне и стал катать маленькой машинкой сначала рядом, потом по моей руке и так поднялся вверх до плеча и потом тихонечко спустился вниз. Я сидел неподвижно и очень тихо. Мальчику это показалось странным, и он поднял глаза. Когда наши глаза встретились, он ещё больше удивился и стал серьёзным. Наверное, в моих глазах он увидел глубокую грусть и безволие. Это бывает с людьми, которые совсем не знают, что делать.
Тишина в комнате совсем не нравилась мальчику, и он тонким детским голосом спросил: «Папа ,а где мой старший брат?».
Я от неожиданности этого вопроса дёрнулся с места, и мне показалось, что сердце моё выскочило из груди от невыносимой боли. Сердце моё, оно просто потеряло своё место и стремительно бежало, не желая вернуться в больное, почти адское место — в мою грудь.
Я с испугом отвёл глаза. Я очень боялся смотреть в глаза мальчика — такие наивные и искренне требующие ответа.
Взгляд мой медленно и упорно застыл на гробе, лежащем передо мной.
Нет, он не родился солдатом. Старший брат маленького мальчика, он был ребёнком, как и все дети. Потом вырос, стал юношей. Я не знаю, успел ли он любить. И пришло время возмужать. И решил он пойти в армию. И подумал он, что именно там он станет таким. И прошло немного времени, и он теперь здесь, лежит в деревянном ящике. У меня нет слёз, а у кого они есть, помогите — плачьте, ведь в гробу лежит солдат. Он всего лишь хотел защитить свою родину, дом родителей, маленького брата и вас…
Он не возмужал, его убили. Нет не враги. А может они? Враг, мой и ваш, разве не тот, кто убивает нас? Враг, мой и ваш, не имеет национальности. Он тот, кто поднимает руку, чтобы убить.
Мысли мучительно крутятся дальше. Плачьте друзья, плачьте со мной. Слёзы кончились у меня, помогите мне. Ведь он мне сын, а вам — ваш солдат, защитник молодой. Но проходят минуты, и я понимаю, что плакать — не плачут. Нет никого рядом. От такой тишины я совсем оглох и даже не слышу громогласную речь скорби и соболезнования главы страны. О том, что враг будет наказан. О том, что враг уже среди нас. Проходит медленно время. Душа моя не живёт, она не может жить. Она может теперь только мучиться. И от этих мучений мысли мои жёсткие, но чистые. И я понимаю, что я совсем не глухой. Просто гробовая тишина и преступное бездействие, неумение управлять государством окружают меня.
Брат, как и положено, отомстит за брата. Он пока маленький, но ведь вырастет. Но всё же тошно , что он здесь. Здесь и в гробу.
Пусть меня осуждают, но я скажу из последних сил, умирая, скажу: «Маленький мальчик твой брат в гробу…».
…От детских жизнерадостных голосов на улице я постепенно пришёл в себя, и в тот момент почувствовал, как огромная слеза оторвалась с глаз и с огромным треском шлёпнулась об пол. И я подумал: «Жизнь наша ничто, потому что наши дети умирают…».