Американское Евангелие: армяне Османской империи и проповедники-мормоны
Больше 120 лет назад, 27 мая 1894 года, если быть точным, мой прапрадед Акоп Томас Гагосян стоял на берегу реки Галис [совр. Кызылырмак в Турции — прим. ред.], промокший и перерожденный, — духовный изгой. Впоследствии он будет вспоминать, что это была «река большого размера», которую питали горные речушки с «холодной прозрачной водой». Дальний родственник Ншан Григор Шеринян только что крестил его как последователя Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, проще говоря, он стал мормоном.
Слева направо: Фердинанд Хинтце, Яков Спори и Джозеф Тэннер | theancestorfiles.blogspot.com
Ншан и сам был неофитом — стал мормоном в 1888 году. Он был одним из многих армян из Константинополя, Айнтапа, Мараша, Сиваса и Зара, которые последовали за мормонскими миссионерами и приняли радикальное решение оставить церковь предков, за которой армянский народ шел с 301 года.
В полном соответствии с типичными рассказами о вступлении в ряды мормонов, про Ншана говорили, будто ему снился сон, в котором его тесть Никогос Шеринян спорил с кем-то из общих родственников, защищая церковь Святых последних дней. Спорщики никак не могли прийти к единому мнению до тех пор, пока незнакомец не вошел в дверь и не начал говорить от имени Ншана и Никогоса. На следующий день проповедник Фердинанд Хинтце пришел в магазин, где работал Ншан, и рассказал, что за день до того крестил его тестя Никогоса и назначил его главой общины. Сон стал посланием, которое быстро распространилось среди армян Зара.
Эта правдивая история запрятана в темный угол истории армян и церкви мормонов. Мотивация и стремления тех, кто является частью этой истории, зачастую оказываются скрытыми за проповеднической повесткой, к которой причастна моя семья.
***
Как и у многих армян диаспоры, с детства со мной был призрак геноцида, который «прятался» в потаенных углах семейной истории, известной мне лишь фрагментарно. До недавнего времени мой опыт американца армянского происхождения не простирался дальше проверки моего терпения, когда очередной незнакомец «спотыкался» на необычном звучании моей фамилии Гагосян.
Конечно, это не моя вина, вот это отсутствие армянской идентичности. Оно является следствием отсутствия интереса с моей стороны. «Разбавление», поглощение, ассимиляция — естественные последствия рассеяния наших культурных зерен. Хотя мой прадед Фердинанд Гагосян родился в Османской империи в маленькой деревне Зара, его сын, Акоп Гагосян, не говорил по-армянски, и, как следствие, мой отец тоже языком не владеет. Мы не едим армянские блюда, если только не оказываемся в ресторане с похожей кухней, греческой или ливанской, не слушаем армянскую музыку. Хотя в детстве я жадно поглощал книги про армян, пытаясь заполнить пробелы в знаниях (например, книгу Дэвида Хердяна «Дорога из дома» или какие угодно другие, которые мог найти в публичной библиотеке). До своего 20-летия я даже никогда не слышал армянскую речь. В те годы, когда отец рассказывал мне об армянах, разговор в основном касался двух вещей: геноцид и Церковь Иисуса Христа Святых последних дней — т.е. мормонов, перед которыми у моей семьи есть несколько парадоксальный долг.
Хотя Церковь Иисуса Христа Святых последних дней разделяет базовые догматы христианства — распятие и воскрешение Христа, святость Старого и Нового Завета, отличие в том, что она зародилась в США и обладает собственным «писанием», которое было записано измененным «египетским» письмом. Центральным текстом является «Книга Мормона», которая была опубликована в марте 1830 года Джозефом Смитом-младшим, который, по собственным словам, получил книгу от пророка Морония, указавшего, где хранится рукопись на золотых листах.
Вне зависимости от того, насколько рассказ Смита имел право на существование, ему было несложно найти множество последователей, готовых ожидать второго пришествия Христа. В то время новые христианские или околохристианские направления появлялись постоянно, но ни одно из них не давало нового письменного откровения такого масштаба и точно не одно не помещало свое сакральное повествование в американские реалии. В одном из своих откровений Смит поместил Эдемский сад в районе Миссури. Будучи очень американской религией, учение Смита, тем не менее, довольно быстро стало выходить за пределы США.
Весной 1840 года Смит призвал человека по имени Орсон Хайд и велел ему отправляться «в Иерусалим, землю отцов, и быть стражем дома Израилева». На него была возложена миссия — способствовать тому, чтобы в ожидании последних дней все потомки Иакова собрались на Святой земле. Преодолев тяжелую дорогу, в один из дней осени 1841 года Орсон расположился на Масличной горе и написал длинный призыв к «пробуждению Иерусалима». Еще одна не менее самоотверженная миссия случится через 30 лет во главе с президентом церкви мормонов Джорджем Смитом, еще около десятилетия спустя появятся первые миссионеры — Якоб Спори, Джозеф Тэннер и Фердинанд Хинтце.
Османская империя к середине XIX века стала «больным человеком Европы», отставая от других крупных стран по уровню развития технологий, образования, экономики, наук, военного потенциала и инфраструктуры. В ослабевшую империю «хлынули» европейцы — с деньгами, предпринимательскими идеями и, конечно, со своими религиозными учениями. К тому моменту, как в 1884 году на османской земле оказались первые мормоны, разные протестантские деноминации уже организовали свои миссии. Тем не менее, мормоны, как они сами об этом говорят, приехали по специальному приглашению.
Согласно изложенной ими истории, армянин из Константинополя Акоп Вартугян услышал о Церкви Иисуса Христа Святых последних дней (может, от других миссионеров, а может, — из газет), и ему стало интересно узнать о ней больше. Вартугян, который владел английским и французским (помимо турецкого и армянского), написал письмо главе европейской миссии, Джону-Генри Смиту, попросив прислать миссионеров в его город.
Смит призвал швейцарца Якоба Спори, чтобы тот познакомил подданных Османской империи с мормонским писанием. Хотя у Спори была репутация «одаренного языковеда», владеющего 10-ю языками, в Константинополь он приехал без знания местного языка и культурных особенностей. Он быстро крестил Вартугяна и его семью как первых армян, обращенных в мормонизм. В его доме проходили первые собрания церкви. Но впоследствии Вартугян, как и многие неофиты в Константинополе, «бросил» миссионеров и новоприобретенную веру, оставив Спори без помощи в познании сложного культурного ландшафта империи.
Иногда свидетельства миссионеров о первых новообращенных армянах были двойственными. В какой-то момент Спори пишет, что они «высокие и могучие, с темными глазами и волосами» и с «божьим духом». В другой момент, когда возникает несогласие между Спори и тем, кто слушал его проповеди, они вызывают у него раздражение. Через некоторое время усилия Спори были поддержаны новоприбывшими миссионерами Джозефом Тэннером и Фердинандом Хинтце. И хотя их присутствие ободряло, оно несильно повлияло на эффективность работы миссии в Константинополе.
По пути в Хайфу, где он планировал продолжить проповедовать, Фердинанд Хинтце получил письмо от некоего Тиграна Шахабяна, приглашавшего его в Сивас (Себастия) и таким образом вдохновившего направить усилия турецкой миссии мормонов на армянские вилайеты восточной части Османской империи. Хинтце и новообращенный мормон Шахабян затем вместе отправились в деревню Зара, где они крестили в свою веру Ншана Шериняна и его тестя Никогоса, а затем двинулись в Айнтап и Мараш. Затем Хинтце все-таки уехал в Хайфу, где обратил первых последователей из числа немцев-колонистов.
О своих последователях-европейцах миссионеры обычно отзывались лучше, чем об армянах и других этносах Османской империи. Один из них, Сьердал, описывал немецкие дома как «окруженные садами… чистые и уютные… Внутри все имеет отпечаток набожности». Он же описывает улицы Хайфы как узкие и грязные с «домами, напоминающими американские картонные коробки».
Хинтце, верный данному армянам обещанию, вернулся из Хайфы в Адану и Айнтап в следующем 1889 году. Поскольку мормоны все больше хотели понять язык и культуру людей, которых пытались обратить в свою веру, их миссии стали более основательными. И хотя последователей никогда не было много — не больше 200 человек — армяне-мормоны смогли противостоять давлению со стороны «конкурирующих» протестантских миссий, враждебному отношению мусульман и христиан и внутренней нестабильности в общине неофитов.
Интересно заметить, что, несмотря на активную работу в восточных вилайетах, главной своей целью Спори считал Палестину. Скорее всего, миссии в Константинополе и на территории Армянского нагорья не оправдали ожиданий в смысле числа последователей. В целом люди демонстрировали вежливый интерес к их проповедям, но не спешили переходить в новую веру. Все трое, Спори, Тэннер и Хинтце, недоумевали от такой сдержанности, даже считали армян ветреными. Их жалобы говорят о наивности и почти полном непонимании сложного, даже бедственного положения людей, к которым они обращали свои проповеди.
То, что Хинтце описывал армян как «переменчивых и слабовольных детей», которые лишь следуют за европейцами, говорит больше о его собственных предрассудках, чем об армянах, которые сначала присоединились к мормонам, а потом игнорировали или оставили их церковь. Весь этот противоречивый опыт проповедников демонстрирует их культурные и расовые предрассудки. Несмотря на их упорные попытки преодолеть разные барьеры в миссионерской работе на Святой земле и на их постепенное освоение языков, неофиты-армяне все равно оставались «чужими» для «белых» проповедников, которые будучи англо-американцами или выходцами из Западной Европы, смотрели на людей «Востока» как на менее цивилизованных и просвещенных, нуждающихся в их наставлении.
На самом деле у жителей Османской империи были вполне понятные причины с осторожностью относиться к иностранным проповедникам. Во-первых, конечно, сложно доверять человеку, который не говорит с тобой на одном языке, не знает почти ничего про твою историю и церковь. Армяне как подвергавшееся гонениям меньшинство понимали, что любое взаимодействие между ними и чужаками-иностранцами может вызвать подозрения в подстрекательстве к мятежу, что грозило тюремным заключением. Во-вторых, османские власти запрещали прозелитизм, в особенности в отношении мусульман. Публикация религиозных текстов без предварительного разрешения властей также запрещалась, поэтому у проповедников-мормонов не было ничего материального, что они могли бы предъявить своим потенциальным последователям, это особенно важно в свете того, что мормоны апеллировали к своему собственному «восстановленному» Евангелию. Не было ни турецкого, ни армянского перевода «Книги Мормона».
Кроме того, прозелитизм осложняла действовавшая в империи система миллетов — признанных властями религиозных и этнорелигиозных групп, которые обладали автономным административным устройством. В Османской империи, кроме мусульман, признавались Армянская апостольская, Армянская католическая, Греческая православная и Римско-католическая церкви, а также иудеи. Религиозные меньшинства по отношению к мусульманам считались людьми второго сорта, именно поэтому переход в другую религию, не санкционированную системой миллетов, мог сделать человека изгоем — как с точки зрения родной общины, так и с точки зрения государства. Складывается впечатление, что миссионеры из числа мормонов сами не очень хорошо это понимали, прося людей оставить прежнюю религию и перейти в Церковь Иисуса Христа Святых последних дней.
Несмотря на небольшой масштаб работы турецкой миссии мормонов и вытекающей из нее сплоченности паствы (многие неофиты были кровными родственниками), чувствовался иерархический подход, которого западные проповедники придерживались в отношениях с армянами. Обращение армян в мормонизм не было главной задачей турецкой миссии, которая стремилась к тому, чтобы в конце концов собрать народ Израиля в Святой земле. Армяне как преследуемое меньшинство могли стать легкой целью для обращения в другую веру, особенно на восточных окраинах. Хинтце даже пишет, что османские власти хотели, чтобы миссионеры привлекли как можно больше армян, «поскольку это разобьет единство армян, сделает управление ими проще». Такое отношение имело страшный подтекст в свете приближающейся резни. Если бы мормонские проповедники были успешнее, они бы по незнанию сделали свой вклад в уничтожение людей, чьи души пытались спасать. Дважды они бросали своих подопечных в турбулентный период кризиса империи: первый раз в 1895 году, во время Хамидийской резни, и в 1909 году, когда опасность повторения кровавых погромов вновь нависла над армянами. Оба раза миссионеры-мормоны были отозваны. Ничего не было сделано для того, чтобы защитить или спрятать тех, кто стал последователем Церкви Иисуса Христа Святых последних дней. Только те, кто успел получить священнический сан, как мой прапрадед Акоп Томас Гагосян, смогли быстро покинуть страну ради более безопасной жизни в далеких краях.
Религия для большинства людей — это вопрос персональной и культурной идентификации, нередко она так сильно сплетена с идентичностью, что переход в другое вероисповедание невозможен. Этого не понимало большинство проповедников турецкой миссии. То факт, что им удалось обратить в свою веру хотя бы небольшое число армян говорит о том, что свою роль сыграли внешние силы, давившие на армянскую идентичность. Недовольство системой миллетов, преследование, подавление, похищения, насилие и в конце концов серия погромов, вылившихся в масштабную, спланированную правительством резню — это то, что сломило армян достаточно сильно, чтобы мормонской церкви удалось создать небольшой «плацдарм».
Армяне видели в мормонах не столько проповедников новой веры, сколько возможность сбежать из Османской империи. Проповедники искали свой финальный смысл в Земле обетованной, где они бы ждали конца времен, армяне же считали таковой Америку, где все можно было все начать сначала.
Отрезанные от своих домов и средств к существованию, многие армяне, как и мой прапрадед, отправлялись работать на угледобыче в Юте. Их миновал геноцид, но они жили в нищете, совсем как в родных деревнях, типа «грязной» Зара. В своих мемуарах сын Ншана Шериняна, доктор Херонд, описывает угольную шахту в Солтэйре, где работал его отец. А владел ею Фердинанд Хинтце. За свою работу Ншан не получал никакого вознаграждения, кроме скудной провизии с фермы Хинтце и акций шахты, которые не стоили ничего. Как держатель акций, Шериян к тому же должен был платить взносы на содержание шахты, а когда не смог расплатиться по обязательствам, Хинтце уговорил его отдать ему шесть ковров, сотканных женой, которые были последним ценным напоминанием об их жизни на родине.
В этой истории проповедники выглядят не иначе как оппортунисты, которые эксплуатируют тех, кому повезло меньше. Хотя, думаю, я должен быть им признателен за то, что мои предки спаслись. Ншан не провел остаток своих дней в шахте, а его сын Херонд стал успешным врачом, который поездил по миру, а потом обосновался в Беверли-Хиллз. Акоп Томас не был так удачлив. В детстве мне сказали, что он умер от болезни легких. Даже мой дед незадолго до смерти рассказывал, что ребенком работал на угледобыче. Но потом он сбежал с шахты, как когда-то его предки сбежали от геноцида.
Ирония того побега актуальна для меня, человека, пишущего эту статью на родном английском. Я сумел самостоятельно научиться неплохо читать, писать и говорить по-армянски, хотя говорю только если приходится. Любопытно, какое будущее представляли себе мои предки, начиная жизнь на новой земле и с новой религией. Эмиграция спасла их от неминуемой смерти, но переход в мормонизм стоил им той самой культуры, которую они пытались сохранить перед лицом османских репрессий. Акоп Томас был членом партии «Гнчак», диссидентом. Догадывался ли он, что едет в заморские дали только чтобы закончить жизнь в угольной шахте? Догадывался ли он, что стал частью одного из самых вопиющих актов культурной узурпации в истории христианства, когда англосаксонскую Америку буквально вписали в ближневосточный контекст и историю, перенесли библейское повествование в Новый свет и сплавили семитские народы с американскими индейцами? Понимал ли он иронию всего этого?
Мормоны перенесли Эдемский сад с берегов Евфрата в свой собственный мир, в котором оказался он — потомок первой христианской нации, на 1500 лет старше, чем их «неоперившаяся» религия, с трудом пытавшийся защитить то, что было присвоено.
Перевод Анаит Багдасарян
Источник: Josiah Gagosian, thearmenite.com