Отчаяние цветущего распада: о новой книге Лианы Шахвердян
Вышла в свет новая книга Лианы Шахвердян «Весна отчаяния». Спустя три года после издания поэтического сборника «Многоточие…» автор предлагает страницы синтетического письма: рассказы публикуются рядом с тематическими стихами.
Лиана Шахвердян
Лиана Шахвердян родилась в Тбилиси. Закончила Тбилисский государственный университет, механико-математический факультет. Преподавала в Москве, Тбилиси. Публиковалась в литературных журналах «Русская жизнь» (9-2016), «Новая реальность» (75, 78-2016), «Мастерская» (2,3-2016), «На холмах Грузии» (22-2015, Тбилиси), «Квадрига Аполлона» (16(19)-2015, Санкт-Петербург), «Мост» (25-2010, Санкт-Петербург), «Золотая строфа» (7-2011, Москва) и т.д.
Участвовала в качестве члена жюри в работе Десятого конкурса философской лирики «Золотая строфа» (2011, Москва). Участница международных литературных фестивалей, а также конкурса «Дорога к Храму» (2015/2016, Иерусалим) — шорт-лист.
То, что происходило с умозрением, миросозерцанием Лианы Шахвердян в эти годы, внушало ее читателям большое уважение. Она не желает включаться в литературный или окололитературный пул, существующий на пересечении России, Армении, Грузии с его фестивалями, приятными дружбами и кумовством. Ей, прагматику, математику с поэтической душой, это мир претил. За свое имя ей приходилось сражаться, не поддаваясь на соблазны конъюнктуры. Долгое время Лиана не имела публикаций в российских «толстых» журналах, но продолжала с гордостью переносить отказы. При этом твердо говорила: «Я никогда не буду в потоке, у меня свой путь». Творчество Лианы всегда поддерживал русский писатель Александр Евсюков.
Путь ее в чем-то был традиционным: в прозу она пришла из поэзии. Многие творцы проходят его. Пожалуй, испанец Федерико Гарсия Лорка один из немногих, кто опроверг эту линию жизни.
Поиск Лианы шел от нее самой, и мало кто слышал ее. Она иногда умозрением чертила траекторию своего приближающегося литературного будущего и устремлялась туда.
Эти годы были еще и временем утраты. Уход из жизни отца, Сурена Шахвердяна, еще сильнее обострил ее желание уединиться. Впрочем, камерность ее жизни не была аскетична. Тифлисская армянка, однажды решившая переехать в Армению, часто утешала себя кредо двух выдающихся художников — Сергея Параджанова и Гаянэ Хачатурян: поэтизировать реальность даже там, где это невозможно.
Глубинная метафизическая связь с тифлисскими гениями должна была толкнуть Шахвердян на свой собственный поиск. И если в ранней поэзии можно было увидеть ее литературный body language, где она напоминала слепого, идущего на свет и тепло, которые он ищет открытой ладонью, то в зрелой прозе, заявленной в книге «Весна отчаяния», автор демонстрирует новое жесткое письмо, направленное на рефлексию постсоветской трансформации.
Виктор Астафьев считал, что жанр рассказа — самый сложный, потому что читателя нужно зацепить небольшим по объему текстом. Как и выдающийся русский писатель, Лиана Шахвердян всю жизнь писала эти «затеси»: спустя десятилетия «зарубки памяти» стали складываться в целые живые не просто тела, а в литературные сложные организмы. На 3-5 листах она может выстроить судьбы поколений, описать красоту мира и гибнущего в ней человека. Она сама — всегда участник событий. И личность Лианы Суреновны Шахвердян становится важнее, чем ее писательский опыт.
Обложка книги «Весна отчаяния»
Валя, героиня рассказа «Весна отчаяния», давшего название этой книге, перед писателем, как перед Господом, являет ей весь свой путь: ребенком она бегала в тбилисском дворе, потом стала студенткой, потом почтальоном. И вот в конце жизни мы видим ее под окнами родной дочери, за сиреневым кустом, где она встречает рассвет, опохмеляясь. Эта поэзия распада — это все та же гармония мира, которая «не знает границ» (БГ). Как вам цветение сирени, откуда появляются, скажем, не любовники Шагала, а распухшее мертвое тело?
Не как соглядатай действует Лиана, но и часто как мойра: в руках ее повествовательные нити. И так, ненавязчиво для читателя, она подталкивает его к своему прозрению: бездетная жена Петроса ревнует его к лошади. Но и она, и Ласточка на разных полюсах мироздания вынуждены «зеркалить» друг друга: они с одинаковой силой ревнуют Петроса ко всему чужому («Ласточка»).
В эту прозу внесена чистая поэтическая концовка — ведь отбивать парадоксальный финал словом или абзацем можно, пожалуй, только в стихотворении. Иногда Лиана действует и как математик — решает человеческое уравнение. Так в сюжете рассказа «Апельсин» передана история взаимоотношений с трудным подростком — Леной. Поэт видит в никому не нужном уличном ребенке героя повествования. А гуманист Шахвердян еще и пытается изменить его судьбу.
Рассказы ее написаны всегда на стыке — меняющихся времен и жизни представителей разных народов: перед нами «вечные» армяне, русские, персы, грузины, увы, и они неприкаянные, зависающие в динамическом равновесии.
Грант Матевосян в монологе «Репутация» говорил о том, что в 1990-е творцы, да и все люди, были выброшены из своего времени, попали в безвременье.
В этом контексте Шахвердян прочерчивает пути-дороги, преодолеваемые теми, кто доживал излом СССР и искал новую жизнь. В те годы многим людям спасли мировоззрение, поставив сбившийся прицел, рок-музыканты. В том числе Егор Летов — на смену коммунистической идеологии и безверия пришел панк-рок с его шаманизмом и любовью к народной песне. Удивительный опыт читателю откроет рассказ «Книга». Лучше было бы его назвать «Книга Тайги», или «Таёжная книга». Молодая грузинка Заира, лишившись поддержки матери, которая влюбилась в молодого мужчину и рассталась с отцом девушки, переезжает с отцом, офицером, в Новосибирск. Там во время тренировки она получает тяжелую травму ноги. Спасти ее может только знахарка-травница баба Надя. Тут автор мастерски вновь сталкивает миры — трезвый, расчетливый, заблудший на излете времен и вечный, природный. Хотя природный часто у Лианы приобретает черты дионисийства — с пьянкой и преступностью. Но в этом рассказе писатель работает в той же традиции, что и упомянутый выше Виктор Петрович Астафьев с его любовью к этнографической детали, к народному говору. Шахвердян — обладательница бурлящего закавказского темперамента, поэтому сибирская магическая реальность наполняется типичными армянскими, грузинскими интонациями. Особенно экспрессивно это вышло в эпизоде, где героиня прощается со своей матерью.
Конфликт миров талантливо выписан и в «Белом платье»: ученики одного класса как будто в поединке: «кавказцы» против «военных».
Эта книга покажет нам нашего современника, ровесника или чуть старше: его мы часто домысливали, видели его искривленный образ в медиа или социальных сетях. Здесь он представлен таким, каким мы его не могли знать: со своим смятеньем, родовыми и личными болями, и их легко принять за свою личную правду.