Впервые попав на страницу Лилии Корнели в инстаграме, не сразу понимаешь, что она — фотограф. С красочных снимков на вас смотрит эффектная женщина, полная изящества и аристократизма. Её глубокий, пристальный взгляд завораживает. Как выяснятся позже, всё это — автопортреты. В них соединяется фотография и живопись, реальность и вымысел, прошлое и настоящее. Лилия — армянский фотохудожник из Гааги, основательница проекта To be a muse и благотворительной ярмарки Im sokhak в поддержку пострадавших в Нагорном Карабахе. Корреспондент Армянского музея Москвы в Италии Татьяна Тростникова поговорила с Лилией Корнели об искусстве, любви к людям и о том, как сделать сбор средств интересным и творческим занятием, привлекая интерес к благотворительности.

Татьяна Тростникова: Лилия, расскажите о своей семье. Где вы родились?

Лилия Корнели: Я родилась в Ереване. Моя мама — филолог, преподаватель русского языка в Ереванском государственном университете, а папа — физик-оптик. Мой прадедушка по материнской линии из города Эрзурум на территории современной Турции. В конце XIX века он с семьёй бежал в Грузию, в город Ахалцихе. На тот момент он входил в состав Российской империи и был центром армянской интеллектуальной жизни. Оттуда много известных художников, музыкантов, поэтов. У моего прадедушки была своя типография, одна из первых в этом регионе. В 1949 году всю нашу семью сослали в Сибирь, и моя мама родилась уже там, в Алтайском крае. После того как их реабилитировали, бабушка с дедушкой вернулись обратно в Ахалцихе, а мама поехала учиться в Ереван. Семья папы из Нахичевани-на-Дону. Мой дед был нейрохирургом, прошёл всю войну [Великую Отечественную. — Прим. авт.], а затем решил обосноваться на исторической родине. Он получил пост заведующего отделением нейрохирургии республиканской больницы в Ереване. Там и встретились две стороны моей семьи, а затем родилась я.

Т.Т.: Но насколько я знаю, росли вы в Грузии.

Л.К.: Сразу после моего рождения скончался дедушка [по материнской линии. — Прим. авт.]. Когда мне было 3 года, чтобы бабушке было не так одиноко, мама отправила меня к ней в Ахалцихе. Четыре года своей жизни я провела там. До ссылки в Сибирь у бабушки были далеко идущие планы. Она хотела поступать в медицинский институт в Краснодаре, но этим планам не суждено было осуществиться. Когда семья вернулась в Грузию, нужно было на что-то жить, и пройдя курсы кройки и шитья, бабушка стала профессиональной портнихой, одной из самых известных в городе. Поэтому моё детство проходило среди тканей, ножниц, ниток и иголок — это очень повлияло на всю мою будущую жизнь. В 5 лет я уже сшила своей кукле первый пиджачок из остатков тканей. Первые два года в начальную школу я ходила в Грузии, мы говорили в основном на грузинском и русском. А потом родители решили, что мне пора возвращаться в Армению и изучать армянский язык. Я вернулась в Ереван к семье и до 20 лет жила там.

Т.Т.: Вы учились на родине? Какую получили специальность?

Л.К.: Да, в Ереване. У меня были хорошие оценки по математике, и по совету родителей я поступила на факультет экономики ЕГУ. Правда, сначала у меня не хватило баллов, и я год проучилась на философском, а затем пересдала экзамены и перевелась на экономический. Учёба в университете не приносила мне особой радости, но параллельно мне удавалось заниматься собственными проектами: шить и вышивать, делать головные уборы для армянских дизайнеров, рисовать, писать стихи и дневники. Я росла на книгах по живописи и истории искусства — в нашей огромной библиотеке они были моими самыми любимыми. Зачитывалась ими, засматривалась, могла часами срисовывать любимые сюжеты и изображения. Но когда пришло время поступать в вуз, папа сказал, что художником на жизнь не заработаешь. Мою идею поступать в театральный родители тоже не одобрили.

Т.Т.: Как вы оказались в Германии?

Л.К.: Приглашение поработать в Германии получил мой муж. Оно застало нас врасплох: нам было чуть за двадцать, но у нас уже был годовалый сын. У мужа была работа, которая ему нравилась. Но всё-таки мы решились на переезд. Первые 3–4 года в Германии мне не нравилось совсем. Как внучка прошедшего войну майора, я выросла на фильмах о войне, и немецкая речь вызывала у меня отторжение. Мне было сложно найти себя, хотелось вернуться в Ереван. Но позже, примерно через 5 лет, я с удивлением обнаружила, что язык мне всё-таки нравится. Начала понимать его логику, читать классиков на немецком. Спустя 15 лет работы в Гамбурге муж получил приглашение работать в Вене, и мы снова переехали. А сейчас почти два года как живём в Гааге.

Т.Т.: Как в вашей жизни появилась фотография? Помните ли вы, когда впервые взяли в руки камеру?

Л.К.: Фотографией увлекался мой папа. У него была плёночная камера «Зенит», к которой он очень трепетно относился, поэтому снимать на неё разрешал лишь изредка. Сама я к фотографии пришла через моду. Мне было 17–18 лет. Очень любила шить и постоянно придумывала костюмы, рисовала модные иллюстрации, шила для себя, для сестры. И мне нужно было всё это сфотографировать. А однажды девушка-дизайнер, у которой был свой модный бренд в Ереване, попросила меня придумать головные уборы для её новой коллекции. Они получились настолько красивыми, что мне даже было жалко с ними расставаться. Тогда я сфотографировала их на память на своей сестре. Это была первая часть моего знакомства с фотографией. А второй этап начался уже в Германии. Когда мы уезжали из Армении, папа подарил мне свою камеру. Я была безумно рада! Начала снимать повседневные сюжеты — сына, дом, природу.

Т.Т.: В какой момент появились автопортреты, ставшие вашей визитной карточкой?

Л.К.: Поначалу у меня не было потребности углубляться в искусство посредством фотографии. На какое-то время я вообще отложила камеру в сторону. Первые 2 года в Германии дались мне очень тяжело: я не знала языка, у меня не было работы, здешние люди казались чопорными и сухими. Было дискомфортно даже выходить из дома. Вдобавок к этому у меня начались проблемы со здоровьем, самооценка резко полетела вниз. Я себе не нравилась и не знала, как с этим бороться. И тут на горизонте замаячила цифровая фотография. Мой муж купил камеру и предложил меня фотографировать, а результат публиковать на фотосайтах — это должно было помочь мне набраться уверенности в себе и перестать заниматься самокопанием. Но на снимках мужа мне не нравилось абсолютно всё: свет, позы, одежда. Тогда он вручил мне камеру и сказал: «Бери и фотографируй сама»‎. С того момента я начала снимать автопортреты. Они стали психотерапией, которая меня вылечила.

Т.Т.: Были ли в вашей жизни люди, сыгравшие важную роль в вашем становлении в качестве фотографа?

Л.К.: У меня нет специального образования, я всему училась сама. Когда я только начала заниматься фотографией, около 20 лет назад, появилось много сайтов, где свои работы публиковали профессионалы и любители. Так я познакомилась со своим наставником — потрясающим датским фотографом Эмилем Шильдтом. Он снимал на винтажные камеры и использовал старинные аналоговые техники проявки фотографий. С их помощью он добивался того, что изображение приобретало вид живописи — становилось мягким, не таким чётким, как цифровая фотография, слишком близкая к реальности. Мне тоже хотелось эту реальность немного исказить и сделать такой, как нравится мне. Снимая автопортреты, я надевала на себя маску в виде текстур или вуали. Увидев один из моих первых снимков, Эмиль написал мне, начал делиться советами и стал моим ментором. У него была одна техника, которую он называл «kill your darlings» — царапины на негативе давали интересный эффект на фото. Мне удалось придумать, как этого добиться в фотошопе. Сейчас такое можно сделать с помощью самых обычных приложений в телефоне, а тогда это умели делать буквально 3–4 человека.

Т.Т.: Если позволите такой вопрос, Лилия Корнели — это ваш псевдоним?

Л.К.: Да, на самом деле меня зовут Лусинэ Дамазян. Когда я начала фотографировать, мне казалось, что моя родня этого не поймёт. Фотографы, как и художники, часто начинают с обнажённой натуры. Так делала и я. Мне было некомфортно публиковать эти снимки под своим именем, поэтому я стала думать над псевдонимом. Точно не помню, как появилась Лилия Корнели. Кажется, от Людмилы Корниловой. Это был российский фотосайт, и нужно было русское имя. Я подумала, что ближе всего к Лусинэ — Людмила. А мой никнейм lilkora преобразовался в Корнилову. Но это звучало не очень красиво, и Людмила Корнилова стала Лилией Корнели. Сейчас меня чаще называют Лилией, чем Лусинэ. Настоящим именем зовут только в семье. Мне очень обидно, что я тогда сделала такую глупость — никак не ожидала, что стану популярной и мои работы будут выставляться в галереях. Менять имя в любом случае уже поздно, но я всегда прошу указывать меня как армянского фотографа, живущего в Европе.

Т.Т.: Когда вы почувствовали, что к вам пришла определённая популярность?

Л.К.: Когда я начала выкладывать фото, сделанные с помощью этой техники, ею сразу заинтересовались. Lumas, очень известная берлинская галерея, захотела продавать мои работы. По-моему, сейчас они есть по всему миру, а тогда только открылись. Я никогда не пыталась выйти на галереи, они находили меня сами. У меня были фотовыставки, мои работы печатались во многих журналах о фотографии. Я проводила воркшопы, посвящённые технике винтажной обработки фотографий и автопортретам. Стала специалистом в том, как при помощи автопортретов вернуть уверенность в себе. В какой-то момент я решила сделать паузу в фотографии и 5 лет проработала по специальности в офисе гамбургской фармакологической компании. А когда мы переехали в Вену, там неожиданно родился мой проект To be a muse. В этом году ему исполнилось 4 года.

Т.Т.: Что вас вдохновило на этот проект?

Л.К.: Однажды одну из моих работ кто-то сравнил с Климтом. А я даже не знала, что из себя представляют его картины. (Смеётся.) Книги, на которых я росла, были в основном по классическому и армянскому искусству, а искусство эпохи модернизма я знала не очень хорошо. В процессе своего становления в качестве фотографа я стала многое узнавать об искусстве и живописи, и этот мир меня полностью захватил. На проект To be a muse меня вдохновили венские музеи, с которых началось моё знакомство с городом. Австрия — родина моего самого любимого художника Эгона Шиле. У меня много любимых художников, в том числе среди армянских и русских авторов, но Эгон Шиле — это буквально моя реинкарнация. Или я его. (Смеётся.) Впервые увидев его картины, я подумала, что такого быть не может, чтобы человек рисовал меня 100 лет назад. Тогда я решила сделать ремейк одной из его работ. Снимать в роли образов с картин себя меня вдохновила моя близкая подруга — фотограф Катя Белкина, которая делала подобную серию задолго до того, как я начала свой проект. Но у неё были работы в стиле того или иного художника, а я начала воплощать конкретные картины.

Т.Т.: А как вы решили приглашать и других девушек?

Л.К.: Когда я переехала в Вену, ко мне в гости приехали подруги, и я предложила им устроить фотосъёмку. У нас не было специально подготовленных нарядов и визажиста, но мы получили огромное удовольствие. Костюмы сделали сами из подручных материалов — это видно, но в этом весь кайф. Так родился проект, задача которого не просто создать реинкарнацию, а погрузить музу в атмосферу искусства и мир художника, картину которого мы будем реинкарнировать. С того момента как я собрала команду, состоящую из стилиста, визажиста и моего ассистента, съёмки стали проходить на коммерческой основе. Если это индивидуальная фотосессия, я создаю некое портфолио с образами, в которых вижу клиентку. Мы общаемся и обсуждаем их. Если же фотосессия групповая, девушки до последнего не знают о своих образах. В первый день мы знакомимся, завтракаем в музейном ресторане, ходим по музею и смотрим картины, в которые будем перевоплощаться. Потом идём в винтажные бутики, чтобы подобрать костюмы, говорим об искусстве и гуляем по городу. А во второй день проходит сама фотосъёмка. Этот формат пользуется популярностью, желающих побыть музой много. Это очень психотерапевтическое действие: девушки примеряют необычные для них образы и узнают себя со стороны. Мы сделали больше двухсот работ, а это очень сложно. На одну только подготовку уходит неделя, потом съёмка и постобработка, которая отнимает около двух недель. Таким образом, на одно преображение уходит практически месяц.

Т.Т.: Каким образом вы подбираете картину для перевоплощения ваших муз?

Л.К.: У меня есть способность моментально «схватывать» лица. Мне достаточно увидеть девушку, чтобы сказать, в каком произведении искусства, кино или даже мультфильме я это лицо видела. Поэтому я точно знаю, какой мы будем с ней делать образ. И неважно, совпадает у неё цвет волос с героиней или нет — я улавливаю общее настроение, стиль, который бы ей подошёл и раскрыл бы её. Если сходство чисто внешнее, получается скучно. Мне интересно выстраивать диалог между двумя работами — оригиналом и нашей современной версией.

Т.Т.: Проект To be a muse работал с музеем Альбертина.

Л.К.: Да, нас заметил венский музей Альбертина и пригласил посотрудничать в рамках двух крупных мероприятий. Одно из них было посвящено 100-летию со дня смерти Эгона Шиле. Это было что-то вроде бала. Мы с командой сделали для пригласительных билетов ремейк автопортрета Шиле, в который я перевоплотилась. Моя мечта сбылась! А второй ивент — ретроспективная выставка работ Рафаэля, который включал фэшн-шоу. Мы провели линии соприкосновения современной моды и моды эпохи Ренессанса, воплотив в жизнь картины при помощи современной одежды и аксессуаров.

Т.Т.: Пожалуй, в этой работе воплощаются все ваши интересы — не только фотография и искусство, но и одежда, с помощью которой вы выстраиваете образы.

Л.К.: Однозначно, это самый увлекательный аспект для меня. Очень люблю подбирать образ и думать, как можно обыграть его при помощи совершенно обыденных предметов. В этот момент моя «внутренняя Лиля» потирает ручки! Это тоже идёт из детства, когда нам приходилось носить не самые интересные вещи, но хотелось одеваться модно и ярко. Мы красили шнурки, варили джинсы — чего только не делали! Из старых бабушкиных плащей я сшила себе ковбойскую куртку и три дня вырезала бахрому. Наверное, поэтому я и не люблю, когда To be a muse сравнивают с проектом Екатерины Рождественской. У неё всё очень театральное, напыщенное, а у меня — живое. Мне не интересны костюмы. Гораздо интереснее придумывать, как я могу дать вторую жизнь обычным вещам.

Т.Т.: Что для вас самое важное в процессе съёмки?

Л.К.: Самый важный момент во время съёмки — то, как чувствует себя модель. Поэтому на первый план выходит общение с ней, а все свои эгоистические чувства я отодвигаю в сторону. Девушки, которые приходят ко мне сниматься, не профессиональные модели. Многие оказываются перед камерой впервые и не знают, что делать. Моя задача — погрузить их в ту атмосферу и ту историю, которая происходила с музой на картине. Поэтому перед съёмкой я провожу целое исследование: кто и когда её написал, кого изобразил художник и, если это реальный человек, какова его судьба. Если же персонаж вымышленный, мы сами придумываем его историю. Вся наша команда во главе со мной работает над тем, чтобы модель вошла в образ и ей было комфортно. Если всё получается, то я испытываю сильный эмоциональный подъём. Но даже если что-то идёт не по плану, я никогда не подаю вида, чтобы модель была спокойна. Она должна чувствовать, что она прекрасна.

Т.Т.: Быть фотографом — это врожденный талант или умение, воспитанное ежедневным трудом?

Л.К.: Возможно, прозвучит самонадеянно, но думаю, всё-таки что-то должно быть. Если фотограф снимает людей, он должен уметь с ними общаться — быть психологом даже важнее, чем быть живописцем. Технических навыков и качественного оснащения недостаточно. Хорошие портреты получаются только тогда, когда ты смог раскрыть свою модель. Должны быть любовь к людям и история, которые подкупают зрителя и делают изображение произведением искусства. Для меня фотография — это визуальный дневник, в который я записываю все свои переживания. Могу посмотреть на любую свою работу и вспомнить, каково мне было в момент её создания. Например, есть серия фотографий, сделанная во время войны в Карабахе. Эта война разделила мою жизнь на до и после. Я была в страшном напряжении и совсем не могла работать. Но прочитав стихотворение Арсения Тарковского, которое невероятно точно транслировало происходящее, я захотела им поделиться. Чтобы его проиллюстрировать, я набросила на себя тоненькое красное пальто и на протяжении 40 минут хаотически двигалась, стряхивая с себя всё, что во мне накопилось за эти дни. Говорят, если что-то болит, нужно этой частью потрясти, и боль уйдёт. В промежутке я иногда нажимала на кнопку спуска, и в итоге получилась очень эмоциональная серия. Мои фотографии всегда рождаются так: что-то должно произойти, я должна что-то почувствовать, и тогда это перерабатывается перед камерой.

Т.Т.: Этой осенью вы основали ещё один проект — Im sokhak. Расскажите о нём.

Л.К.: Благотворительная ярмарка Im sokhak — главный проект, которым я сейчас занимаюсь. У меня никогда не было тесной связи с благотворительными организациями, но когда кто-то просил предоставить работы, я всегда откликалась. Если ты знаешь, что это изменит в лучшую сторону чью-то жизнь, очень важно помочь. Все 44 дня войны я места себе не находила. Когда всё закончилось, с одной стороны, пришло облегчение. Но с другой, было понятно, что сейчас навалятся новые проблемы: семьи лишились крыши над головой, дети остались без родителей… Во время войны меня очень поддерживала всё та же подруга — Катя Белкина. Я жаловалась ей, что чувствую себя бесполезной. Мне хотелось помогать людям и быть там — вместе со своими родителями, двоюродными братьями и сёстрами, родителями мужа. У многих моих однокурсниц в этой войне погибли сыновья — ровесники моего сына. У любимой преподавательницы — внук. Все эти мальчики похожи друг на друга, все они хотели жить и не выбирали эту судьбу. У меня разрывалось сердце, и Катя посоветовала мне придумать что-то, что могло бы меня отвлечь. Тогда мне в голову пришла идея предложить свои работы и знания, чтобы собрать средства на помощь пострадавшим в Карабахе.

Т.Т.: На странице Im sokhak не только ваши работы…

Л.К.: Да, я попросила поучаствовать и своих друзей. На протяжении всей моей творческой жизни новые проекты возникали, когда я собирала команду людей, объединённых одной идеей. Чем больше люди объединяются, тем больше возможностей творить. И я подумала, почему бы не создать общество, где можно как предлагать, так и покупать работы и услуги. Катя подала мне много идей, как можно этот проект развивать, и сразу предложила выставить на продажу свою новую книгу. Один покупатель, который коллекционирует мои работы, как-то сказал, что я занимаюсь двойной благотворительностью: в пользу детей и коллекционеров. Продаю принты на ярмарке в 10–15 раз дешевле их рыночной стоимости. Хотя есть несколько покупателей, которые всё равно приобретают их по цене, в несколько раз превышающей заявленную. Кроме работ я предлагаю и онлайн-фотосессии. Во время первого локдауна мы с моей командой сделали пять перевоплощений онлайн — вышло очень здорово, и я поняла, что нужно продолжать.

Т.Т.: А как возникла идея знакомить в профиле ярмарки с армянскими художниками?

Л.К.: Я всегда не то что стеснялась рассказывать об Армении, но мне казалось, что необходимости в этом нет: захотят — спросят сами. Обычно армяне любят рассказывать о себе и, бывает, немного всем этим надоедают. Мой любимый момент — когда говорят, что даже у принцессы Дианы армянские корни. (Смеётся.) Поскольку я жила в Грузии, у меня есть друзья-грузины. Как только я приходила в новую компанию, надо мной начинали подтрунивать: «Сейчас ты будешь рассказывать, что вы первые христиане и придумали алфавит». А я совсем не собиралась. Мне становилось неловко, и, видимо, это породило во мне некий комплекс. Я никогда не била себя в грудь и не кричала на каждом углу, что я армянка, не кичилась нашей древностью. Но нам действительно есть чем гордиться, и за последнее время я поняла, что должна об этом говорить — иначе никто не узнает. Хочу, чтобы мои друзья полюбили Армению так же, как люблю её я. Я рассказываю об армянских художниках, публикую редкие переводы армянской поэзии. Таким образом, профиль в инстаграме состоит из двух частей: в одной я предлагаю купить книги, ювелирные украшения и произведения искусства, а вторая часть образовательная — в основном, в сториз. Она получает ощутимый отклик.

Т.Т.: Вы помогаете людям напрямую или работаете с благотворительными фондами?

Л.К.: Запустив проект и собрав приличную сумму, я стала думать, что же с ней делать. Нашла на фейсбуке группу, в которой люди рассказывали свои истории и просили о помощи. Там я увидела двух девушек. Одна из них потеряла мужа на войне и осталась с трёхлетней дочкой. Они бежали из Шуши и постоянно перебирались с места на место. Вторая девушка после гибели мужа осталась с двумя детьми. Мне захотелось помочь этим семьям, но выяснилось, что у них даже нет банковского счёта. Пришлось переводить собранные деньги друзьям в Ереван, они поменяли их на драмы и отвезли в Гюмри, где жила одна из женщин. Всё это отняло очень много энергии, которую я предпочла бы потратить на саму ярмарку. Поэтому когда мне на глаза попался благотворительный лекторий Карины Ерицян «Ноги в тепле», я сразу решила поучаствовать и написала ей. Почти полгода я делала переводы через лекторий, Карина познакомила меня с волонтёрами Леной Геворковой и Светой Ласки. А потом я познакомилась с девушкой из Арцаха — Мариам Аветисян. Она кинорежиссёр и снимает потрясающе глубокие фильмы о людях, которые остались в Арцахе. Они живут в домах, разрушенных бомбёжками, в ужасных условиях. В одном из её видео я увидела девочку, папа которой погиб на войне. Она рассказывала, что теперь её друзья и защитники — ангелы. Это так запало мне в душу, что я решила связаться с её мамой. Выяснилось, что семья жила в очень опасной приграничной зоне. Тогда появилась цель собрать деньги на их скорейший переезд.

Т.Т.: Какие планы у проекта теперь?

Л.К.: Все семьи, для которых мы собирали деньги, более или менее устроены, жизнь постепенно налаживается. Ещё и государство начинает помогать. Поэтому на данный момент я сделала небольшую паузу. Разбираю материал, который я отсняла в Армении для нового видеоролика. А через какое-то время снова возобновлю благотворительную деятельность — нужно узнать, кому ещё нужна помощь.

Т.Т.: О чём вы мечтаете?

Л.К.: С детства очень люблю церкви. В Армении они совершенно особенные, и им уделяется важное место. Первое, о чём я всегда прошу в церкви, это о мире. В полночь, когда сменяется год, я загадываю то же желание. Чтобы не было войны, агрессии и ненависти, только любовь. К сожалению, эта мечта неосуществима, но ни о чём другом мечтать я всё равно не могу. У меня нет материальных желаний — выставиться в Лувре или заработать какую-то сумму. Я мечтаю о восстановлении и покое для своей родины. Всё, что там сейчас происходит, очень страшно и больно наблюдать. Хочу, чтобы Армения поскорее встала на ноги и её раны зажили. Наш сын мечтает вернуться туда, он обвинял нас в том, что мы уехали. Так получилось, что наша жизнь сложилась в Европе, куда мы приехали по приглашению. Но Армения — это моя родина, моё сердце.

Специально для Армянского музея Москвы Татьяна Тростникова, журналист, медиа-менеджер, блогер

В оформлении обложки использован автопортрет Лилии Корнели

Микаэл Оганджанян: «Скульптура – это трёхмерная философия»

Лусинэ Аянян: «Быть армянкой — это чувствовать ответственность за представление о твоей нации»