Кярту Армении: «хорошие парни» или гопники?
«Кярты тебя не поймут», — это выражение мне не раз приходилось слышать на протяжении жизни в Армении. Кто же эти люди, зачастую не принимающие нового, чуждого, но на мнение которых нет-нет да и ориентируется некоторая часть общества? Их характеризуют разными определениями — «крутые, реальные пацаны», «хорошие парни» (арм. лав тханер), «бывалые» или даже «гопники», живущие по собственным понятиям… Облик, образ жизни, ценности, ориентиры и даже манера разговаривать объединяют этих людей под общим названием «кярту», хорошо известным в армянском обществе.
Истоки возникновения этого своеобразного сообщества можно проследить со второй половины XX века. В то время, как с Запада в Советский союз проникали западные культурные веяния, вызывая появление хиппи, рокеров и пр., в Армении, входившей в состав СССР, значительной частью общества эти субкультуры считались чуждыми, не принимались. В пику им в среде простых молодых людей из сел и с рабочих окраин, воспитанных в местных традициях, возникла своя «субкультура» — кярту. В отличие от стремящихся выделиться «хипарей», кярты, наоборот, подчеркивали свою ординарность, простоту и даже скромность, выражавшиеся в том числе во внешнем виде. Длинным волосам кярты 1970-х противопоставляли короткие стрижки, броским и пестрым нарядам — строгую классику в черных тонах, стремлению к сексуальной и эмоциональной раскрепощенности — патриархальные традиции и четкую, местами грубую мораль.
Фото: ©Light Affect, instagram.com
По мнению этнографов, с которыми мне удалось поговорить (и многие из которых когда-то сами причисляли себя к рассматриваемой «субкультуре»), само слово «кярт» или «кярту» означает несвежий, затвердевший хлеб, сухарь и понимается как «махровый», «ядреный», «жесткий», суровый, видавший виды и прошедший через различные испытания человек.
Именно такими видят себя представители этого сообщества.
Непростые социальные и политические процессы уже независимой Армении не могли не сказаться и на кярту, вызвав их преображение — как внешнее, так и внутреннее. В годы Карабахской войны, именно эти ребята, руководствуясь своими ценностями, воззрениями и «понятиями» о том, что мужчина обязан защищать свою семью, домашний очаг, детей, стариков и слабых в целом, оказывались в гуще сражений, совершали подвиги и становились героями.
Вернувшись с фронта, они видели происходящее в стране — нищету, коррупцию и воровство, неумелую и нечестную политику правительства Левона Тер-Петросяна и неприглядные дела лояльной ему люмпен-интеллигенции — людей, лишь по недоразумению оказавшихся причисленными к «интеллектуальному труду». И в этих, куда более экстремальных, чем в 1970-е, условиях, протест «простых парней» стал более радикальным. В период, когда законы государства нарушались повсеместно и перестали быть едиными для всех, «понятия» для кярту стали выше закона, буквально бросая их в уголовную среду. Теперь кярту воспринимались как маргиналы, люди, находившиеся на первых этапах в уголовную, воровскую жизнь.
И именно на этой волне появилась «кярту-политика». Ведь Республиканская партия Армении на начальных этапах своего существования стала самой настоящей «кярту-партией». Таковым был, например, ее основатель и лидер Андраник Маркарян, известный не иначе как «Кябаб Андо», таковыми были ее первые члены, таковой была и программа партии — целиком и полностью аккумулировавшая ценности кярту, отвечавшая их чаяниям и устремлениям. Неудивительно, что в 1990-е годы она завоевала огромную популярность среди тысяч «хороших парней» по всей Армении.
Но основная масса кяртов продолжала вести свой привычный «маргинальный» образ жизни. В 1990-е годы в Ереване, например, их группы, объединявшиеся по принципу района проживания (Массив, Зейтун, Чарбах и др.), контролировали эти районы, «воевали» между собой, причем не столько по материальным причинам, сколько за авторитет в городе.
«Когда мы были кярту, это была каста, — говорит Маркос, ныне живущий далеко за пределами Армении, а в 1990-е причислявший себя к кярту. — Тогда они отличались и одеждой, и прической, и манерой разговора. Кярту должен был быть одет во все черное. Белое и темно-синее — крайне редко. Остальные цвета отвергались. Что касается прически, то, например, бакенбарды ниже лицевой кости не допускались».
Не слышатся ли здесь отголоски представлений итальянских мафиози США из «Крестного отца» Марио Пьозо?
«Правильно. Идеал кярту, осознанный или нет, — это Майкл из „Крестного отца“. У него, как и у кярта, традиционная патриархальная семья, он набожен, в семейных вопросах буквально преклоняется перед отцом, горой стоит за родственников и особенно за жену и детей. Его забота о последних выражается как в том, что он не посвящает их в свои, порой не самые честные, дела, так и в однозначной готовности пойти за них до конца, пожертвовав жизнью, здоровьем и имуществом», — отмечает историк, профессор Ерванд Маргарян. — «Большая часть кяртов стала таксистами, автомеханиками, шиномонтажниками и сварщиками. В прежние времена им было не по статусу носить „пОльта“ и особенно куртки (в частности, если на них были накладные карманы, погоны, змейки, кнопки и всякие прочие „навороты“), зато „спинджаки“ были в почете. Позднее исключение было сделано для в меру поношенных джинсов, плащей и курток из черной кожи („кож“), последние особенным почетом пользовались в Ленинакане. Шапки и ушанки не носили, особенно „пыжиковые“. Мохнатые ушанки считались прерогативой азербайджанцев, езидов и жителей среднеазиатских республик, кепки-аэродромы — частью грузинского национального костюма. Бейсболки, лыжные шапки, балаклавы, и, конечно, банданы, считались „педерастической“ дребеденью. Единственным более или менее приемлемым головным убором была полупролетарская твидовая кепка. Поэтому в основном ходили с непокрытой головой, даже в лютые морозы, которые, впрочем, в Армении — большая редкость. Только выезжая в Россию, кярты вынужденно „напяливали“ теплые головные уборы. Поскольку кярту не пристало носить портфели, кейсы, барсетки, рюкзаки („зюкзак“) и пр. они все необходимое носили в вечно оттопыренных карманах спинджаков. Кярты всегда были гладко выбриты. Сизый подбородок — их отличительная черта».
Но в отличие от итальянских мафиози, для армянских кяртов уголовный образ жизни — в большей степени романтическая, завораживающая эстетика. Они в большинстве своем вполне законопослушные, вменяемые люди.
«Кярту были адептами воровской жизни, хотя сами в подавляющем большинстве этой жизнью не жили. Это как слишком верующий человек, который никогда не станет священником, но следует за ним…, — считает Маркос, — тем не менее, у кярту нашего времени должны были присутствовать четки (табек), причем особо почитались четки, сделанные на зоне. Они любили базарить, тереть, цепляться за слова».
Согласен с ним и Ерванд Маргарян: «Выдавать себя за „блатного“, особенно тем, кто на самом деле в тюрьме не сидел, считалось верхом бесстыдства, и было наказуемо. Считалось, что для того, чтобы быть реальным пацаном, необязательно быть блатным. Когда кто-то начинал к месту или не к месту употреблять соответствующий жаргон, его сразу одергивали. В то же время „стукачество“ было наказуемо».
Интересна и манера общения этих «хороших парней».
«Кярту моего времени очень любили приседать на корточки на дороге, на бордюре, во дворе и болтать», — с улыбкой вспоминает Маркос.
«Использование матерного языка среди кярту не приветствуется, матерщинника гонят из „круга“, так как у него „грязный рот“. Говорить нужно на простом, ясном „городском“ языке, без изысков и „архитектурных излишеств“, иначе сочтут, что ты выпендриваешься. К диалектам относятся без особого негатива, но приехавшие в город парни, особенно студенты, старались избавится от наречий и провинциальных говоров. Некоторые провинциалы, наоборот, старались сохранить образ деревенского парня, ибо, по их мнению, город уже не тот, лишь провинция остается истинной носительницей традиционных ценностей», — конкретизирует профессор Маргарян.
Кярту были и есть не только в Армении. В диаспоре их также немало — особенно в Соединенных Штатах, России и других странах, куда уезжали армяне в 1990-е годы. Пожалуй, именно этим можно объяснить популярностью в этих странах рабиса — особого направления армянской музыки и искусства, представляющего собой своеобразный шансон и популяризирующего образ кярту как «правильного», настоящего мужчины.
Интересно, что данная субкультура практически отсутствует в западноармянских общинах Великобритании, Южной Америки и Ближнего Востока, не прошедших советской и постсоветской «закваски».
Время шло, общество менялось, менялись и кярту. Новые правительства все более жестко и успешно боролись с криминалом, и воровской мир постепенно уходил в подполье, быть его частью становилось все более опасно и менее модно. Культура кярту также маргинализировалась, вызывая у прогрессивной и современной части населения не столько уважение, сколько пренебрежение и насмешки. Впрочем, это не мешало и не мешает кяртам оставаться верным своим понятиям.
Понятия кярту сложились в особый «кодекс чести», за нарушение которого к ответу могли призвать свои же. Его ключевые понятия, с одной стороны, это рыцарское поведение, благородное обращение с девушками, готовность помочь ближнему, с другой — требование, чтобы и члены семьи соблюдали определенные правила поведения.
Фото: ©Light Affect, instagram.com
«Среди кяртов есть обращенное к женщине выражение „Ты мой язык укоротила“, употребляемое в том смысле, что его женщина подставила говорившего перед его кругом общения, друзьями и знакомыми, лишила его возможности осуждать за те же проступки других», — консультируют нас этнографы.
«Если ты подкатывал к девушке, и она говорила, что у нее есть парень, то надо было отходить. Нельзя было навязываться девушке, у которой парень. Это, пожалуй, лучшая черта кярту. С другой стороны, они никак не принимают тот факт, что женщина может быть наравне с мужчиной, что можно помочь жене, скажем, с ребенком», — вспоминает Маркос.
Очевидно, что воспитанные в более современных и свободных реалиях девушки не разделяют данную точку зрения. «Мне кажется, основной посыл этой субкультуры — запрещать. Запрещать женщинам жить так, как они хотят, запрещать детям выбирать свой путь, запрещать всем остальным вести себя и даже думать не так, как кярту, — говорит сотрудник университета Рузанна. — В целом для девушки это очень проблемная категория мужчин».
«Кярту — это, конечно, гомофобы. Они ведут себя, одеваются и выглядят соответственно. Конечно же, они поборники традиций, адепты некой „прекрасной старины“. Это очень распространено в подобных сообществах — апеллировать к временам давно ушедшим», — считает Ерванд Маргарян.
Впрочем, многие встреченные нами так или иначе причастные к культуре кярту молодые люди не согласны с мнением о центрировании на гомофобии. Для них эта тема не является частью повседневного дискурса, она далека от их привычных интересов. Надо отметить и то, что традиционность кярту очень относительна и имеет место не сама по себе, а как особое, присущее им понимание традиций.
«Я не думаю, что кярту — традиционалисты в классическом понимании этого слова. Армянские традиции, как таковые с воровскими понятиями, исповедуемыми ими, расходятся в противоположные стороны. Кярту должен держать себя строго, приземленно. Ему не под стать прыгать через костер, танцевать на свадьбе или дне рождения. Может, только в кругу друзей», — считает Маркос.
Фото: ©Light Affect, instagram.com
На современном этапе развития армянского общества культура кярту постепенно уходит. Их все меньше в Ереване и других крупных городах, хотя в провинции они еще остались. Ориентированные на «старину» и не принимающие новое, кярты просто не могут сохраниться в нашем постоянно меняющемся мире, не адаптируясь к переменам. А «прогибаться» они не хотят. В изменившихся моделях поведения, системе ценностей и взглядах «хорошим парням» становится все теснее. Общество, в свою очередь, воспринимает их все более негативно, порой сознательно маргинализируя, причисляя к привычным россиянам «гопникам». Однако кярту — все-таки не гопник, он гораздо больше, пусть и декларативно, связан с традицией, а его образ жизни, несмотря на наличие множества устаревших в XXI веке аспектов, более строен и систематизирован. Разрушение этой субкультуры сопровождается ее огламуриванием — сохранением некоторой эстетики с выхолащиванием духовной и ментальной составляющей — кодекса чести, образа жизни, некоторых особенностей поведения. В результате сейчас настоящего кярта в крупном городе встретить становится все сложнее…
А как же «кярту-политика» и ее олицетворение — Республиканская партия? Она была сметена «бархатной революцией» во многом именно потому, что на волне общего упадка кярту-культуры изменила себе — стала выглядеть поборницей традиций лишь внешне. Республиканцы по-прежнему хотели видеть Армению некоей «страной кярту», однако сами таковыми они давно не являлись — их дети учились за границей, а счета в банках, недвижимость и бизнес росли как на дрожжах. По сути, с ними произошло то же выхолащивание, что и с их «уличными» собратьями и их же электоратом. Армения — маленькая страна, где такого рода «измену» невозможно скрыть. В результате былой флер романтики, окружавший РПА, растаял. Они уже не могли отвечать за свой образ жизни, за декларируемые идеалы и за свои слова. А отвечать за слова кярт должен…
В оформлении статьи использованы фотографии Light Affect.
Антон Евстратов,
кандидат исторических наук,
преподаватель Российско-Армянского (Славянского) университета,
журналист, заместитель главного редактора портала Kavnews,
специально для Армянского музея Москвы