Лиана Гукасян — художница, представительница течения экспрессионизм. Живёт и работает она в Милане. В Лиане необычно всё: работы, внешность, манера общения и даже биография. К своим 33-м годам она успела провести несколько персональных выставок и стать обладательницей ряда престижных международных премий. Картины Лианы обескураживают неподготовленного зрителя. Это откровенный разговор художницы о самых интимных переживаниях. В этих работах без фильтра можно почувствовать драматизм и тревогу, но в то же время они притягивают своей выразительностью. О своём пути в искусстве, творческих принципах и планах на будущее Лиана Гукасян рассказала в интервью корреспонденту Армянского музея Москвы Татьяне Тростниковой.

Татьяна Тростникова: Лиана, расскажи о своей семье. Имел ли кто-то отношение к искусству?

Лиана Гукасян: Я родилась в Германии, в городе Магдебург, где служил мой отец. Но когда мои родители развелись, мы с мамой и сестрой переехали в Армению. Там прошли моё детство и юность. Насколько я знаю, художников в семье не было. Живопись — это моё личное направление, которое со временем стало и работой и стилем жизни.

Т.Т.: В каком возрасте ты начала рисовать и когда поняла, что хочешь заниматься этим серьёзно?

Л.Г.: Свой первый рисунок я сделала в 4 года, когда мой отец ушёл из семьи. Это был его портрет на советской зелёной грелке. Никогда её не забуду! С тех пор это упражнение руки и мысли, это движение и желание ловить всё, что плывёт в воздухе, вошли в мою жизнь. Как только мы переехали, я начала ходить в художественную школу. По утрам у меня были занятия в общеобразовательной школе, а вечерами я рисовала. Незадолго до окончания художественной школы, учителя решили отправить мои рисунки на конкурс, организованный ЮНИСЕФ. Мне тогда было 8 или 9 лет. Я выиграла и заработала свои первые деньги. Помню, что это были 100 долларов. На церемонии награждения, которая проходила в Ереване, присутствовал тогдашний президент Армении Роберт Кочарян с женой. У меня был шок от большого города! Я росла в очень маленьком селе в Гегаркуникской области, где находится озеро Севан. Сейчас оно называется Ваган, а в советские времена носило название Орджоникидзе. Это последний населённый пункт перед границей с Азербайджаном. Там только лес и несколько домов, а в Ереване были такие широкие улицы и много зданий!

*Лиана Гукасян. Мама, я люблю тебя (Mother, I love you), 2014 год*

Т.Т.: Как ты оказалась в Италии?

Л.Г.: С 2003-го по 2008 год я училась в художественном училище имени Терлемезяна в Ереване, а в 2008-м поступила в миланскую Академию изящных искусств Брера и переехала в Милан. Я очень уважаю и ценю честную, строгую армянскую школу, но мне нужно было освободиться от этой строгости. Хотелось рисовать без тотального контроля, чтобы моё сердце и голова соединились.

Т.Т.: Чем система преподавания в Италии отличалась от армянской?

Л.Г.: В последние годы, с появлением интернета у студентов в Армении уже появилась возможность изучать современных художников и искусство, а тогда, во всяком случае у меня, не было ни интернета, ни даже компьютера. И мне было скучно изучать живопись по старым советским книжкам. Не хватало более широкого взгляда и книг по современному искусству с анализом. В Ереване очень сильная школа рисунка и живописи, которая дала мне важную базу. Можно сказать, что в Армении я изучила все буквы, а затем мне нужно было учиться писать свою персональную поэзию. Именно поэтому я и переехала в Милан. Италия дала мне доступ к большому количеству информации и подарила свободную мысль. Таким образом, я получила развёрнутую систему координат.

Т.Т.: А что тебе дала жизнь в Италии в личном плане? Ты сильно изменилась?

Л.Г.: Постепенно со мной происходила трансформация. Из села я переехала учиться в Ереван, а из Еревана — в большой город другой страны. В Армении у меня не было пространства для того, чтобы почувствовать себя самой собой, или я его не видела. А в Италии оно появилось. Здесь я осознала, кто я, прикоснулась ко всем своим внутренним шкатулкам и смогла понять, где что находится. Что-то поменяла в себе как в человеке и как в художнике. Но какие-то вещи остались. Я очень жёсткая по отношению к себе самой. Это качество досталось мне от отца. Будучи военным, он всегда следовал принципу меньше думать и больше делать. А экстравагантность у меня от бабушки. (Улыбается.)

Т.Т.: Чувствуешь ли ты себя армянкой, живя в Италии? Или скорее человеком мира?

Л.Г.: Естественно, моё происхождение выдаёт кавказское лицо с чёрными широкими бровями и большими глазами, но я не хочу использовать эту печать, подчёркивая свою армянскую суть как художник. Я всегда была армянкой и ею останусь, но это как интимный аромат— не нужно постоянно упоминать об этом, это не должно нести тяжесть.

Т.Т.: Кто такой, по-твоему, художник?

Л.Г.: Художник в широком смысле этого понятия — это открытый, восприимчивый ко всему окружающему человек, который использует свои инструменты, чтобы творить и транслировать миру то, что он чувствует. У художника, который пишет картины, этот инструмент — руки.

Т.Т.: Есть ли у тебя кумиры? Какие художники на тебя повлияли?

Л.Г.: Мне близко фигуративное, даже если я это слово не очень люблю, иконографическое направление. Это художница-экспрессионистка Марлен Дюма, которая живёт и работает в Амстердаме. Режиссёр Али Аббаси — его тоже можно назвать экспрессионистом. А насчёт прошлых эпох, мне нравятся немцы: Отто Дикс и его гравюры, писатель Вольфганг Хольбайн и немецкий художник эпохи Возрождения Маттиас Грюненвальд. Это гении, которые меня вдохновляют, при этом я не обращаюсь к их творчеству каждый день. Уважаю и люблю то, что было, но больше всего мне интересен мир сегодняшний. Люблю выходить из дома в пальто до пола и длинных кожаных перчатках со своими книжками и сумками. Люблю наблюдать за людьми и представлять, о чём они сейчас думают, в том числе за иностранцами. Иногда хожу по Китайскому кварталу в Милане. Всё это очень вдохновляет. Это магия: звёзды плывут, и ты их ловишь.

Т.Т.: Как ты считаешь, в восприятии работ важна личность их автора, или это нечто отдельное? Я часто слышу о том, что, например, музыка кому-то не нравится из-за политических убеждений музыканта или его сексуальной ориентации.

Л.Г.: Ориентация и политические убеждения абсолютно не связаны с искусством. Всё это неважно, если человек творит волшебство. Важнее всего искренность с самим собой и чистота, внутренняя свобода. Художники — эгоистичные и экстравагантные, но в то же время хрупкие. У каждого бывают свои кризисы и драмы. Не так легко заниматься творчеством каждый день — рисовать или даже играть на гитаре. Это определённая жертва миру и она совсем не равносильна тому, чтобы каждый день ходить на работу и в конце месяца получать зарплату. Поэтому с нами нужно быть деликатными. Мы ведь соль для мира, без нас будет очень скучно.

*Лиана Гукасян. Не стучи в мою дверь (Non bussare alla mia porta), 2014 год*

Т.Т.: Какие темы тебя интересуют? О чём твоё искусство — об идеалах и возвышенном или о социальном и современном?

Л.Г.: Мои работы о жизни, о людях и их переживаниях. Они вне времени, мой подход универсален. Многие любят моих персонажей, многие их боятся, но я стараюсь, чтобы они «дышали» — в моих картинах много пространства, красок и материи.

Т.Т.: Расскажи, над какими проектами ты сейчас работаешь.

Л.Г.: Сейчас у меня очень много предложений, но далеко не все они мне интересны. Я многим отказываю. С 15 января я работаю в арт-резиденции Fabbrica del Vapore в Милане. Это бывшая фабрика, где организовано рабочее и выставочное пространство для художников со всего мира. Резиденция рассчитана на 18 человек — у каждого своё помещение. Здание открыто для свободного посещения каждый день, и в течение трёх месяцев люди могут прийти и посмотреть, как ты работаешь. Ещё 2–3 года назад, мне не очень нравилось, когда кто-то наблюдал за моей работой. Но это были мои маленькие блоки, маленькие «кавказские зверушки», и я их победила. Теперь мне приятно, когда на меня смотрят, пока я рисую. Для зрителя важно видеть этот воздушный момент творения, и нужно быть доступным для него. Я буду готовить серию работ для выставки, которая пройдёт по окончании моего пребывания в резиденции. Также надеюсь, что важная персональная выставка состоится в апреле в Неаполе. Она будет приурочена к дню памяти жертв Геноцида армян. Мы ни на минуту не забываем о печальных событиях, происходивших на территории Османской империи, но каждый год 24 апреля вместе с нами об этом вспоминает весь мир.

Т.Т.: Недавно в Милане прошёл ваш совместный концерт-перформанс с певицей Ритой Текеян. Какое значение в этом событии имело то, что вы обе армянки?

Л.Г.: Рита Текеян тоже армянка, и это прекрасно. Но гораздо важнее то, что её музыкальное направление очень близко моим работам, оно оригинальное и очень экспрессивное. В Рите есть что-то магическое, царственное, она напоминает мне Диаманду Галас. Она родилась в Бейруте и не очень хорошо знает армянский, но я чувствую с ней какое-то родство. Нас объединяет один и тот же взгляд на жизнь и искусство, женщину, женственность и материнство. Мы познакомились в армянской церкви в Милане и заметили друг друга. Очень подружились, хотя часто видеться не удаётся, так как она живёт в другом городе. Летом я предложила Рите устроить совместный перфоманс, и она согласилась. Надеюсь, что месседж, который мы хотели донести до нашего зрителя, получился чистым и достойным.

*Лиана Гукасян. Не трогай меня (Don't touch me), 2018 год*

Т.Т.: Что ты думаешь о современной роли женщины в искусстве и в быту? Для искусства важен пол?

Л.Г.: Художниц, выбравших в качестве художественного инструмента экспрессионизм, в Милане мало, меня окружают одни мужчины. И если, отправляя портфолио, я указываю в письме только фамилию, глядя на мои работы, многие думают, что я мужчина. (Смеётся.) Они не женские, потому что у меня такой характер. Последние 5–6 лет я вижу, что различий между полами в искусстве нет, но в повседневной жизни они, к сожалению, пока ещё чувствуются. Женщина и мужчина получают разную зарплату за одну и ту же работу — мужчина зарабатывает больше. В искусстве этих рамок нет. Но быть женщиной-художником нелегко, потому что в жизни женщины есть много моментов, которые не позволяют ей полностью посвятить себя творчеству. Сильную женщину, которая успевает всё, я не сравню даже с сотней мужчин, которые просто работают. Они вызывают искреннее восхищение. Большую роль играет синхронизированность тела. Многие мои коллеги и подруги в Италии за час успевают сделать, допустим, только 4 вещи, а я — 12. Эта мощная динамика у советских женщин в крови. Приезжая в Европу, мы уже знаем, что такое бедность и тяжёлые времена. Знаем, каково жить в некомфортных условиях. Это мотивирует к достижениям и придаёт сил. А итальянцы этих ощущений не знают, поэтому ритм здесь очень медленный.

Т.Т.: По этой причине на постсоветстком пространстве столько молодых людей, занимающих высокие должности и имеющих собственный успешный бизнес. Европейцы, по моим наблюдениям, к этому приходят в более зрелом возрасте.

Л.Г.: У постсоветских людей другой ментальный ритм, другая биология. Здесь мне это помогает. Когда я отправляю кому-то своё портфолио с резюме, у многих в голове не укладывается, как в 30 с небольшим можно окончить две государственные академии, получить важные премии и провести не одну персональную выставку. В Италии я успешный человек, который много добился. Меня знают и любят. Но возвращаясь в Армению каждое лето, я наблюдаю за своими сестрёнками — как они работают, занимаются детьми, прекрасно выглядят и всё успевают. В эти моменты мне кажется, что за 11 лет жизни в Милане мой внутренний ритм замедлился.

Т.Т.: Так вышло, что современный художник — сам себе и менеджер, и пиарщик, и модель, и куратор. Как ты к этому относишься?

Л.Г.: Думаю, тут играет роль характер. Есть художники, у которых восхитительные работы, но им нелегко позвонить или пойти в галерею из-за стеснительности. Кто-то должен им в этом помочь. Хотя я думаю, настоящая, честная работа в любом случае дойдёт до зрителя. Если не сегодня, то через 5–10 лет. Я в этом плане сама себе режиссёр. Хотя у меня два персональных куратора, я не прошу их обратиться куда-то. Если узнаю, что есть какая-то интересная галерея, которая работает с экспрессионизмом, не теряя времени, сама звоню туда и рассказываю о себе. Сразу предлагаю прийти к ним, чтобы познакомиться и понять, нравимся мы друг другу в искусстве или нет. Когда ты общаешься с кем-то через посредника, проходит слишком много времени, а в Италии и так всё очень медленно. Когда ты общаешься эмоционально и искренне, никто тебе не откажет. Мне никогда не говорили «нет».

Т.Т.: Каким образом на тебя выходят коллекционеры ?

Л.Г.: В основном через галереи. Но, например, этим летом два коллекционера обратились ко мне, увидев мои работы в инстаграме и на сайте.

Т.Т.: Следишь ли ты за тем, куда попадает каждая твоя картина?

Л.Г.: Мне известно, в какой стране находится та или иная работа, но без подробностей. Если она в Италии, то, может быть, знаю, на какой вилле. Картины, как дети, которые женились и должны покинуть родительский дом, чтобы прожить собственную жизнь. Естественно, мне будет грустно, если я узнаю, что с ними что-то случилось. Но недолго. Было бы скучно, если бы всё жило вечно. Три мои работы украли на ярмарках современного искусства. Одну в Турине и две — в Греции. В Турине я выставляла работу на туалетной бумаге: это были рисунки фломастером на весь рулон, похожие на фильм. Они всем очень нравились, но в последний день обнаружилась их пропажа. Я только улыбнулась, хотя это стоило мне двух месяцев работы. Потом даже узнала, кто их украл, но ничего делать не стала. Нужно легко переносить такие вещи, это всё отвлекает от главного.

Т.Т.: Как проходит твой рабочий день?

Л.Г.: Очень люблю работать и изучать что-то новое. Поэтому кроме больших проектов у меня всегда есть разные маленькие. Я выступаю в роли арт-директора одного арт-шоурума, раз в месяц занимаюсь с детьми в русской ассоциации в Милане (ит. Associazione Italia-Russia a Milano) — мы рисуем и ходим в музеи. В мастерской я работаю по 4 часа, а в остальное время рисую в блокноте, сижу в книжных магазинах и читаю. Люблю наводить порядок в доме, менять местами свои работы и фотографии. Обожаю шить. У меня есть швейная машинка, но я часто шью вручную. Делаю себе, например, жилеты с рисунками. Вот так своеобразно провожу день. (Улыбается.) Встаю рано, как солдат, и сразу подключаюсь к миру, а к вечеру я уже тряпка. На тусовки по вечерам не хожу — это бесполезная трата времени. Бывают дни, когда я не рисую в мастерской, а делаю это только в воображении. Зато потом за день могу закончить даже 10 метров работы.

Т.Т.: Ты не боишься забыть идеи, которые приходят тебе в голову, если сразу не воплотить их в жизнь?

Л.Г.: Абсолютно нет! У меня очень хорошая память. Сначала я рисовала в блокнотах, но потом поняла, что так, наоборот, всё забываю. А когда я держу эти образы, как звёздочки, у себя в голове, они там живут.

Т.Т.: Расскажи про свои планы и мечты. Чего бы хотелось в ближайшее время и в более далёкой перспективе?

Л.Г.: Далёкую перспективу я в данный момент вообще не представляю себе. Просто хочу иметь свой чай и сухофрукты, не думать ни о чём и спокойно, сосредоточенно работать. А потом посмотрим, куда меня это приведёт. Хотела бы попутешествовать по резиденциям. Кстати, в Москву тоже отправила заявку. У одной семьи коллекционеров в доме большая мастерская, где можно работать три недели, а потом провести выставку. Хочу поставить на ноги крутой журнал об армянском искусстве сначала на итальянском языке, а потом — на русском и английском, перевести с итальянского на армянский важные книги с анализом современного искусства, дав возможность ребятам в Армении познакомиться с этим материалом.

Журналист, блогер Татьяна Тростникова специально для Армянского музея Москвы

Микаэл Оганджанян: «Скульптура – это трёхмерная философия»