Работы скульптора Гургена Петросяна находятся в коллекциях Московского музея современного искусства, музея современного искусства «Эрарта» (Санкт-Петербург), Государственного музея Востока, а также в частных собраниях в Москве, Нью-Йорке и Дубае. На его счету групповые и персональные выставки в Московском музее современного искусства, в музее «Эрарта», ЦТИ «Фабрика», Центре дизайна ARTPLAY и на других площадках. В преддверии новой персональной выставки скульптора, которая откроется 12 сентября в выставочном пространстве CUBE Moscow в галерее Mizk, мы поговорили о том, куда движется современное искусство и почему так сложно его понять.

— Гурген, что вас привлекло в профессии скульптора?

Мои родители — художники, и мне с детства было интересно искусство. В 11-12 лет, прочитав книгу о Микеланджело, я остался под большим впечатлением и решил заниматься скульптурой серьёзно.

— Вы учились в художественном училище и академии в Ереване, а затем в МГХПА им. С.Г. Строганова и в школе «Свободные мастерские» в Москве. Одного образования недостаточно? Я часто слышу от художников, что главное — это экспериментировать.

Мне нравится учиться. С удовольствием продолжал бы это делать и сейчас. (Улыбается.) Хотел бы получить философское образование, но пока не нахожу времени. А что касается экспериментов — перед тем, как отправиться в свободный полёт, нужно получить определённые знания, научиться понимать контексты. Художник должен знать, что делает. Каждый его шаг должен быть обоснованным.

— Какую роль, по-вашему, в современном мире играет искусство?

Большую! Как бы пафосно это ни звучало, искусство всегда ощущало дух времени раньше всех. Художники интуитивно предугадывали, что грядёт в будущем, и реагировали на это.

— А что, на ваш взгляд, стоит за словосочетанием «современное искусство» — это этап развития искусства или один из его жанров?

Мне кажется, это исторический этап развития искусства. В контексте истории искусство — то, что отражает своё время. Если слишком обобщить, оно имеет три периода. До XIX века оно изображало мир таким, какой он есть. После XIX века, в период модернизма, художники начали создавать свой собственный мир. А сегодня, в эпоху постмодерна, можно сказать, что всё уже сделано до нас. Материал для создания произведений искусства нам дают предшественники. Мы постоянно думаем о том, что происходит, поэтому современное искусство — это ни что иное, как рефлексия. Мы уже не смотрим на мир прямо, как это было изначально, а пропускаем через контексты. Сейчас искусство поднимает социальные и политические вопросы. Художник не может быть полностью оторванным от мира, если только речь не идёт о декоративном искусстве, которое призвано стать частью интерьера. Хотя, конечно, это должно быть сделано хорошо. Сегодняшнее искусство иронично. Его грани постоянно расширяются — произведения искусства выходят за территорию галерей и музеев, появляются новые жанры.

— И всё сложнее становится отличить искусство от неискусства. Иногда складывается впечатление, что всё это сплошная провокация, за которой скрывается отсутствие идеи.

Критики и те, кто разбирается в искусстве, сейчас так часто спорят, является что-то искусством или нет, именно потому, что оно выходит из привычных рамок и форм. Современное искусство сложное для понимания. С другой стороны, ведь Рембрандт тоже не для всех. Меня больше вдохновляет живопись XVI-XVII веков, чем современные художники, потому что в высоких образцах искусства всегда остаётся что-то неразгаданное. Если ты полностью раскрыл замысел художника, то его работа теряет часть вечности. Искусство для меня на этом заканчивается. Я не против того, чтобы искусство шло в массы, но оно не должно превращаться в коммерческий проект, чтобы быть ближе и интереснее обывателю.

Часто можно столкнуться с тем, что зрителю всё разжёвывают, не оставляя места для собственных мыслей. Но искусство — это не примитивное прямое высказывание, оно глубже. И в нём не бывает случайных вещей, это абсолютно осознанный акт. Конечно, есть момент творения, но всё равно внутри каждого произведения есть архитектоника, по законам которой ты строишь это всё. В скульптуре, как в литературе и любом другом искусстве, если отбросить красивые художественные моменты, всегда остаётся чистая схема, композиция, внутренняя логика, некий фундамент.

— Как вы считаете, кто-то из современных художников в будущем станет классиком?

Какие-то художники, может, и забудутся, но большинство, думаю, станут классиками. Просто потому что они отражают своё время — это и есть критерий попадания в историю искусства. Лет через 100-200 мы будем изучать её по произведениям нынешних современных художников. А нравятся они или не нравятся — другой вопрос. Есть хорошие художники, которые делают интересные вещи, но если они не понимают наше время и не отражают его, то не попадут в историю искусства. Сейчас всё открыто, есть соцсети. В век интернета незамеченным остаться трудно. Хотя авторство как таковое уже не имеет значения. А сейчас у многих звёзд современного искусства есть свои фабрики, где вместо рабочих трудятся художники. Идея, которую ты передаёшь, стала важнее индивидуального почерка и мастерства.

— О чём ваши работы? Какие главные темы вас интересуют?

Я не люблю повторяться и устаю от однообразия, поэтому беру совершенно разные темы. Постоянно читаю что-то, смотрю, и если меня тронула тема, начинаю работать над ней, чтобы передать свои мысли. Каждая моя работа — это часть проекта, посвящённого одной теме. И, может быть, я несколько старомодный, но должен сразу видеть, как её можно воплотить. Для меня всё-таки важно оставаться скульптором. Каждый художник решает для себя какие-то задачи, каждого интересуют свои темы. Например, есть те, кого волнует тема конца искусства.

Подобные изменения касаются не только искусства. В парадигме постмодерна меняется очень много вещей, и мы этого даже не осознаём. Сейчас совсем другое общество и другое общение. Даже государственные границы стираются. Ты выбираешь, с кем общаться, по интересам, а не из-за того, что вы одной национальности. Мир, который мы знали раньше, меняется. Искусство в том числе исчерпает себя, став слишком сухим и концептуальным.

— Где для вас грань дозволенного в искусстве?

Мне кажется, искусство должно быть абсолютно свободным от цензуры. Нельзя нарушать закон, а всё остальное дозволено. Художник имеет право даже на высказывания, выходящие за рамки общепринятой этики — любая новая идея всегда нарушала общепринятые этические нормы своего времени. В эпоху социальных сетей закрываться глупо. Когда государство начинает что-то запрещать, оно не понимает, что это не только не поможет, но и даст обратную реакцию — запретный плод сладок.

— Ваши работы находятся в галереях, музейных и частных коллекциях в Москве, Санкт-Петербурге, Нью-Йорке и Дубае. Где вам нравится видеть их больше всего?

Для художника честь — выставляться в музее и быть частью коллекции. Естественно, важно, что это музей. Есть крупные галереи, которые по статусу равны музеям. То же самое касается и коллекционеров. Последние годы у меня по 3 персональных выставки, плюс групповые проекты. Персональные выставки интереснее тем, что ты выбираешь историю, которая интересует тебя самого. А если это выставка групповая, нужно соответствовать темам, выбранным куратором.

— Меняет ли место значение работы?

Значение работы меняет контекст. Это идёт ещё от Марселя Дюшана с его работой «Фонтан». Там же всё строится на том, что он вырывал предмет из бытового контекста и переносил в выставочный, превращая в произведение искусства. А сам с ними вообще ничего не делал.

— Выставка — это для вас монолог или диалог?

Желательно, чтобы это был диалог, хотя, как я уже сказал, на зрителей я не ориентируюсь. В идеале должен быть какой-то интерактив. Отношения между художником и зрителем сейчас горизонтальные. Барьеры снимаются, больше нет пирамидальной модели отношений. В Европе, например, когда профессор читает лекции, студенты не просто молчат и слушают, а участвуют в обсуждении темы. Мне кажется, что такие горизонтальные отношения более правильные, чем вертикальные.

— Должен ли сейчас художник быть социально активным?

Сам я не такой активный, но вообще это желательно. (Улыбается.) Нужно проявлять инициативу, понимать, что, куда и как. Просто очень хорошо всё делать — это не гарантия успеха. Лучше продвигать то, что ты делаешь, общаться со своей аудиторией, и, если это слово здесь уместно, то быть хорошим менеджером. Или можно нанять такого человека. На Западе есть арт-менеджеры — представители художника, которые его продвигают. Это удобно, потому что лично мне лень этим заниматься. Например, свой сайт я вообще не трогал с 2014 года, но это неправильно.

— Вы упомянули слово успех. А что оно для вас означает?

Для меня успех — это признание, персональные выставки в крупных музеях и галереях в других странах.

— Расскажите о предстоящей выставке в Москве.

Рабочее название этого проекта «Герои и боги». Был такой историк и философ — Вико [Джамбаттиста Вико, основоположник философии истории и этнической психологии — прим. ред.]. У него история делится на три части: эпоха богов, эпоха героев и эпоха людей. Он рассуждает, как они сменяются, и мне это интересно. Я взял античный по форме рельеф, но изобразил на нём героев комикса. Таким образом, продукт массового потребления получил высокую форму античных героев, богов и философов. Хочу показать, что сейчас эти грани стираются. А ещё у меня в этом проекте будет мускулистая скульптурная нога, которая ломает стену. Кинематографичность этой сцены указывает на то, что стираются и грани между жанрами — скульптурой и кинематографом. Это скульптура, но в то же время она похожа кадр из фильма. Когда-то были герои, которым подражали, а сейчас их нет. Они остались только в фильмах массового потребления.

Беседовала Татьяна Тростникова,
журналист, медиа-менеджер, блогер и путешественник

Георгий Франгулян: «Нужно объяснять на понятном людям языке»