Проснувшись утром и выбравшись из палаток, мы любовались природой — лесистыми горами, за которые зацепился белоснежный утренний туман и не хотел прощаться, рекой Тертер, прыгающей по камням и убегающей вдаль — меж гор, в тот же туман. Никому не хотелось говорить, поэтому Анатолий, молча, начал собирать щепки и разводить костёр, Ольга, также не проронив ни слова, расстелила скатерть на траве, я зажгла горелку, чтобы приготовить по-быстрому кофе… Остальные члены нашей многонациональной команды пока ещё спали. Некоторые оказались в Армении по работе или были в турпоездке, но карантин, объявленный в связи с распространением коронавируса, и закрытые дороги оставили их в этой стране на несколько месяцев.

Помешивая кофе, я обратила внимание на раскаты грома, которые то нарастали, то затихали, то гремели так, будто небо обстреливало им землю. Гром подхватывало горное эхо и разносило по округе. Прежде чем отправиться в поход в Арцах (Карабах), мы посмотрели прогноз погоды на 26 и 27 сентября: вечером в субботу кратковременный дождь (он был, да), утром в воскресенье пасмурно, но без дождя.

— Какой-то странный гром, — сказала я Ольге, и та молча согласилась. Через минуту пришла другая мысль — это военные учения: мы же находимся на самой границе. Арцах — маленький кусочек райской земли, куда ни глянь — повсюду границы, которые армянам приходится охранять и держать до скрипа костей, до надрыва вен, до последнего вздоха жизни.

Через пару часов наш палаточный лагерь начал оживать. Люди подтягивались к скатёрке, которую расстелила Ольга. На «столе» уже стоял скромный завтрак из яичницы с помидорами, быстро приготовленный курдом Шамалем на костре. Но завтрак мы не успели съесть. Поляна засуетилась. Другие походники начали спешно собираться. К нам подошли мужчины в камуфляже и сказали, что в семь часов утра Азербайджан начал ракетно-артиллерийский обстрел не только приграничных сёл, которые все годы с 90-х под прицелом, но и Степанакерта. «Это уже война!» — сказал один из них и поспешил к другим походным группам, которые были ещё не в курсе, что утренний гром — далеко не природное явление.

Мы дружно собрали палатки и спальные мешки. Вокруг нас бегала непонятно откуда взявшаяся курица, пытаясь пробраться к скатёрке, чтобы поклевать крошки.

Поляна вокруг горячих источников быстро опустела. Осталась одна машина. Толстый мужик в плавках стоял на возвышенности у источника с той самой курицей в руках, которой успел свернуть шею и ошпарить в горячей воде, — типичный образ гротескного искусства.

После двадцати километров бездорожья через лес, разрушенного первой войной, но всё ещё заселённого малочисленными жителями деревни, мы должны были въехать в 600-метровый тоннель, в котором двум встречным автомобилям никак не разъехаться. Но не успели доехать — навстречу на скорости неслись несколько машин. Одна из них остановилась, и водитель сказал, мол, разворачивайтесь, тоннель бомбили, Сотский перевал на Варденис под обстрелом да и сам Варденис, который находится на территории Армении, пострадал.

Развернулись. Куда ехать, что делать — чёткого понимания не было. Но группа из четырнадцати человек, включая детей, держалась стойко. Только Алиса нагнетала обстановку, постоянно названивая по роумингу своему мужчине и рассказывая, в какой ужас мы попали, и доставая водителя расспросами «куда мы едем?», «я должна знать, куда ведёт эта дорога?». А мы не знали, куда едем и куда ведёт дорога — ориентировались на другие машины, от которых держались на расстоянии.

Из домов тех самых малонаселённых деревень бежали люди, в основном старики и женщины с маленькими детьми, — кто-то с сумками, кто-то налегке, по дороге их подхватывали машины, уже набитые до отказа. На дорожной развилке стояли мужчины в камуфляжах и с оружием и направляли всех в сторону разрушенной школы в брошенной деревне: там есть бомбоубежище.

Я не знаю, как называлось раньше это село и есть ли оно на карте, но уверена, многие запомнят его как спасительное место, в каком бы плачевном состоянии оно ни было.

В бомбоубежище при тусклом свете на стульях и старых кроватях с сеткой сидели женщины и дети. Поразило то, что никто из малышей не плакал. Стояла гробовая тишина. Мы, молча, прошли в глубину укрытия, где были свободные места и где не было света, только в конце светился проём в стене, удручающе освещая завалы камней.

Алиса начала всхлипывать — на её плач в тишине среагировали несколько женщин, подошли, начали успокаивать, подбадривать, еле сдерживая слёзы Десятилетний сын Алисы сидел и молчал. Я положила руку на плечо армянке, на коленях которой сидела годовалая девочка, и она заговорила с болью: «Там два моих сына. А это моя внучка. Вы тоже молитесь…».

Я села на свободный стул в тёмном углу рядом с армянкой, окружённой тремя маленькими девочками.

— Алёна? — вдруг заговорила она, назвав моё имя, и это прозвучало так неожиданно и странно, учитывая ту обстановку, в которой мы находились. — Помните, несколько лет назад вы ночевали в нашем доме. Я — Лаура, помните?

И вправду, пути Господни неисповедимы. Можно ли было представить, что я снова встречу тех добрых людей, приютивших нашу компанию в своём деревенском доме несколько лет назад, когда мы ночью постучались в их дверь.

— А Каринка, где Каринка? — я вспомнила, как зовут дочку Лауры, ту самую двенадцатилетнюю удивительную девчушку, которая утром, три года назад, заглядывала в моё сонное лицо, ожидая, пока я проснусь окончательно. И вот, гостья встала с кровати, умылась, Каринка подала полотенце, продолжая с интересом разглядывать. А потом так доверчиво взяла за руку и сказала: «Алёна, пойдём, я покажу тебе самое красивое место на земле».

Мы прошли через осенний сад, поднялись на бугор, откуда открывался вид на окрестности: скалистые горы, поросшие богатым лесом, разрушенную деревню — руины и несколько бедных домов, ухабистую дорогу. Да, место производило удручающее впечатление. Но глаза Каринки горели от восхищения, и это было заразительно, я поверила безусловно.

И вот, по коридору жалкого бомбоубежища ко мне идёт уже оформившаяся красивая девушка Карина. Это было как замедленной съёмке. Потом все вокруг засуетились, засобирались. Мы приобнялись с Каринкой на секунду, затем она взяла за руки малышек, помогла матери собрать вещи, и они направились к выходу.

Бомбоубежище моментально опустело. Остались одна женщина с ребёнком-грудничком и мы.

Я вышла во двор и направилась, как мне показалось, к координатору Ванику, который рассаживал людей по машинам, спросила:

— А что нам делать? По какой дороге ехать? У вас же есть связь, что происходит на Сотском перевале?

Мужчина указал на две машины, в одной из которых уже сидела Каринка с мамой и племяшками:

— Езжайте за ними, они через Кельбаджар выведут вас на грунтовую дорогу, по которой можно добраться до Вардениса.

Ехали, снова держась друг от друга на расстоянии. Вот и тоннель. Вглядываемся в темноту. Всё спокойно. Машины направляются только в одну сторону — в сторону границы в попытке выехать из опасной зоны.

На повороте на Кельбаджар (сейчас — Карвачар) военные заглянули в машину, документы не стали проверять. Суета, много транспорта, много людей… От трассы свернули на грунтовку, доехали до города. У дороги стояли несколько мужчин, которые пытались посадить престарелых родителей и детей в направляющиеся в сторону Еревана машины. Мы взяли дедушку и двух внучек. Потом чуть дальше — бабушку и внука. Без вещей и документов. На выезде из Карвачара небольшой пост. Снова никто не проверил документы, лишь спросили: «Карабахцы есть в машине?» — «Да» — «Аствац пахи» («Да хранит вас Бог»). Поехали дальше.

Все в Армении знают, что самый высокий перевал, Мегрийский, пролегает через высоту 2535 метров над уровнем моря. Так вот, нет, есть перевал, который выше, и есть грунтовая дорога, пусть и трудная, через высоту 2565, которая соединяет Арцах с Арменией. По этой дороге мало кто ездит, все пользуются двумя трассами — либо через Горис-Лачин, либо через Варденис. Навстречу — много военных и частных машин, разъезжаться на узком серпантине сложно, но все относятся понимающе друг к другу, уступают тем, кто направляется в Арцах. А природа вокруг райская — альпийские луга, живописные горы. Картину омрачают руины домов — свидетели Карабахской войны начала 90-х. Команда наша, чтобы поддержать друг друга и отвлечься от ситуации, восторженно реагирует на пейзажи за окном.

Наверное, это была самая долгая и напряжённая дорога в город Варденис, который тоже подвергся атаке.

Варденис встретил множеством военных машин и людей на улицах — в камуфляжах, с оружием. Въезжая в город, в голову пришла глупая для той ситуации мысль: где моя маска, у нас же до сих пор масочный режим. Но — всем уже было не до масок.

В Варденисе появилась сотовая связь, и все начали читать новости, звонить родным, чтобы сказать, что живы, выбрались из Карабаха, но ситуация там очень тяжёлая. В ответ слышали: «Проезжайте быстрее Варденис, там небезопасно!». Посовещавшись, решили остановиться на пять минут, чтобы купить водки и сходить в туалет — смыть с себя пыль после трудной дороги.

Проезжая озеро Севан, сделали привал, чтобы перекусить. В багажнике у нас стояла огромная кастрюля с той самой яичницей с помидорами, которую не успели съесть утром. Быстро накрыли стол в беседке, развели костёр, разогрели на ужин завтрак. Наши вынужденные попутчики — дедушка, бабушка и их внуки, чувствуя себя несколько растерянно, отказывались от еды, но видно было — голодны и замёрзли… На Севане даже летними вечерами прохладно, не говоря уже о конце сентября. Тоня и Ольга надели на малышек свои жакеты, те, чуть согревшись и освоившись, доверчиво прижались к женщинам. И, наконец-то, мы узнали имена наших попутчиков из Арцаха.

День 27 сентября подходил к концу. Доехали до Еревана в темноте. По дороге карабхцев ждали родственники и знакомые, которые готовы были их приютить. Но армянская столица даже в темноте кипела: в разных местах стояли люди, многие на своих машинах, без всякого учёта и призыва, собирались ехать добровольцами в Карабах. Повсюду чувствовался боевой настрой.

Писатель Алёна Дандина специально для Армянского музея Москвы