В начале весны в Степанакерте несколько десятков человек простились с художником Эдмондом Петросяном. Его имя и творческий псевдоним — Дикен — мало кто знает на родине, хотя за границей, в Москве, кругу ценителей живописи, которую принято относить к примитивизму и наивному искусству, оно хорошо знакомо. Картины неизвестного в Армении карабахского художника, закончившего свои дни в степанакертском доме-интернате, находятся в коллекции двух российских музеев и не раз выставлялись в столичных галереях, выставочных залах, в том числе и Московском музее современного искусства, участвовали в фестивале «ФестНаив»-2017, многие из них с успехом продаются на аукционах и оседают в частных собраниях. Пожалуй, это единственный вызвавший к себе интерес армянский примитивист.

«Я тоже так могу, и даже лучше» — нередко отзываются о картинах в этом стиле далекие от искусства люди. Увидеть глубину, пронзительность, откровенность и непосредственность работ наивных художников, выплескивающих на полотно, которым часто служат подручные поверхности вроде картонок и клеенок, свое видение мира без «посреднической функции» навыка грамотного изображения объектов, взаимодействия с краской и знания художественных приемов, действительно дано не всем. Те же слова можно было услышать и о творчестве других представителей жанра, в том числе Нико Пиросманишвили.

Эдмонд Петросян родился в 1947 году в Шуши в семье архитектора и домохозяйки. Их многодетной семье, как и многим шушинским армянам в те годы, вскоре пришлось покинуть родной город. Перебравшись в Степанакерт, Эдмонд окончил школу, после уехал учиться в Сибирь — в Красноярский институт коммунального хозяйства, а вернувшись домой, стал работать на комбинате стройматериалов. Излюбленным хобби был футбол: Эдмонд ловко и цепко ловил мячи в воротах ФК «Карабах», за что заслужил почтительное прозвище Кату («кот»). Кроме того, преподавал в городской спортивной школе. Будущий псевдоним, Дикен, — тоже наследие футбольной молодости.

Казалось бы, его жизнь была далека от творческих изысканий. Но человек он был необычный — невероятно эрудированный, яркой индивидуальности, первый стиляга в городе.

В браке с преподавателем местного вуза, просуществовавшем до начала 90-х, родилась дочь, которой Эдмонд дал имя Дея. Во время войны жена уехала в Израиль, дочь обосновалась в российском Краснодаре и тоже стала учителем. Братья и сестры в разное время также покинули Степанакерт, и Петросян остался один в двухэтажном доме, предназначенном для большой семьи.

Он стал его украшать, создавая арт-объекты — лепные, металлические, деревянные, и позже, когда он начал писать картины, его колоритный каменный, с садом, наполненный книгами дом стал похож на галерею с необычной атмосферой, где философствующий хозяин за чаем или чем-то покрепче большими отрывками цитировал гостям Вергилия, Овидия, Лукреция, Марселя Пруста…

«Поезд ушел». Коллекция Музея органической культуры, Коломна

А однажды, как рассказывал Эдмонд, ему приснился сон, в котором некий голос велел ему рисовать, и там же, во сне, он увидел сюжет своей первой картины. Проснувшись, наскоро зарисовал карандашом, потом положил цвет. И это был первый из сотен таких снов, следствием которых стали сотни картин.

Зарисовывать обычные объекты, предметы для него было неинтересно. Он говорил: «Нужно рисовать так, чтобы была философия. Тот, кто не читал Достоевского, рисовать не имеет права». Вот, например, человек в ущелье перед обрывом делает шаг. Может, это его осознанный последний шаг, а может, тропинка продолжается, уходя вниз, — мы не знаем и решать нам. Он часто оставлял для зрителя загадку. Иногда его символы прозрачны и ёмки. Вот лежит большой мертвый вол, а вокруг расселись дождавшиеся осмелевшие шакалы. Вот хозяин сада с яблоней, полной спелых плодов, тянется через забор, чтобы сорвать единственное яблоко на дереве у соседа. Вот уходит поезд, а человек остался, уткнувшись взглядом в землю, с маленькой собакой, приподнявшей голову, и ты словно слышишь, как она сейчас завоет. Эта хрупкая белая собачка с черными повисшими ушами, сидящая, как правило, к нам спиной, — кочующий с картины на картину символ одиночества и безысходности, хотя рядом же, в противовес, Дикен иногда изображал, к примеру, гнездо с птенцами аистов или иной светлый символ.

«У меня не получилось бы рисовать веселые картины. У меня на картинах грусть. Любимые цвета — желтый, синий-голубой и белый. Желтый для меня это грусть, синий — жизнь, а белый — неизвестность». Грусть своих сюжетных картин он компенсировал, рисуя цветы.

Но не только сиюминутные загадки загадывает нам художник. В интереснейших работах на библейские и коранические сюжеты «Оплакивание Христа», «Стена Зулькарнайна», «Ур (Халдейский)» он предлагает нам взглянуть в прошлое.

«Карабах. Стена Зулькарнайна». В коллекции Тиграна Шахраманяна, Москва

Несколько лет назад местный знакомый купил у него картины и отвез их в Москву. Началась череда выставок. Первая персональная выставка Дикена прошла в 2014 году в московской галерее «АртНаив». Через год — еще одна, «Средь гор», в Музее наивного искусства. В 2017 году работы карабахского самородка были представлены на V Московском международном фестивале наивного искусства «ФестНаив», проходящем в ММСИ. В том же году — еще одна выставка, «Душевные смуты», в галерее «Нагорная». Картины вышли на аукционы, их стали приобретать коллекционеры из разных стран, и не только из армянской диаспоры. Некоторые работы осели в коллекциях коломенского Музея органической культуры, Музея наивного искусства в Москве. Пара работ подарена Государственному музею изобразительных искусств на родине художника, в Шуши, но по какой-то причине они украшают его запасник.

«Еще один невероятный художник, скупыми средствами создающий силищу. Совершенно иконописные работы», — отзывался об Эдмонде Петросяне куратор экспозиции фестиваля наивного искусства, искусствовед Сергей Белов.

В 2015 году по настоятельной рекомендации человека, по достоинству ценившего творчество степанакертского наивиста, домой к Эдмонду пришла съемочная группа «Арцах-ТВ» и сделала о нем небольшой репортаж. Неизвестно, успел ли он поделиться с журналистом своим творческим кредо, о котором часто заявлял цитатой из нобелевской речи Бродского: «Если искусство чему-то и учит (и художника в первую очередь), то именно частности человеческого существования». Это был единственный случай проявления интереса к своему яркому земляку на родине, не считая открытия его страницы в энциклопедии «Хайазг».

У Дикена стали появляться деньги, но, как бывает у художников, они не всегда умеют распоряжаться ими во благо себе. Три года назад он попал в реанимацию, и оттуда было решено отправить его в дом престарелых — в Степанакерте это заведение вполне уютное, с заботливым медицинским персоналом и хорошим уходом. Дочь предлагала забрать его к себе, но Эдмонд объяснил причину отказа: «Не знаю, как я там буду жить. Мое место здесь, на родине».

Он и на самом деле был удивительно связан со своим краем и родными горами на глубинном и в какой-то мере даже мистическом уровне. Он часть души этой земли, с особенным, обостренным ощущением своих корней. А место рождения, Шуши, определило его судьбу. Эдмонд не принимал участия в боях, помогая в то время в блокированном Степанакерте, но война, разумеется, немало на него повлияла. Картина «Третий тост карабахцев» — одна из самых сильных и запоминающихся его работ.

Стены его палаты в интернате были завешаны изрисованными картонками. Редких своих гостей Дикен встречал сдержанно, но тем, кто искренне интересовался его творчеством, с удовольствием расшифровывал свои сны, делясь скрытым смыслом символов и идей. Наградой посетителю была его улыбка в конце встречи — значит, этот тихий замкнутый одинокий человек, живущий в своем космосе, немного оттаял…

«Мерелоц». В коллекции Анатолия Киташева, Москва

Эдмонда Петросяна больше нет, но есть его мир, его работы, и есть люди, достойные того, чтобы их видеть. А еще есть две мечты художника: первая — чтобы в Степанакерте поставили памятник учителю, и вторая, выраженная краской на стекле его шушабанда, — «Господь, сохрани этот дом!». Пятьдесят работ лучшего дикеновского периода, предоставляемых одним из коллекционеров для постоянной экспозиции, ждут своего часа, чтобы вернуться в дом их создания, что находится в центре Степанакерта, рядом с новой церковью, — возможно, в рамках этно-арт-центра или дома армянского арт-наива и примитивизма. Хорошо, если наивной будет живопись, а не мечты.

Евгения Филатова,
блогер, редактор (Армения)
специально для Армянского музея Москвы

Лер Камсар — устоявший, как скала

Чем удивляют современные армянские мультипликаторы