Можно ли забыть свой родной язык?
Армяне — народ, живущий в десятках разных стран. Каждой общине приходится решать проблему, актуальную для многих диаспор мира: как поддержать родной язык? Как сделать так, чтобы дети и взрослые его не забывали? Публикуем перевод статьи Софии Хардах, написанной для BBC. Она предлагает рассмотреть этот вопрос с точки зрения лингвистики и современных теорий, объясняющих, что происходит с нашим родным языком в новой среде.
Фото: flickr.com, Nina Stössinger
Я сижу на кухне в своей лондонской квартире и пытаюсь понять сообщение от брата. Он живет в нашем родном городе в Германии. Между собой мы говорим по-немецки, который богат разными остроумными словечками, но одно я прежде не слышала — fremdschämen. «Пристыженный незнакомцем»?
Гордыня не позволяет спросить брата, что значит это слово. Его смысл станет понятен потом. Но все же неприятно осознавать, что за годы жизни за границей мой родной немецкий стал немного чужим.
Многие люди, уехавшие из своей страны на долгий срок, понимают, что значит говорить на своем родном языке неуверенно. Этот процесс на первый взгляд кажется очевидным: чем дольше живешь за пределами своей страны, тем больше страдает знание языка. Но в реальности все несколько сложнее.
На самом деле наука о том, почему, когда и как мы теряем свой родной язык, сложна и зачастую кажется нелогичной. Оказывается, совсем не важно, как долго человек прожил за пределами родной страны. А общение с земляками может даже ухудшить его собственное знание языка. При этом разные эмоциональные факторы, например, травма, могут быть одной из самых весомых причин потери знания родного языка.
Это относится не только к тем, кто уезжает жить в другую страну, но и к тем, кто владеет дополнительным языком.
«В тот момент, когда вы начинаете учить еще один язык, эти две системы начинают “соревноваться” друг с другом», — рассказывает Моника Шмид, лингвист из Эссекского университета.
Шмид — ведущий исследователь феномена языковой аттриции. Это направление актуально для современной лингвистики, оно изучает, что заставляет человека забывать родной язык. Когда этот феномен наблюдается у детей, его проще объяснить: мозг ребенка очень гибок и восприимчив. Примерно до 12 лет языковые навыки подвержены изменениям. Исследование детей, которых усыновляли родители-иностранцы, показывает, что даже девятилетние могут практически полностью забыть свой первый язык, если их увозят из страны рождения.
Но взрослые люди просто не способны начисто забыть родной язык, если только не столкнулись с какими-либо экстремальными обстоятельствами. Например, Моника Шмид изучала переживших Холокост немецких евреев, которые жили в Великобритании и США. Выяснилось, что для владения языком не важно, сколько им было лет, когда они уехали в другую страну и сколько лет прожили на новом месте. Все определялось глубиной травмы, которую им нанесли преследования со стороны нацистов. Те, кто успел уехать из Германии до начала массовых погромов, в целом лучше говорили по-немецки. Те же, кто уехал после 1938 года, когда случился погром Хрустальной ночи, говорили по-немецки с трудом или не говорили вообще.
«Было ясно, что это следствие пережитой травмы», — говорит исследовательница. Хотя для многих немецкий было языком детства, дома и семьи, но это был еще и язык болезненных воспоминаний. Те, кто прошел через чудовищный опыт нацизма, как бы подавляли в себе это знание. Один из респондентов сказал: «Мне кажется, что Германия предала меня. Теперь Америка — это мой дом, а английский — мой язык».
Такая драматическая потеря является исключением. В жизни большинства мигрантов родной язык более или менее сосуществует с языком новой страны. Насколько хорошо первый язык будет сохраняться в значительной степени зависит и от врожденных талантов человека: те, кому легко дается изучение иностранных языков, лучше сохранят свой родной язык вне зависимости от того, сколько лет прожили за границей.
Свободное владение двумя языками зависит еще и от того, насколько хорошо наш мозг «управляется» с разными языками. «Фундаментальное различие между монолингвами и билингвами заключается в том, что когда человек становится билингвом, в его мозгу появляется что-то вроде рычага переключения», — говорит Шмид.
Она приводит такой пример. Когда она смотрит на предмет перед собой, ее мозг может выбирать из двух опций, чтобы обозначить стол: английское слово ‘desk’ и родное немецкое ‘Schreibtisch’. В английской среде мозг «скроет» ‘Schreibtisch’ и предложит ‘desk’ и наоборот. Если такой механизм работает со сбоями, говорящему будет сложно подобрать нужное слово или же он будет постоянно «соскальзывать» в свой второй язык.
Общение с соотечественниками нередко способствуют ухудшению уровня владения родным языком. Поскольку нет стимула говорить только на одном языке, если собеседник понимает оба. Так получаются своеобразные гибриды — когда слова из разных языков смешиваются между собой.
В Лондоне, одном из самых многоязычных городов мира, такие лингвистические гибриды давно стали настолько привычными, что воспринимаются как некий местный диалект. Жители города говорят на 300 языках, только для 20% из них английский не является основным. Если в воскресенье прогуляться по паркам северного Лондона, то можно услышать множество языковых гибридов: от польского до корейского с более или менее заметной примесью английских слов.
Например, такая сцена: влюбленные устроили пикник в парке, болтают по-итальянски, сидя на траве. Внезапно один из них вскакивает и восклицает на английском: «Я забыл закрыть la finestra!» (ит. «окно»).
Конечно, такое переключение между языками — это не то же самое, что забывание. Но Шмид считает, что со временем перескакивание «туда-сюда» приведет к тому, что мозг человека уже не сможет «включать» только один язык, когда это необходимо: «Так вы окажетесь в ситуации ускоренной смены языка».
Лора Домингес, лингвист из Саутгемптонского университета, обнаружила похожее явление, когда изучала испанцев, живущих в Британии, и кубинцев, живущих в США. Испанцы, обосновавшиеся в разных городах Соединенного королевства, по большей части говорили по-английски. А кубинцы в основном жили в Майами, где большая латиноамериканская диаспора, и все время общались на испанском.
«Понятное дело, все мои испаноязычные респонденты в Британии говорили: “Ну, я забываю слова”. Вот что они обычно говорят: “Мне сложно подобрать нужное слово, особенно когда дело касается того, что выучил для работы”, — говорит Домингес. Будучи испанкой, которая большую часть жизни провела не в родной стране, она и сама хорошо понимает эти трудности: «Если бы мне пришлось вести этот разговор на испанском, не думаю, что я бы справилась».
Тем не менее, когда она глубже изучила, как эти люди используют разные языки, то обнаружила поразительное различие. Более изолированные британские испанцы сохранили хорошее знание базовой грамматики родного языка. Но кубинцы, которые постоянно на нем говорили, утратили его некоторые отличительные черты. Влияние английского тут ни при чем. Все дело в том, что в Майами говорят на других наречиях испанского. Иными словами, кубинцы стали говорить, как колумбийцы или мексиканцы.
Когда Домингес вернулась в Испанию после пребывания в США, где у нее много друзей из Мексики, ее испанские друзья заметили, что она и сама стала говорить немного как мексиканка. Ее объяснение заключается в том, что чем ближе новый язык или диалект к нашему родному, тем выше вероятность, что мы будем его перенимать.
«Языковая аттриция — это не плохо, это естественный процесс. Испанцы и кубинцы внесли корректировки в грамматику своего языка в соответствии с тем, какой является новая реальность их жизни. То, что позволяет нам учить новые языки, позволяет и вносить такие изменения», — говорит Лора Домингес.
Хорошо, когда с научной, лингвистической точки зрения тебе дают понять, что невозможно плохо знать свой родной язык. Более того, языковая аттриция обратима, по крайней мере, у взрослых: обычно помогает поездка в родную страну. Ведь первый язык для многих из нас по-прежнему связан с идентичностью, воспоминаниями, самовосприятием. Именно поэтому мне так хотелось самостоятельно «раскусить» то непонятное слово из сообщения брата — ‘fremdschämen’.
К счастью, я довольно быстро поняла его значение. Слово ‘fremdschämen’ описывает то чувство, которое возникает у человека, наблюдающего, как кто-то делает что-то настолько странное, что ему становится неловко за незнакомца. Это популярное словечко используется годами, но оно обошло меня стороной, как и другие тренды, актуальные в Германии.
После 20 лет жизни в другой стране это не должно меня удивлять. Хотя, надо признаться, что есть в этом что-то грустное, — когда мой брат использует слова, которые я больше не понимаю. Возникает ощущение потери, неожиданной дистанции. Наверное, есть немецкое слово, которым можно обозначить такое чувство. Но мне понадобится много времени, чтобы его вспомнить.
Источник: Sophie Hardach, bbc.com