Рассказ Уильяма Сарояна «Лето белого коня» оживёт в пластилиновом мультфильме

Рассказ Уильяма Сарояна «Лето белого коня» оживёт в пластилиновом мультфильме

Команда независимых мультипликаторов из России по рассказу Уильяма Сарояна «Лето белого коня» снимает полнометражный мультфильм из пластилина в технике стоп-моушн «Сердце моё». Съемки, продолжающиеся уже несколько лет, близятся к концу: создатели экранизации запустили краудфандинговую кампанию для сбора средств на завершение проекта.

«Это фильм о смелости украсть свою мечту и о смелости вернуть назад лошадь, которую ты украл. О мудрости прощения и горечи потерь. О старой родине. О бесконечности неба и о счастье нестись галопом по свежей траве до самого горизонта, до четырёх кипарисов на самом его краю. <…> Мы вдохновляемся бесконечной любовью Сарояна к человеку, ко всем его слабостям, странностям и глупостям, за которыми всегда прячется что-то теплое, доброе и простое. <…> Мы стараемся максимально бережно относиться к тексту и сохранить его дух и интонацию, перенося его героев и события на экран», — говорят создатели мультфильма.

Фото: indiegogo.com

Авторы работают в технике покадровой съемки, для которой в павильоне выстраиваются настоящие декорации и анимируются объемные герои. Все герои фильма будут говорить между собой на армянском языке. На языке же зрителей, не говорящих по-армянски, историю будет рассказывать закадровый персонаж, имеющий к ней непосредственное отношение. Поэтому, а также чтобы записать достоверные звуковые ландшафты, планируется звукозаписывающая экспедиция в Армению.

В съемочную группу входят аниматоры Вова Вишняков и Маша Бондарь, оператор Павел Уханов, художник Руслан Земсков и режиссер Илья Юдович. Всех персонажей мультфильма сделал мастер анимационной куклы Игорь Хилов, ранее работавший над такими картинами, как «Короли и капуста», «Ночь перед Рождеством», «Капитанская дочка». Песни пишет Иван Котихин и группа «Встреча рыбы». Создатели фильма приглашают к сотрудничеству волонтеров, а также производителей и дистрибьюторов осветительного или съемочного оборудования.


Уильям Сароян

ЛЕТО БЕЛОГО КОНЯ

В добрые старые дни, давным-давно, когда мне было девять лет от роду и мир был полон множества великолепных вещей, а жизнь еще была чудесным, упоительным сном, мой кузен Мурад, которого считали сумасшедшим все, кроме меня, явился к нам во двор в четыре часа утра и разбудил меня, постучав в окно моей комнаты.

— Арам, — сказал он.

Я соскочил с кровати и выглянул в окно.

Я не мог поверить своим глазам.

Утро еще не наступило, но было лето, солнце вот-вот должно было выглянуть из-за края земли, и было достаточно светло, чтобы я понял, что не сплю.

Мой кузен Мурад сидел верхом на прекрасном белом коне. Я высунул голову в окно и протер глаза.

— Да, — сказал он по-армянски, — это лошадь. Ты не спишь. Поспеши, если хочешь прокатиться верхом.

Я знал, что мой кузен Мурад умеет наслаждаться жизнью больше, чем кто-либо другой, кто появился когда-нибудь на свет по ошибке, но такому не мог поверить даже я.

Во-первых, самые ранние мои воспоминания были связаны с лошадьми, и моим постоянным страстным желанием было желание ездить верхом.

С этой стороны все было замечательно.

Но, во-вторых, мы были бедны.

И эта другая сторона дела не позволяла мне верить тому, что я видел.

Мы были бедны. У нас не было денег. Бедствовало все наше племя. Все ветви семейства Гарогланянов жили в самой нелепой и удивительной бедности. Откуда брались деньги, чтобы наполнить пищей наши желудки, — этого не знал никто, даже старейшины нашего рода. Однако, что важнее всего, мы славились нашей честностью. Мы славились своей честностью в продолжение чуть ли не одиннадцати столетий, даже когда были богатейшим родом в нашем краю, который нам угодно было считать всей вселенной. Мы были прежде всего горды, затем честны и, сверх того, верили в справедливость. Ни один из нас не мог бы никого обмануть, а тем более обокрасть.

Поэтому, хотя я и видел коня, такого великолепного, хотя и ощущал его запах, такой восхитительный, хотя и слышал его дыхание, такое волнующее, — все же я не мог поверить, во сне или наяву, чтобы конь этот имел какое-либо отношение к моему кузену Мураду, или ко мне, или к кому-нибудь другому из нашей семьи, ибо я знал, что Мурад не мог купить коня, а раз он не мог его купить, то, значит, украл, а этому я верить отказывался.

Вором не мог быть никто из Гарогланянов.

Я вытаращил глаза сначала на Мурада, потом на коня. Было в них обоих какое-то безгрешное спокойствие и лукавство; это меня и привлекало, и отпугивало.

— Мурад, — сказал я, — где ты украл этого коня?

— Прыгай в окно, — сказал он, — если хочешь покататься верхом.

Так оно и было: коня он украл. Тут и толковать было не о чем. Он заехал за мной, чтобы покататься верхом, а там я был волен выбирать, как хочу.

И вот мне показалось, что увести чужого коня, чтобы разок прокатиться верхом, — это не то же самое, что украсть что-нибудь такое вроде денег. Как знать, может быть, это вообще не было кражей. Если бы вы сходили с ума по лошадям так, как мы с Мурадом, для вас это не было бы кражей. Это стало бы кражей, если бы мы попытались продать коня, чего мы, конечно, никогда бы не сделали.

— Погоди, сейчас я оденусь, — оказал я.

— Ладно, — сказал он, — только живо.

Я наспех напялил на себя одежду.

Потом я выскочил из окна во двор и вскарабкался на коня позади кузена Мурада.

В то время мы жили на краю города, на Ореховой улице. Сразу за нашим домом начинались виноградники, фруктовые сады, оросительные канавы и проселочные дороги. Через какие-нибудь три минуты мы были уже на улице Олив, и конь наш пустился рысью. Воздух был свежий дышалось легко. Чувствовать под собой скачущего коня — как замечательно это было! Кузен Мурад, который считался одним из самых сумасшедших в нашей семье запел. Сказать точнее, завопил во все горло.

В каждой семье нет-нет да и проглянет черта сумасшествия, и мой кузен Мурад считался наследственным представителем сумасшедшей прослойки в нашем роду. В этом он уступал только нашему дяде Хосрову, огромному мужчине с могучей головой, черной шапкой волос и самыми большими усами в долине Сан-Хоакин; это был человек такого буйного нрава, такой нетерпеливый, такой раздражительный, что прерывал рычанием любого собеседника:

— Вздор, не беда! Не обращайте внимания!

И это было все, о чем бы ни шла речь. Однажды его родной сын Арак пробежал восемь кварталов до парикмахерской, где он холил свои усищи, чтобы сообщить ему, что в доме пожар. В ответ дядя Хосров приподнялся в кресле и прорычал:

— Вздор, не беда! Не обращайте внимания!

Парикмахер сказал:

— Но ведь мальчик говорит, в вашем доме пожар!

А Хосров прорычал на это:

— Хватит! Не беда, я сказал!

Кузена Мурада считали прямым потомком этого человека, хотя отцом Мурада был Зораб, вполне как раз практичный, земной — и только. Такое встречалось в нашем роду. Человек мог быть родным отцом по духу. Распределение разных характеров в нашем роду было с самого начала прихотливым, затейливым.

Так вот, мы ехали верхом, и кузен Мурад пел. Как будто мы очутились на нашей старой родине, откуда, по словам соседей, происходила наша семья. Мы пустили коня бежать сколько хочет.

Наконец Мурад сказал:

— Слезай. Я хочу покататься один.

— А мне ты дашь поездить одному? — сказал я.

— Это как лошадь захочет, — сказал Мурад. — Слезай.

— Лошадь-то мне позволит, — сказал я.

— Посмотрим, — сказал он. — Не забывай, что я-то умею обращаться с лошадьми.

— Ладно, — сказал я. — Как ты умеешь обращаться, так я тоже умею.

— Будем надеяться, — сказал он. — Ради твоей безопасности. А пока слезай.

— Хорошо, — сказал я. — Но не забудь: ты обещал, что дашь мне покататься одному.

Я соскочил на землю, а Мурад ударил коня пятками и закричал:

— Вперед, пошел!

Конь стал на дыбы, захрапел и бешено пустился вскачь; я никогда не видел ничего чудеснее. Кузен Мурад погнал коня через поле с выгоревшей травой к оросительной канаве, переправился через канаву верхом и минут через пять вернулся весь мокрый.

Всходило солнце.

— Теперь моя очередь, — сказал я.

Кузен Мурад соскочил на землю.

— Садись, — сказал он.

Я вскочил на спину коню, и жуткий, невообразимый страх пробрал меня на минуту. Конь не двигался с места.

— Поддай ему пятками, — сказал Мурад. — Чего ты ждешь? Мы должны вернуть его на место, пока народ не повысыпал из домов.

Я ударил коня пятками в бока. Он опять, как и у Мурада, стал на дыбы и всхрапнул. Потом пустился вскачь. Я не знал, что мне делать. Вместо того чтобы скакать по полю к оросительной канаве, конь устремился через дорогу к винограднику Тиграна Халабяна и запрыгал через кусты винограда. Он успел перепрыгнуть в полдюжины кустов, когда я упал. Потом он поскакал куда-то дальше.

Прибежал кузен Мурад.

— За тебя я не боюсь, — кричал он. — Лошадь нужно поймать, вот что. Ты беги в эту сторону, а я в ту. Если она попадется тебе, будь с ней поласковее. Я буду поблизости.

Я побежал по дороге, а кузен Мурад через поле в оросительной канаве.

Ему понадобилось с полчаса, чтобы найти коня и привести его обратно.

— Скорей, — сказал он, — садись. Весь свет уже на ногах.

— Что же нам теперь делать? — говорю я.

— Ну, — сказал он, — одно из двух: или нужно отвести его на место, или спрятать где-нибудь до завтрашнего утра.

Сказано это было без особого беспокойства, и я понял, что лошадь он спрячет, а не отведет на место. Во всяком случае, не сейчас.

— А где мы ее спрячем?

— Я знаю одно место.

— Давно ты украл эту лошадь?

Меня вдруг осенило, что он уже давно разъезжает верном по утрам и сегодня заехал за мной только потому, что знал, до чего мне хочется покататься.

— Кто говорит, что я украл?

— Ну, а все-таки, когда ты начал ездить верхом по утрам?

— Сегодня в первый раз.

— Это правда?

— Конечно, нет, — сказал он. — Но если мы попадемся, ты должен так говорить. Я вовсе не хочу, чтобы мы с тобой оба оказались лгунами. Тебе известно только то, что мы начали ездить сегодня утром.

— Ладно, — сказал я.

Мы потихоньку отвели коня в сарай на одном заброшенном винограднике, который когда-то был гордостью фермера по фамилии Фетваджян. В сарае было немного овса и люцерны.

Оттуда мы пешком отправились домой.

— Нелегко было, — сказал мой кузен, — так сразу приручить эту лошадь. Сперва она все хотела побегать на свободе, но, как я тебе уже говорил, я знаю секрет, как с ними обращаться. Я могу сделать так, что она захочет делать все, что мне надо. Лошади меня понимают.

— Как это у тебя получается?

— А у меня с ними общий язык.

— Хорошо, а он какой, этот язык?

— Простой и честный, — сказал он.

— Так вот, — говорю я, — я тоже хочу знать, как найти общий язык с лошадьми.

— Ты еще маленький, — сказал он. — Когда тебе будет тринадцать, ты узнаешь, как это делается.

Я пришел домой и с аппетитом позавтракал.

Днем мой дядя Хосров зашел к нам выпить кофе и выкурить сигарету. Он сидел в гостиной, потягивая кофе, покуривая сигарету, и вспоминал нашу старую родину. Потом пришел новый гость, фермер по имени Джон Байро, ассириец, который от тоски одиночества выучился говорить по-армянски. Моя мать поднесла одинокому гостю кофе и табаку, он свернул сигарету, закурил, попил кофе и наконец, печально вздыхая, сказал:

— Моя белая лошадь, которую угнали в прошлом месяце, до сих пор пропадает. Это просто невероятно.

Дядя Хосров ужасно рассердился и закричал:

— Вздор, не беда! Не обращайте внимания! Что значит потерять какую-то лошадь? Ведь мы все потеряли родину! Что вы тут плачетесь по поводу лошади!

— Хорошо вам говорить, городскому жителю, — сказал Джон Байро, — а как быть мне с моим шарабаном? Что толку от шарабана без лошади?

— Не обращайте внимания! — орал дядя Хосров.

— Я прошел пешком десять миль, чтобы добраться сюда, — сказал Джон Байро.

— На то у вас ноги! — кричал дядя Хосров.

— Левая нога у меня больная.

— Не обращайте внимания!

— Лошадь стоила мне шестьдесят долларов, — сказал фермер.

— Плевать мне на деньги, — сказал дядя Хосров.

Он встал и гордо вышел, хлопнув дверью.

Мама стала объяснять.

— У него такое нежное сердце, — сказала она. — Это просто оттого, что у него тоска по родине, а сам он такой большой мужчина.

Фермер ушел, а я побежал со всех ног к моему кузену Мураду.

Он сидел под персиковым деревом, пробуя выправить поврежденное крыло у молодой малиновки, которая не могла летать. Он о чем-то разговаривал с птицей.

— Что случилось? — спросил он.

— Фермер, Джон Байро, — сказал я. — Он пришел к нам в гости. Ему нужна его лошадь. Ты держишь ее целый месяц. Ты должен мне обещать, что не отдашь ее обратно, пока я не выучусь ездить верхом.

— Тебе понадобится целый год, чтобы выучиться.

— А почему бы нам не продержать ее год?

Мурад вскочил на ноги.

— Что? — зарычал он. — Ты хочешь, чтобы один из семейства Гарогланянов стал вором? Лошадь нужно вернуть ее законному владельцу.

— А когда?

— Самое большее через полгода, — сказал Мурад.

Он подбросил птицу в воздух. Птичка старалась изо всех сил, раза два чуть было не упала, но вот наконец выровнялась и полетела стрелой.

Каждый день рано поутру в течение двух недель мы с Мурадом выводили коня из сарая на заброшенном винограднике, где мы его прятали, и ездили верхом; и каждый раз, когда наступал мой черед, конь скакал через виноградные кусты и низкорослые деревья, сбрасывал меня и убегал. Все-таки я надеялся со временем выучиться ездить верхом так, как ездил мой кузен.

Однажды утром по пути к заброшенному винограднику мы наткнулись на фермера Джона Байро, который направлялся в город по делам.

— Дай-ка я с ним поговорю, — сказал Мурад. — Я знаю секрет, как обращаться с фермерами.

— Доброе утро, Джон Байро, — сказал кузен Мурад фермеру.

Фермер жадно разглядывал коня.

— Доброе утро, сыночки моих друзей, — сказал он. — Как зовут вашу лошадку?

— «Сердце мое», — сказал кузен Мурад по-армянски.

— Чудесное имя, — сказал Джон Байро, — и лошадка такая — ну, просто прелесть. Я бы поклялся, что эту лошадь увели у меня несколько недель назад. Вы мне позволите взглянуть на ее зубы?

— Сделайте одолжение, — сказал Мурад.

Фермер заглянул лошади в зубы.

— Точка в точку, — сказал он. — Я бы поклялся, что эта лошадь моя, не знай я ваших родителей. Ваше семейство славится честностью, я это отлично знаю. И все же эта лошадь точь-в-точь как моя. Человек подозрительный скорей бы поверил глазам, чем сердцу. До свидания, мои юные друзья.

— До свидания, Джон Байро, — сказал Мурад.

На следующий день рано утром мы отвели коня на виноградник Джона Байро и поставили его в конюшню.

Собаки следовали за нами, не издавая ни звука.

— Собаки, — шепнул я кузену. — Я думал, что они будут лаять.

— Только не на меня, — сказал он. — Я знаю секрет, как обращаться с собаками.

Мурад обнял коня обеими руками, прижался носом к его храпу, потрепал по шее, и мы ушли.

В тот же день Джон Байро приехал к нам в своем шарабане и показал моей матери лошадь, которую у него увели и вернули.

— Не знаю, что и думать, — сказал он. — Лошадь стала еще сильней. И нравом добрее. Благодарение богу!

Тут дядя Хосров, который был в гостиной, рассердился и закричал:

— Потише, мой друг, потише! Лошадь ваша вернулась — и все. Не обращайте внимания!

Рассказ Уильяма Сарояна «Лето белого коня» оживёт в пластилиновом мультфильме