Архитектурное начало и армянский сюрреализм
2018 год станет в Армении годом архитектурных дат. 100 летие Григора Асратяна, 140 лет Александру Таманяну, 150 Ованесу Качазнуни. Андрей Битов в «Уроках Армении» писал: «Граница между зодчествои и архитектурой вдруг впервые намечается для меня. Никогда не задумывался над этим, лишь в Ереване, где так много замечательных образцов, находящихся по ту и по эту сторону этой границы».
Для тех, кто интересуется армянским искусством, возможно, встанет вопрос: какова степень взаимовлияния армянской архитектуры и живописи?
Возможно, армянам близка поэтика Мандельштама, потому что он часто воспевал камень. И в Армении он чувствовал камень даже в речи, хотя и называл ее дикой царапающейся кошкой.
«Армянский язык - неизнашиваемый - каменные сапоги». «Я в себе выработал шестое - «араратское» чувство: чувство притяжения горой».
«Армения – камень и камнетёс», - писала поэт Елена Зейферт.
К территории Армении относятся 309 гор и 42 вулкана. Все же камень, точнее, соотношение камней и человеческой жизни очень часто идентифицирует армянское искусство. Именно поэтому можно предположить, что все же архитектура является его началом.
Один человек мне говорил, что в Армении горы давят на людей, вызывая у них чувство тревоги. Другой о том, что если сложить всю поверхность гор Армении, она будет самой большой по площади страной мира. Эти субъективные и мифологизированные умозаключения все равно идут в пользу каменной теории этногенеза армянского искусства. Именно потому так болезненно армянам далось уничтожение кладбища хачкаров в Джуге (Джульфе) при попустительстве ЮНЕСКО. Ладно, если бы на место, где кувалдами разбивали древние сакральные знаки, пришло что-то более ценное или просто ценное, но в Нахичевани кладбище приобрело черты фрактала мертвечины – полигона.
Именно поэтому выставка в штаб-квартире этой организации фотографа, директора музея Параджанова Завена Хачатряна с не подписанными снимками хачкаров имело такой резонанс в армянской среде.
Еще одна цитата – от Казимира Малевича, автора статьи «Архитектура как степень наибольшего освобождения человека от веса»: «Художник о-художествляет предмет или сооружение, чтобы в нем жила красота».
Великая архитектура Армении приняла вес гор – они спустились к людям и стали им служить. Библиотеками, рынками, жилыми домами и музеями, Матенадараном. Битов и заметил в здании хранилища древних рукописей этот эффект «падения»: «Он спадает с этих гор строгим гранитным отвесом».
В Армении очень часто не было противоречия между высокой архитектурой и гражданскими сооружениями. Рынок на проспекте Маштоца, возведенный по проекту Григора Агабабяна напротив иранской Голубой мечети, где торговля фруктами, орехами и суджухом была будничным поэтическим действом, был разрушен. Чтобы на его месте был построен серый, безликий торговый центр Еревана-сити.
Очень долго меня мучил вопрос, почему в армянском живописном искусстве не приживается сюрреализм. Ведь как соблазнительно для многих развить на национальной почве образы Дали или Фриды Кало. Фриды даже в большей мере, потому что там боль и страдание с одной стороны заострено, с другой стороны – сглажено мифическими ацтекскими образами. А потому что творчество Фриды было прежде всего не рефлексией на поступки Диего, это был диалог с царством мертвых. Его армяне как раз не ведут - они проживают в едином историческом времени.
Как ни странно, именно Мартирос Сарьян из армянских художников стоял к Фриде ближе всех. По пафосу своих произведений, по воспеванию жизни. Вива ла Вида – разрезанная плоть арбуза, на которой Фрида наносит тату. В «Дарах осени» Сарьян рисует невероятное количество фруктов и овощей, цветов, все это пиршество встает на один уровень с горами, которые обрамляют эту композицию.
Армянский сюрреализм лично для меня начался опять же с архитектуры. И этим художником стал Давит Юханян, ереванский архитектор и иллюстратор. Его графика создана из сотен других карандашных рисунков. Эти работы во многом реализуют страсть любого архитектора – воспарить над своим проектом, увидеть сооружение из космоса. Любовь к прорисовке мельчайшей детали делает эти шедевры похожими на генеральный план Еревана. И даже на анатомические рисунки Леонардо да Винчи, в которых он выражал свои представления об эмбрионе человека. Только в них Леонардо прорисовывал внутреннюю работу мышц и кровеносной системы, а Давит в основание больших предметов, туловища человека или животного, кладет как бы микс из образов древних религий, своей босхианы. На горном козле могут жить паразитами даже осьминоги.
Возможно, сейчас эти рисунки, искусные, пронизанные духом одушевленной инженерии, рано выдвигать в категорию «Армянское сюрреалистическое искусство», но все же не заметить творчество Давита невозможно. Тем более, еще раз повторимся, художник идет от сформированного архитектурного мышления.