В поэтической рубрике Армянского музея - лезгинский поэт Фазир Муалим, его поэтическое имя в переводе с лезгинского означает «учитель». Как писал в предисловии к книге "И так далее" поэт, литературный критик Борис Кутенков: "Фазир Муалим, по собственному признанию, знает и любит родной, лезгинский, язык, но на русском заговорил к 12-ти годам. Этот факт не случаен — ибо для начала нужно отметить, что автор представляет срез поэтики, особенности которого обусловлены языковым билингвизмом.

В стилистическом плане эти особенности включают в себя неожиданность языковых сочетаний, создающую впечатление «эффекта перевода»; стремление к этнографически «колоритной» метафоре; на просодическом уровне это — особая напевность и специфически восточная музыкальность интонировки, заклинательная ворожба рефренов. Даже при беглом чтении как представленной подборки, так и книг Фазира, бросается в глаза рифменная искусность (свойственная отнюдь не всем русским по национальности авторам) и ритмическая вариативность: в его творчестве можно встретить и восточные формы (газель, рубаи), и верлибры, и силлаботонические размеры".

Итак, слово Фазира.

***

Лучшее сердце – сердце заблудшее,
Плачущее не от случая к случаю,
Плачущее… а вернее, то есть:
Всё изошедшее горестным плачем
По невозвратно утраченному…
Лучшее сердце – пустое.

***
Я –
      мёртвое слово в словаре.
            Как извлечь?
Ты –
     капает мёд с языка –
            живая речь.
Я –
      облако на-аааа горе
          той.
Ты –
        катится с гор река.
             Стой, стой!
Ты –
    огненный месяца рог.
                    Бог!
                         страх!

Ты –
     алый закат, ритуал-
             л-л-л-Л-л-л-л-л-
                                     ах…
Ты
   что-то сказал?
Я
   расслышать не смог.

Дорога, ведущая в сердце к Другу, –
Как суфии пишут о милости Божьей, -
Словно улица с односторонним движеньем.
…Дай мне руку, товарищ! Дай мне скорее руку –
И я отыщу его, я прощупаю непреложное,
Неоспоримое, неповторимое, непоправимое решенье.

Ведь я намекал тебе, говорил издалека,
Я писал для тебя в своем дневнике,
Что жизнь не в сердце, жизнь – в руке.
В ладони. Жизнь. Вот – рука.

***

Я в узкое окно моей тюрьмы
Увидел свет неволи и изгнанья.
"Сначала – знания, мой друг, сначала – знания", –
Как в полусне услышал стих Руми.

"Сначала – знания, деяния – потом.
Со временем иль только после смерти, –
Как в забытьи я слушал речи эти, –
Мы насладимся, мы насытимся плодом".

***

1

Гордость – это обращённость к себе,

Уваженье к себе и вниманье к себе.

И любовь…

…к тебе, и любовь к тебе, и любовь к тебе.

Ой-й-й!

Что нам тюрьма, что нам Сибирь!

Спи, мой друг, спи:

Я горжусь тобой.

2

Высокомерие – пренебрежение к другим:

Моя мера – выше, моя вера – чище.

Высокомерный не ищет –

Он знает, уверен, что истина найдена им…

Не ищет? –

Так вряд ли и его самого найдут.

Видишь ли, тут

Томик стихов я достал,

И пока ты спал,

Я шептал над тобою

За строфою строфа – тихо:

Ф а т и х а

Во имя Бога, Милостивого, Милосердного...

И теперь ты другой, и время другое,

И мысли…

3

А гордыня – это то, что не может существовать в принципе, потому что гордыня – это игнорирование Бога. То есть, вещь несуществующая, из категории "необходимого бытия", по Араби, то есть нечто такое, что абсолютно недопустимо, но оговаривается…

Ах, если бы нам тож…

***

Идея свободна, слово в темнице.

Идея воинственна, слово смиренно.
Идея раскована, слово стыдливо.
Идея – одна, одна, одна.
Слов – много: "и два, и три, и четыре,

которыми овладели ваши десницы."

Идее – во славу, слову – в позор.
Идея оправится, слово погибнет.
Ай-й-й-й!
Вы и не знали, что снова и снова

Вернется идея

И будет, как дарвиши в дарге,

Кружиться над умершим словом,

Пытаясь его оживить.

Осеменить.

…Идея от высей и к высям,

Слово земно и телесно.
Но слово – красиво.
И слово ты шепчешь мне в правое ухо – с рассветом.
И в левое ухо – когда темно.

***

Вначале было – время,
тяжелое, громоздкое и медленное время,
тягучее.
А я капельный, волей случая,
А я – маленький, быстрый и звучный.
Я – новый,
Время – старое.

И глухое.

И одинокое.
Оно за мной не успевает бежать по улочкам,
цепляется за изгороди, валится с ног,
встает
и отдышаться прислоняется к плетню
в фруктовом саду моих родителей…

Потом
Я оглянулся. Я – пожалел. Я – подошел.
Лицом к лицу. Глаза в глаза.
И я сказал:
Остановись!
И я влюбился.

Потом
мы вместе летели….летели…летели…
– Долго?
– Мгновенье.

…И время убыстряется,
А я отстал, а я устал.
И мне бы прислониться, отдышаться
у плетня
в фруктовом саду моих родителей.

Лицом к лицу. Глаза в глаза.

***

Нет его больше в моих городах,
в моих поселеньях,
на моих стоянках.
Ищу – и нет.
Зову – и нет.

Крест испытал я:
сверху вниз, справа налево.
Древо, древо, древо познанья!
Срублено древо –
Выструган крест.

Древнюю пагоду,
башню сокровищ,
храм небесный
весь обыскал я –
Не было там и следа.

Взбирался на горы,
спускался в долины,
блуждал в пустыне…
Нет его, нет нигде.

Достиг я Мекки,
вошёл в Каабу.
Но нет его там.

Отчаялся я. Заплакал.

И взглянул в своё сердце, отчаявшись.
И прислушался к сердцу.
Вот – он.
Вот – он.
Вот – он.

***

Разбито сердце вдребезги. Вдрызг.
Проснись. Проснись. Пора. Пора.
Что ты так долго искал, по свету рыскал –
Вот оно близко.
Вот – наконец.
Я в книге суфийской прочёл вчера,
Что Бог у разбитых сердец.