Николай Никогосян о Вазгене I:" С первого дня до самой смерти мы были друзьями"
Католикос всех армян Вазген I. Фото ic.pics.livejournal.com
Армянский музей Москвы предлагает вам главу из книги Гоар Рштуни "Веапар. Воспоминания о католикосе всех армян Вазгене Первом". Своими воспоминаниями поделился скульптор Николай Багратович Никогосян. На момент встречи с писательницей ему было 92 года. Но время неумолимо движется вперед, сейчас этому прославленному ваятелю 98 лет.
Николай Никогосян - художник, ваятель, Народный художник Армянской ССР, заслуженный художник РСФСР, народный художник СССР. Лауреат Государственной премии СССР. Действительный член Академии художеств России. Работы хранятся во многих музеях и частных коллекциях России и за рубежом.
– Николай Багратович, расскажите немного о Вазгене Первом, вы же несколько его скульптурных портретов выполнили.
С первого дня до самой смерти мы были друзьями. Смотрите, не вырывайте куски, каждое слово о нём – бесценно.
Я сначала пр Аветика Исаакяна скажу, они тоже были такие друзья! Антарам Агаронян, была такая пианистка из Аргентины, Исаакян её поцеловал. Дело было так.
А давайте, сначала про Вазгена, потом про Варпета тоже, ведь вы с ним часто встречались.
Я делал скульптуру Вазгена Первого, но этот КГБ всё время мешал мне, Оник Беджанян (скульптор, автор «Мальчика-водоноса» перед садом имени Кирова) даже сбежал от них, во всё нос совали.
Аво пригласил меня пить чай с Веапаром. Я знаком с Аво с 1936 года, делал его скульптуру, у него дома, он тогда на Гнуни жил, сейчас Пушкина. Кажется, дом 36. (Народному художнику СССР скульптору Николаю Никогосян 92 года и он очень-очень давно живёт в Москве). Исаакян подумал, что к нему приставили агента, который под видом скульптора следит за ним. Бедняга со мной не разговаривал. Всё время молчал. И я не выдержал:
– Думаешь, я шпион? Не забывай, я художник и стану великим художником!
Вылепил я его за девять сеансов. Он подарил мне свою фотографию с надписью: «Хотя ты мучал меня четыре раза, я всё равно люблю хент (сумасшедших) художников».
Потом в Ленинакане шёл конкурс памятников Аветику Исаакяну, Левон Ахвердян сказал, что лучше меня никто не делал скульптурный портрет Аво, и что я должен представить свою работу, он как раз председатель конкурсного совета. Он принял эскиз и я взял первое место. За это я стал лауреатом Госпремии.
Нет, неудивительно, что Никогосян стал вспоминать Аветика Исаакяна. Эти два имени как-то неразрывно были связаны в сознании многих современников. Они были вместе. Даже когда были не рядом. Кто их не любил? Любили все, но они любили и понимали друг друга глубже. В годы Веапара Исаакян очень часто посещал Эчмиадзин. Мало пробыли они вместе в этой жизни. Католикос не только высоко ценил вклад каждого армянина в мировую культуру и в сокровищницу культуры своего народа, но и всегда умел проповедовать своё восхищение бесценными, ниспосланными от Бога талантами, с правом называться истинными патриотами армянского народа.
Несколько строк воспоминаний самого католикоса б Аветике Исаакяне говорят и о месте Исаакяна в сознании армянина, и в табеле ценностей, проповедуемых Патриархом всех армян.
Из воспоминаний Веапара
Неуходящая тень Аветика Исаакяна вновь занимает место в зале, трудно не заметить его присутствие.
Веапар вспомнил что-то важное, последние месяцы жизни Варпета, беседы, раздумья и переживания последних дней и, вдруг, улыбнувшись, рассказывает:
– Чуть не забыл об одном примечательном случае, который говорит о месте Варпета среди нас.
Непредвиденной демонстрацией явилось прощание с Исаакяном. Нескончаемый поток людей шёл и шёл и не прекращался. У гроба стояли члены правительства в полном составе, и я стоял в их ряду. Присутствовали все, кто являлось величиной или представлял ценность для национальной культуры. Присутствовали, казалось, все, весь народ пришёл попрощаться и выказать своё уважение и поклонитьсяусопшему. Время шло и уже давно надо было начать похороны.
Наконец, милиции дали указание преградить и остановить людской поток. С большим трудом им удалось это сделать, живой цепью они загородили вход и крышку гроба опустили. Наступило молчание.
Из воспоминаний Веапара: "Неуходящая тень Аветика Исаакяна вновь занимает место в зале, трудно не заметить его присутствие"
В это время раздался крик, разрезавший тишину. Мужчина средних лет, одетый как рабочий, пытался прорвать милицейскую цепь, его не пускали, а он кричал:
Вы не понимаете, это последний армянин, вы хороните последнего армянина!
Один из руководиелей дал знак, чтобы мужчине разрешили подойти к гробу. Тот подошёл, снял головной убор, низко поклонился, и тут же вернулся на своё место.
– Последний армянин! – не переставал повторять он. –Это был последний армянин!
Буквально через несколько дней мне прислали свежий номер «Наири». Большая статья Андраника Исаакяна об Исаакяне была озаглавлена так же, «Последний армянин».
И странно было ощущать, что в те же дни, возможно, в те же часы, простой рабочий в Армении и грамотный человек за границей одинаково назвали уходящего Варпета, одним и тем же словом.
Поэтому старый художник нет-нет, да вернётся к имени Варпета.
– Когда в Ленинграде я отливал памятник Налбандяну, (памятник стоит перед КГБ),
Да, хороший памятник. В Ереване шутили, что воспевшего свободу поставили как раз перед КГБ, не поэтому ли вы Микаэла Налбандяна изобразили в позе «руки назад?
Не мешайте, у меня был огромный бюст Аво. Я отлил бронзу и послал вместе с памятником Налбандяна и бюст Аво в бронзе в Ереван, чтобы потом забрать.
Жена художника, красавица Этери, мягко напоминает, что его попросили про Вазгена Первого рассказывать. На что Никогосян гневно реагирует:
– Не прерывай ниток моей мысль! – (просто удивительно, как за столько лет жизни в России мастер так и продолжает пренебрегать падежами и склонениями русского языка)
Скульптор, живописец Николай Багратович Никогосян. "Вылепил я его за девять сеансов. Он подарил мне свою фотографию с надписью: «Хотя ты мучал меня четыре раза, я всё равно люблю хент (сумасшедших) художников».
– А в это время внук Авик, внук Аветика Исаакяна, сейчас директор института, выкрадывает бронзового Аво и кладёт в дом-музей, в суд его подать мало! Я на его могилу на кладбище хотел поставить, он мой друг столько лет был! – возмущенно жалуется художник.
Да, я про Веапара сейчас. Нерсес Позебанян (правильно – Позабалян) из Бейрута, сын Акопа, казначея Веапара, должен был стать патриархом, очень хороший человек, всей семьёй приехал в Ереван. Я познакомился с Кнарик, женой, их старшая дочь Мария посвятила себя церкви. Нарисовал портрет младшей дочки, очень красивая, и захотел её за моего брата Людвига. Пошёл сватать, она тут же перекрестилась и отказывается. Вы, говорит, неверующие, часто разводитесь, и почти меня выгнала. Но у меня родители верующие!
– А если Веапар скажет? – я тут же сообразил.
– Ну, это уже голос Бога!
На следующий день я поехал в Эчмиадзин.
– Голя? Что там у тебя, что так рано? – Он меня Голей звал, не мог «Коля» сказать, у них такой язык (западно-армянский литературный язык, некоторые согласные меняют звонкий на глухой и наоборот, прим. автора).
– Есть тут семья, говорю, сын у вас учится. Маркар.
Этери мягко исправляет: Тигран.
Да, Тигран.
– Я его знаю.
– У него младший дочк, хочу за моего брата выдать замуж, они сказали, что только если Веапар скажет.
– Кто у тебя брат? – спрашивает Веапар.
– Хирург, – говорю.
На следующий день пошёл к ним, этим Позабалянам опять, а они тут же засуетились, кофе-мофе, а тогда кофе редко был.
– Что у вас есть? – спрашивают, – они же из капиталистической страны.
– Двухэтажный дом, первый этаж для брата строю.
– А мебель будет? – спрашивают опять.
– Всё будет, не бойтесь!
Веапар на свадьбу послал епископа. Брату я высылал всегда по 200 долларов в месяц, он умер, теперь вдове посылаю. Её братья поехали в Англию, а вдова благословляет меня до сих пор. Отец мой был против, мол, тоненькая, детей не народит, да еще чужой, ахпар из Бейрута. А невестка друг за другом сразу три сына родила!
Однажды Веапар в разговоре сказал, что его мать, которую мы называли Веамайр, хочет в Москву.
– Вазген джан, только ко мне!
У меня квартира тогда в высотке была, 100 метров, шикарная квартира, один месяц его мать жила у меня, а сопровождала и ухаживала за ней сестра моей невестки, Мария. Пела она замечательно, такой голос был, просто божественный! Водили мы потом Веамайр по всяким врачам, показывали.
Как-то Ашот Мндоянц, главный архитектор высотных домов, попросил Марию спеть «Сурб-сурб». Она так пела, что Ашот влюбился и говорит:
– Если она свободна, я женюсь на ней!
Когда я передал Марии этот разговор, она перекрестилась:
– Свят-свят, что я такое не так сделала? – и отказывается, чуть не плачет. Встала на колени и молится. Очень верующая была, как ангел.
Наша Веамайр была очень полной женщиной, однажды целый день искали что-то на её размер, кажется, бельё, не нашли нигде. Ладно, решили из-за границы попросить, чтоб привезли.
Когда Веапар приехал в Москву, я попросил его разрешить скульптуру матери сделать. Подарил ему в бронзе Аво, они очень дружили, два великих человека, поэтому я про Аво рассказываю – художник обиженно посмотрел на жену. – И скульптуру Веамайр подарил, и его самого тоже.
Николай Багратович, ваш Веапар стоит в фойе Геворкян чемарана в св. Эчмиадзине.
Это черный полированный гранит из Швеции.
Однажды Веапар меня спросил:
– Когда твой день рождения?
– Через месяц, я буду в это время в Ереване.
– Тогда собирай родственников и друзей, 16 человек, будут моими гостями.
Он сделал мой день рождения, благословил, там присутствовал мой друг Хачик Искандарян, скульптор, он тоже делал его скульптуру, он всё расскажет тебе, сейчас телефоны дам.
У Никогосяна маленькая смешная, но очень умная собачка. Художник назвал его Гогеном, а жена, красавица-грузинка Этери, зовёт Гоги.
Больше часу хозяин занят не ею, бедный пёсик терпеливо ждёт, затем начинает тихо скулить и заглядывает мне в глаза, мол, хватит тебе, отпусти его, он должен взять меня на колени! Потом жалобно смотрит на жену художника, Этери, скулит погромче, жалуется теперь ей. Но Никогосян неумолим, и продолжает свой рассказ:
– Однажды Веапар мне подарил армянский коньяк, говорит, я благословил его, понемножечку пей и каждый раз вспоминай меня и Бога.
Прошло время, я так и делал. Как-то в Москве встретил своего друга, повёл к себе домой, тогда новую квартиру в высотке получил. Я жене сказал, чтобы что-нибудь сделала, там селёдку, помидоры, картошку. Московский еда.
– Ухай, пить будем, – и хочет этим коньяком чокаться. Я взял и дал ему водку за 3.20, налил ему, мне не жалко, а коньяк отобрал.
– Слушай, говорю, этот коньяк мой католикос благословил, надо только глотками, чтоб Бога вспоминать!
А он ничего не понимает! Говорит, – клопами пахнет твой коньяк, унеси его!
Как-то собрались в Москве, в роскошных палатах Кремля, пышный приём, собрались все известные люди, послы, советники послов, кого только не было... И постепенно вокруг Веапара собрались видные армяне, стоят Айрапет, Спарапет, вардапет, а после того, как я подошёл и поцеловал руку Патриарха армянского, маршал Баграмян воскликнул: И чартарапет! Но я скульптор, ну, маршал, военный человек.
Подобную историю рассказывал Тирайр архиепископ Мартикян, предстоятель Румынской и Болгарской епархий, он вспоминал нечто похожее, когда в той же Москве известная певица Заруи Долуханян пригласила Католикоса на спектакль « Отелло» с участием известных румынских певцов – Карписа Зобяна и Давида Оганесяна. В ложе, которую предоставили Католикосу, сидел также замечательный певец Павел Лисициан. Дирижировал оркестром Александр Мелик-Пашаев. Сам этот факт, что партию Отелло пел Карпис Зобян, румынский армянин, партию Яго исполнял Давид Оганесян, а у пульта стоял Мелик-Пашаев, глубоко взволновал присутствующих гостей. В зале сидели великие армяне – Католикос, Павел Лисициан, а на сцене главные роли исполняли армяне и дирижировал народный артист СССР Александр Мелик-Пашаев.
Николай Багратович внимательно слушает и улыбается.
А однажды Веапар приехал с патриархом из Великого Дома Киликии и священником из Иерусалима, я их отвёз Ленинград показывать. Я этого патриарха скульптуру сделал. Второй, еще священник был, из Израиля, очень красивый, я бюст сделал, но он взял и исчез. Но был очень красивый, даже за невесткой Аво ухаживал. Я художник, всё замечаю (смеётся).
Когда мы в Ленинграде обедали, мне запомнилось, что ихние епископы икру ложкой ели, мы на хлеб с маслом сначала намазываем, а они думают, как обед, ложкой надо. Повели нас на Марсово поле, мы епископа попросили туда повезти показать. Отоварились они там все, патриарх Киликии стихи написал, он хорошие стихи писал, жалко, на грабаре написал, теперь меня заставляет с грабара перевести, чтоб этим остальным понятно стало. А я кое-как на русском языке говорю, как с грабара буду переводить? (патриарх из Иерусалима, Егише Тертерян, писал стихи).
Я видел много патриархов. Алексия, Кирилла, Чорекчяна, Гарегина Первого, Вазгена Первого. Но ни одного из них не могу сравнить с нашим Вазгеном. Это был очень нежный и трогательный человек. Ну кто я? Намного моложе, а говорил ему «Вазген джан».
Он замечательно говорил, и церковную речь смешивал с мирским и получалось очень хорошо. Несколько раз он передавал лекарства для моей мамы.
– Голя джан, – называл он меня. В их западно-армянском языке всё наоборот, Голя вместо Коля, Богос вместо Погос, а вместо Грикор – Крикор говорят.
Он очень хорошо разбирался в архитектуре, однажды дал мне одну работу сделать, реставрировать дверь в доме, это очень маленькая работа. Но это Он попросил.
На похороны Веапара никто меня не позвал, и годы, и люди были уже другие.
Никогосян устало умолкает. Всё-таки два с половиной часа говорит, художник давно перешагнул за 90-летие.
Беседовала Гоар Рштуни