17 ноября – день военно-медицинского работника Армении

Армянские военные медики на учениях. Фото http://armedia.am

17 ноября – день военно-медицинского работника Армении. 

В этот день Армянский музей Москвы поздравляет всех военных врачей Армении с профессиональным праздником. 

Вот, как описывает свою встречу с военной медициной Арцаха, фотохудожник Виген Ахвердян в публикации "Я по Арцаху проскакал на полутора ногах". 

"Приехали в Нораванк. Прогулялись, зашли в храм. Пока ребята бродили там, я поднялся на горку сделать несколько кадров. Встретил туриста, как оказалось, из Чехии. Вот мы спокойно с ним спускались, разговаривая о том, как ему понравилось в Армении, и тут я подворачиваю сильно ногу и падаю. Сразу понял, что серьезно: каких только звуков я из своей ноги не услышал! Еле доковылял до друзей. Но сразу для себя решил, что в Ереван ни за что не вернусь. Льда нигде не возьмешь — купили по дороге пива в алюминиевых банках из холодильника, и, приложив к голеностопу эту банку, мы поехали дальше. Нога стала опухать. Доехали до Караунджа: кое-как я там на одной ноге поскакал, сделал несколько кадров, поехали дальше. Приезжаем в Татев. Для меня важно было здесь задержаться, у меня ведь дедушка татевский. И мы с сестрой организуем быстренько через пару звонков родственникам ночлег в Татеве. Думали, вот, к утру нога чуточку пройдет и мы найдем дедушкин дом. Куда там! Нога опухла еще больше. На машине доехали еще раз к монастырю (там походили, поскакали я бы даже сказал ) и поехали в Шуши. Мол, устроимся в гостинице и сходим в больнице проверимся. Разместились в гостинице. Приезжаем в Шушинскую больницу. Врача нет, он в отпуске. Едем в Степанакерт, заходим в больницу. Я московский парень, как увидел это — такое впечатление, что попал лет на тридцать в прошлое. Наш гид Армен сразу меня успокоил. Мол, тут во время войны такие операции делали, что твоя нога это ерунда. Новый корпус больницы тогда строили. Надеюсь, сейчас там уже современная больница с новым оборудованием.

Фотохудожник Виген Ахвердян: "Едем в Степанакерт, заходим в больницу. Я московский парень, как увидел это — такое впечатление, что попал лет на тридцать в прошлое. Наш гид Армен сразу меня успокоил. Мол, тут во время войны такие операции делали, что твоя нога это ерунда. Новый корпус больницы тогда строили. Надеюсь, сейчас там уже современная больница с новым оборудованием". 

Приходим на рентген. Рентгенолог домой ушел уже. Его вызывают. Делают рентген и звучит немного обнадеживающая фраза. Перелома нет, но сильное растяжение связок. Ставят гипс-лангетку. И врач говорит, что два-три дня надо лежать. Ногу не нагружать. Куда там! Я столько хотел попасть в Арцах, чтобы лежать?! доехали до магазина купили тапок на ногу. Вот так четыре дня я там на полутора ногах и проскакал. К сожалению, из-за этого немного скорректировали маршрут. Только туда где на машине можно доехать, а по горам по ущельям пройтись не получилось."

Армянский музей Москвы предлагает нашим читателям рассказ Амаяка Тер-Абрамянца "Отцовская шинель". Он - о враче, который прошел всю войну от Ленинграда до Берлина. 

Моему отцу необыкновенно повезло во время войны, которую он прошёл от Ленинграда до Берлина: с 1941 – 1945 годы он не убил ни одного человека! Судьба распорядилась так, что в силу своей профессии хирурга он должен был исполнять работу противоположную сути войны: не лишать жизни, а уводить от смерти. Уверен, за годы войны он поставил на ноги не менее дивизии.

Павел Тер-Абрамянц -  военно-полевой хирург, прошедший войну от Ленинграда до Берлина, включая Ленингадскую Блокаду с первого до последнего дня. Награждён орденами Красной Звезды, Отеч. Войны, двумя медалями "За боевые заслуги", медалями "За оборону Ленинграда", "За Варшаву", "За Кенигсберг", "За победу над Германией" и другими.

Выжил чудом, даже не был серьёзно ранен, хотя десятки раз был на волосок от смерти: и под Мгой, и на Невском Пятачке, и на Невской Дубровке и в Шлиссельбурге, куда его по простреливаемой немцами день и ночь Неве не раз командировывали. И под бомбёжками, когда гибли его помощники от осколков, а операцию приходилось продолжать. Он никого не убил, хотя был один случай, когда был готов стрелять: не в немца – в своего. Когда армия наступает, медицинские части от медпункта до медсанбата, естественно, расположены позади передовой, но когда армия отступает, а тем более разбита и бежит, о них вспоминают в последнюю очередь и они остаются беззащитными перед наступающим противником. Так случилось в те дни, когда немцы под Мгой замкнули кольцо блокады Ленинграда и, прорвав оборону, немецкие автоматчики вышли прямо к земляной щели, в которой располагался полковой медпункт. В крытой земляной щели с двумя выходами скопились раненные, медсёстры, сандружинницы, врачи офицеры, среди которых был мой отец, начальник медпункта. Отойти без приказа означало трибунал с однозначным приговором – расстрел. Тем временем в один из выходов немцы стали швырять гранаты. Изгиб щели позволял укрыться от осколков, но воздух так раскалился, что трудно стало дышать. Положение казалось таким безнадёжным, что некоторые офицеры, памятуя устав, по которому пленение приравнивалась к измене родине, доставали личное оружие и себе в голову. Кое-кто пытался всё же, движимый безумным инстинктом самосохранения выскочить наружу, но падал обратно, сражённый автоматным огнём. Но случилось чудо, короткое затишье: то ли немцы перезаряжали обоймы, то ли передислоцировались, двигаясь к Неве: неожиданно к ним в земляную щель спрыгнул солдат с перевязанной рукой и передал приказ начальства отступать. Отец рассказывал обо всём этом не раз, как человек, пытающийся вспомнить и связать обрывки кошмарного сна. Подхватив раненых, солдаты, медсёстры и офицеры стали разом по четыре-пять человек выскакивать из дальнего выхода.  Из ближайшего кустарника, метрах в ста, трещали автоматы и слышались крики: «Рус! Рус! Сдавайся!».

Бежали к Неве, но то, что увидели, было похоже на преддверие в ад: весь берег усыпан трупами и ранеными нашими солдатами. И жуткий предсмертный вой стоял: «Не бросайте нас! Спасите! Спасите!». Этот вой он вспоминал с содроганием не раз. Бывало, жутко стонал, нечеловечески завывая во сне, — видно возвращалась его душа на тот берег Невы (о кошмарах своих он никогда не рассказывал). А возможно, душа падала в детство, когда жители их армянской деревни выходили из окружения и, часть семей не успела – турки перерезали тропу. И тоже слышались крики и вой обречённых: «Спасите! Спасите!» (отставших согнали в сарай и сожгли заживо). Солдаты, обезумев от страха, бежали к мосту, что был поодаль. Через Неву шли катера переполненные ранеными, и вода тут и там взвивалась гейзерами от взрывов немецких снарядов. И в криках раненых на Неве ему, наверное, послышались и крики обречённых в далёкой Армении его страшного детства. И тогда он приказал солдатам остановиться и грузить раненых на подошедший катер, но вдруг увидел злобные взгляды, руки, тянущиеся к оружию: пуля в спину тебе, офицер, и никто никогда не станет разбираться. «И тогда я был готов стрелять в своих, — хмурился он, вспоминая, — достал свой тэтэ. отступил, чтобы всех видеть» Отец в обычной жизни был человеком скромным, многажды жизнью уже битым и очень осторожным, а тут что-то случилось, стал грозить… Он заставил солдат заполнить катер ранеными под завязку, и тот отвалил к другому берегу Невы, виляя между вспенивающими воду разрывами немецких снарядов. Встретились им на этом берегу и остатки роты капитана Дерзияна, человек 50. Земляк! Но не до расспросов было. Несмотря на ситуацию, капитан был бодр активен и организовал отход к железнодорожному мосту. Капитан сказал, что мост уже взорван нашими сапёрами, но через дыру переброшены доски – может повезёт.  И лишь на миг встретившись глазами с отцом, сощурившись, усмехнулся, сказав: «Эх, где же наша солнечная Армения?!» Все кто остался в живых, подхватывая раненых побежали к мосту. Пока поднимались по насыпи, немецкий пулемёт изрешетил отцу полы шинели (он потом всю войну таскал её, наотрез отказываясь менять на новую).

Писатель, врач Амаяк Тер-Абрамянц

 Иногда я думаю: ну возьми этот пулемётчик на миллиметр выше, и не было б ни отца, а значит меня и не писал бы я этот рассказ. Что это: случай? Провидение? танец Шивы? Таких моментов в жизни отца, когда надо было сходу попасть в игольное ушко судьбы, ведущее от смерти к жизни было множество… будто судьба хранила, может, чтобы по максимуму раскрутить перед ним свиток человеческих зверств и мучений. Потом бег через мост, да ещё пытались удерживать раненых. Доски шатались под сапогами, и то и дело срывался кто-нибудь вниз, с криком летел, развевалась длиннополая шинель, чтоб навсегда уйти в суровые Невские воды. И высоты отец боялся, как большинство, а тут прошёл – как: неведом. И помнил отец тот миг, когда поразило безразличное спокойствие и живописность северной природы к тому, что творили меж собой люди: медленно плывущие облака по синему небу, стекло воды, жёлтая плакучая листва на берегу.Добравшись до лесочка на другом берегу, где телеги ждали раненых, рухнул на землю и проспал сутки. А как только проснулся – к особисту: «Был приказ отступать?» — «Был» Судьба его хранила до конца войны, даже не ранило, а может прошитая пулями шинель?

Амаяк Тер-Абрамянц