В ту пору я только что закончил школу. Школа наша находилась в самом центре Еревана и примыкала к площади Ленина. То было двухэтажное здание бывшей женской гимназии, возведенное до революции братьями Шустовыми (наладившими в конце девятнадцатого века производство армянского коньяка), по стилю типичное для старого города. Увы, такие здания в новые времена стали либо сносить, либо пристраивать к ним уродливые стеклобетонные коробки. Во-первых, на старинных домах не заработаешь. А во-вторых, у новоявленных хозяев, коим выпало счастье колесить по миру, сложилось лобовое, преимущественно подражательное представление о красоте, престиже и респектабельности. Представьте себе крестьянина-пахаря в цилиндре, фраке, с тростью и сигарой.

Гладко выбрит, подстрижен, надушен - вид вполне , но что-то подсказывает, что все это бутафория, что он вот-вот не то скажет, не то сделает – возьмет и газы выпустит, скажем. Это я к примеру, ничего не имею против пахарей, да и газы пускать иногда полезно. Короче, нет нашей школы, и никогда не будет висеть на ее стене, рядом с крылечком, табличка с именами знаменитостей, которые там учились. Я не о себе. Хотя вру , о себе тоже. Скромность украшает девицу на выданье. Причем, не очень красивую, прямо скажем, дурнушку. А я, сами видите, не дурнушка. И даже не девица. Стоп, не будем отвлекаться. Так вот, о дурнушках. Была одна такая в армянской школе напротив. То есть были и другие, но мой рассказ о ней. Училась классом ниже, в девятом. Мы с ними однажды в волейбол играли – парни и девушки, - и случилось так, что я угодил бедняжке мячом лицо. Пошла кровь из носа; все, и я в том числе, кинулись ее, распростертую, с пола поднимать. Уж как было неловко, как я извинялся, а она смотрела на меня то ли с упреком, то ли с обреченностью и молчала, не отводя взгляда. Низкого роста, полноватая, смуглая, пучеглазая, с косичками, с более чем сформировавшейся грудью и по-детски неряшливыми чернильными пятнами на пальцах. Мы толпой отвели ее в медпункт, положили на топчан, врач выгнал нас из кабинета, игра возобновилась, а я, удрученный, покинул спортзал и вернулся домой. Прошли дни, начались выпускные экзамены, и об этом случае я забыл. Однажды получил записку: встретимся, сходим в кино, - было сказано на клочке бумаги. Послание принесла девица из школы напротив и объяснила: «От моей подруги, которой ты нос разбил, помнишь?» Передай подруге, говорю, что мне жаль, но сейчас в кино не могу, готовлюсь к экзаменам. Экзамены, конечно, не мешали. В конце концов, я не круглые сутки к ним готовился, можно было пару часов посвятить кинематографу. Тем более, что я не пропускал ни одной новой картины. Но не хотелось идти с ней. Были у меня тогда совсем другие эталоны женской привлекательности – Бриджит Бардо, Мишель Мерсье, Стефания Сандрелли, Светлана Светличная на худой конец. А раз нет возможности сходить в кино с ними, то лучше пойти одному или с приятелем. Как раз новый фильм показывали в кинотеатре «Москва» - «Фантомас против Скотланд Ярда» с Милен Демонжо, еще одним стандартом женской красоты. Американские стандарты меня не привлекали: толстоваты, простоваты - во вкусе не обремененных интеллектом обывателей, какими виделось мне население этой страны (да простит меня армянская диаспора Лос-Анжелеса). Итак, Фантомас. Очереди на такие картины выстраивались огромные, с руганью, толкотней, срыванием пуговиц, с конной милицией. Штурмом взяли с приятелем кассу и оказались в фойе кинотеатра, там, где продавали мороженое в стаканчиках. Там и заприметили незадачливую волейболистку и ее подругу-письмоносицу.

Мой приятель толкнул меня в бок и кивнул на парочку: глянь, твоя потерпевшая. Письмоносица увидела нас, сказала «здрасьте», и, в свой черед, толкнула в бок подругу, но «потерпевшая» отвернулась демонстративно и резко, так что шарик мороженого вывалился из вафельного стаканчика. Я подошел и предложил купить ей новый стаканчик. Она сказала: «Спасибо, сама куплю – и прибавила с упреком: – «Вот как ты, значит, готовишься к экзаменам». Таким тоном моя ревнивая мама с моим отцом, бывало, разговаривала, когда тот поздно домой возвращался. Я стал оправдываться, объяснять, что друг уговорил, что этот фильм нельзя было не посмотреть, но обещал: наш совместный поход в кино обязательно состоится. «Когда?» - спросила она. «Сразу после экзаменов. Дай свой телефон, я позвоню». Она не спеша, чтобы не терять достоинства, стала искать в сумочке бумагу и ручку. И то и другое быстро нашла у себя ее расторопная подруга. «Я сама напишу», – вызвалась она, черкнула в записной книжке номер телефона и имя «потерпевшей» – Офелия - вырвала листок и вручила мне. «А свой напишешь для меня?» - попросил ее мой дотоле молчавший друг, но письмоносица фыркнула: «Мой телефон засекречен». Тут прозвенел звонок, и мы поднялись на второй этаж . Подвижный, как ртуть, Луи де Фюнес, строя смешные рожи, орал на заторможенных подчиненных, бесстрашный Жан Марэ расправлялся с плохими ребятами, размахивая кулаками(тогда карате еще не вошло в моду), а кукольная Демонжо, то и дело восклицала «дорогой» и кидалась жениху на шею, всей тяжестью повисая на нем. Та еще дурочка, между нами говоря. А после сеанса мы потеряли девочек, да и не искали их.

И снова прошло время, и снова я не позвонил ей. Во второй половине лета я сдавал вступительные экзамены в университет, и там, в коридорах самого престижного тогда высшего учебного заведения, встретил Офелию. Столкнулся нос к носу. «Ты что здесь делаешь?» - спрашиваю. – «Поступать пришла». – «Тебе же школу в будущем году заканчивать». – «Надо осмотреться». Объяснение показалось странным, уж не меня ли выслеживает - так я подумал. «Ну как, сдал последний экзамен?» - спросила она. Откуда ей известно, что последний? Точно, решил я, ко мне пришла. «Сдал, - отвечаю. Взял ее за руку и потянул за собой. – Пошли». – «Куда?» - «В кино. Я же обещал». По пути она назвала фильм, который пропустила и хотела бы посмотреть. То была итальянская лента «Дамы и господа». Режиссер Пьетро Джерми, если кто не знает. Картину показывали в кинотеатре повторного фильма. «Кинотеатр» - громко сказано, на деле избушка на курьих ножках, домик, похожий на совхозную птицеферму с наляпанными на наружной стене афишами. Он располагался на территории Парка 26 комиссаров. Странная публика собиралась в этом кинотеатре – если вы помните фильм Федерико Феллини «Рим», то можете представить себе эту публику. То были мужчины, громко комментирующие события на экране и, в силу вечной половой невостребованности, выражающие жеребячий восторг при виде красивых, слегка обнаженных женщин, поцелуев и, тем паче, постельных сцен. Этот фильм шел под грифом «детям до шестнадцати». Это значило, что на экране пару раз мелькнет женское бедро, грудь, или еще что-нибудь из того, что вызывает у мужчин заговорщицкую улыбку, будто в архивы Пентагона вторглись. Вполне сформировавшиеся, взрослые люди, они воспринимали события на экране так непосредственно, так бурно, как если бы просмотр проходил в детском саду, покинутом воспитателями. И если бы перед нами мелькали не тени от целлулоида, а живые актеры и актрисы, их непременно стащили бы со сцены, чтобы выразить им восторг или возмущение, любовь или неприязнь. Эта публика меня давно раздражала, временами пугала (в чем я не хотел себе признаваться), и страх перед дикой и необузданной силой вызывал не всегда оправданную, часто опережающую агрессию, посему я готов был воевать с ними по поводу и без повода. В общем, повернулся я к парню моих лет или чуть старше, который курил в заднем ряду – потуши, мол, сигарету. Он: а тебе что? Я: потуши, сказал, повторять не стану. Офелия: ладно, пусть курит, мне не мешает. Я: мне мешает, пусть потушит и пусть только посмеет не потушить. Что на меня нашло? И что вы думаете, потушил. Но перекрыл нам дорогу после сеанса, на выходе из кино. Ты чего, говорит, раздухарился в зале? Может, говорит, отошлешь свою девицу, поговорим? «Никуда я не пойду!» – заявила храбрая Офелия. «Хочешь выяснить, кто из нас круче? Проиграешь» - так я ему сказал. Думал, он стрелку забьет, как принято у этих ребят. Но он оказался оригиналом, предложил необычное пари. «Идем в тир, кто лучше стреляет, тот и выиграл». - «В чем выигрыш?» – «Выиграешь - извинюсь перед тобой, проиграешь - мы с твоей девушкой на качели сядем» – так он ответил. По-хорошему, я должен был послать его куда подальше, но Офелия опередила меня: «Я согласна, согласна, согласна!» Три раза согласна, так тому и быть, решил я. Демократом я был задолго до того, как демократы дружною толпою выплыли из колодцев. Не всякая демократия бывает ко времени и к месту. Читали «Янки при дворе короля Артура»? Помните, чем дело кончилось?

Качели. Были такие, металлические, в виде лодок, большие и тяжелые, как броненосец Потемкин, с двумя стоячими (или сидячими) местами по концам - площадки хватало аккурат для пятой точки или двух ног. Размах лодки был велик, если ее как следует раскачать. Как следует раскачать не каждый мог: взлетали максимум на сорок пять-пятьдесят градусов. Отчаянным удавалось и выше. При этом следовало крепко держаться за поручни, чтобы не выпасть. Мы в старших классах часто ходили сюда и раскачивали эти лодки до упора, намереваясь сделать крутой вираж под названием «колесо», то есть полный круг. Потом узнали, что сделать «колесо» практически невозможно, потому что на поперечной оси установлены специальные ограничители. Сто градусов - максимальный размах для таких лодок, но и этого достаточно, чтобы душа ушла в пятки. Нет ремней безопасности – попробуй, удержись. Так что развлечение было не самое невинное. Отчаянное развлечение.

Но с рассказом о качелях, я поторопился: до качелей мы еще не добрались. Вначале направились в тир. Стрелял я неплохо, как-никак отрочество прошло в этом и в соседнем, Кировском парке. Взяли пневматические ружья, присмотрелись к мишеням, и тут Офелия выразила желание пострелять вместе с нами. Мы стали учить ее, как держать ружье и как прицеливаться. Учил больше парень, которому, девушка явно понравилось. Ну и ладно, я демократ, как уже было сказано: пусть учит, не жалко. К тому же Офелия совсем не Стефания Сандрелли. Это я тоже говорил. Началось состязание; стреляли мы старательно, затаив дыхание, и в конечном счете выбили с моим соперником одинаковое количество очков – ничья. Как в футболе в таких случаях дают дополнительное время, так и тут он предложил помериться силами на тех же условиях в настольный теннис. Эту игру я не очень любил. Нервная игра, суетная. Скачи туда-сюда, то и дело разгибайся, выпрямляйся - не по мне такая прыть. Я в ту пору занимался культуризмом (нынче это называется «боди-билдингом»), и тренировал нас тяжелоатлет и чемпион Михаил Акопянц, приехавший на историческую родину из Москвы. Все приехавшие из Москвы на историческую родину, все, кого я помню, рано или поздно возвращались обратно. Не могли, что ли, свыкнуться. Но об этом не сейчас. Сейчас о теннисе. Был я неуклюж, и мой соперник выиграл. Выиграл, положил ракетку на стол и смотрит на меня торжествующе в ожидании приза, то есть Офелии. Я не дал ему сильно радоваться. Предложил возобновить поединок у силомера, уверенный, что отказаться он не посмеет. Не посмел и с той минуты проиграл. Дяденька, стороживший весы вместе с силовыми причиндалами, предупредил, что каждый подход то ли две, то ли три копейки стоит. Было там четыре снаряда, и на всех выиграл ваш покорный слуга. Правда, парень оказался не хилым и ненамного от меня отстал. Потирая занывшие мышцы, он заявил, что счет нашего состязания все равно остается ничейным, а я ему ответил, что извинений от него не требую, пусть будет ничья, и поволок Офелию на качели. Он, как привязанный, поплелся за нами. Спросил по пути, как меня зовут. Я назвал себя и осведомился о его имени. Армен. Ну и ладно, не скажу, что сильно приятно. Он взял соседнюю с нашей лодку, запрыгнул в нее и стал раскачивать. Одному раскачивать труднее, чем двоим. «Не садись, встань и держись крепко», - велел я Офелии. Она послушалась, и я начал легкими, пружинистыми приседаниями толкать наш броненосец Потемкин. «Поднажми!» – приказал спутнице. Она стала приседать на фазе спуска, способствуя размаху лодки, но делала это как-то неловко, несмело, вцепилась в поручни, покраснела вся. Тем не менее наша лодка взяла разгон. Мой соперник пыхтел, стараясь не отставать. Разгон наш нарастал, и вскоре появилось знакомое чувство, когда легко, с места, затаив дыхание, взлетаешь, как чайка, как горьковский буревестник. Горького читали? Гордо веет буревестник. Полная чушь. Так вот, на самой верхней точке появляется ощущение, будто не ты раскачиваешься, будто земля под тобой сходит с ума, будто там, внизу, бури и смерчи, а тебе плевать, потому что ты сам по себе и ни от кого не зависишь. Офелия вначале зажала ногами края платья, чтобы не вели себя вольно, но в какой-то момент забыла о скромности, отпустила платье и кричит-умоляет: «Потише!» - «Держись! – кричу, изо всех сил раскачивая лодку. – Умоем Армена!» Теперь наша лодка поднималась больше, чем на девяносто градусов. Платье Офелии при каждом вираже взлетало, как флаг на первомайском параде, и я отмечал зеленый цвет ее трусиков, фасон которых в то время называли «ласточкой». Отмечать отмечал, однако мое внимание было сосредоточено на победе, а не на «ласточке», которая в такие минуты успеху дела, сами понимаете, не способствует. Без сомнения, переплюнули бы мы нашего соперника, если бы на самой нижней точке, когда мы в очередной раз поравнялись с дощатой площадкой, Офелия не вскричала «хватит!», не взмахнула рукой и не соскользнула с мостика. Я спрыгнул, подхватил ее на лету и, поскольку лодка подчинялась не нам, а закону маятника и круто взлетела в противоположную сторону, Офелия навалилась на меня всем телом, сбив с ног, и я свалился на дно лодки. Она тяжело дышала, лицо ее касалось моего лица; я чувствовал ее бедро, ее большую грудь, ее щеку, к которой можно было прикоснуться губами. Если бы рядом была Стефания Сандрелли.М-м-да. Смотритель, видя такое дело, потянул тормозной рычаг, однако эти лодки так сразу не останавливались. Из-под дощатого пола выскакивала деревянная колодка, лодка какое-то время ходила туда-сюда и терлась днищем об эту деревяшку. Все это время мы провели полулежа. Затылок у меня болел: я сильно ударился им о мостик. «Цела?» - спросил я. - «Ты ненормальный», - откликнулась она беззлобно и даже игриво, как мне показалось. Во всяком случае, сойти с меня она не собиралась, так что мне самому пришлось выкарабкиваться из-под нее. Лодка Армена все еще рассекала воздух, он дал знак смотрителю остановить ее. Мы с Офелией спустились с дощатой платформы. На ней не было ни царапины, только платье помялось, у меня же сильно болела голова, и я был зол. «Что у вас случилось?» - подскочил к нам Армен. – «Авария, - ответил я, потирая затылок. – «Если нет жертв, может, продолжим? - предложил он. - Ты в порядке? – повернулся он к Офелии. - «В общем, да. Только уговор: качать не сильно». Это она сказала ему, а не мне. «Конечно, конечно!» - радостно согласился он. - «Качайтесь, а я пошел», - буркнул я. - «Очень болит?» - участливо спросила Офелия. – «Ерунда. Всего лишь сотрясение мозга». – «Я провожу тебя...» - она мне. «Не стоит». - «Я все же провожу…» - «Ни в коем случае! Качайтесь, дети мои, вы так подходите друг другу». Сделав сие театральное заявление, я повернулся и пошел гордо. Она меня окликнула, но я не оглянулся, а ускорил шаг.

Как я завидую романистам! Умеют черти делать из мухи слона: раздуют историю так, что солидный кирпич образуется, и не важно, о чем. Люди на ночь романы читают - чтобы хорошо спалось. Издатели это знают. И я это знаю, но чтобы писать романы, нужно терпение. У меня терпения мало, историй много, тороплюсь рассказать одну, чтобы перейти к следующей. Я спринтер. Утешаю себя тем, что краткость сестра таланта. Если слова на своем месте. Будем надеяться, что здесь они на своем, и пойдем дальше. Ревновал я ее? Нет. Но смириться с тем, что у меня могут легко отнять то, что сам не берегу, не мог, поэтому позвонил ей на следующий день и угрюмо спросил, как им вчера качалось. Она: ты хотел от меня отделаться, вот я и осталась с Арменом. Я: а как насчет твоего троекратного «согласна»?

В общем, произошло худшее - выяснение отношений. В результате она снова появилась в коридорах университета, мы пошли с ней куда-то и, проводив ее до дома (на прощание она подставила для поцелуя щеку), я спросил себя: мне это надо? Дело даже не в Стефании Сандрелли. Зачем сбивать с толку человека, который мне не нравится? Ведь стоит перейти грань, и ловушка захлопнется. Нет, это не Рио- де-Жанейро, говаривал в таких случаях Остап Бендер. У молодости есть завтра, оно лучше, чем сегодня. Посему перескочим на несколько лет вперед.

Я уже заканчивал университет и писал дипломную работу. К тому времени у меня уже случился один бурный роман с посещением ЗАГСа, и мы с женой успели расстаться. То было не в Ереване – в Москве. Москва тоже не Рио-де- Жанейро. Вполне возможно, что и Рио-де-Жанейро был бы для меня не Рио-де-Жанейро, если бы я там жил. Ну так вот, Офелия вновь появилась на моем горизонте. Она мало изменилась, только похудела, вместе с тем обаяние появилось. Я искренне обрадовался, увидев ее. Чмокнул в щеку, а через полчаса мы уже сидели в кафе, и она ковыряла ложечкой в чашке с мороженым, не решаясь начать разговор. В конце концов, сообщила, что выходит замуж. За Армена. «Если бы ты тогда меня не бросил» - «Все хорошо, что хорошо кончается», - подытожил я. Дальше последовало приглашение на свадьбу. На свадьбу? А что Армен скажет? Армен как раз и приглашает. Оригинал твой Армен. Повисла пауза. Она предложила: покатаемся на качелях, как тогда. Это пожалуйста: на свадьбу вряд ли пойду, а на качелях сей момент. Должен сказать, у меня случались сосудистые спазмы, сопровождавшиеся головокружениями, о которых я в ту минуту начисто забыл, поэтому с готовностью помог Офелии взобраться в лодку и опрометчиво вскочил вслед за ней. Вспомнил о своем недуге, когда лодка стала отсчитывать градусы в одну и в другую сторону. Вспомнил, когда мир подо мной поплыл, и я оказался в невесомости. «Давай не сильно», - попросил. Но она, кажется, не расслышала, ловко приседала, разгоняя лодку, и мы быстро набирали скорость. «Эй, Офелия, потише!» И снова она прикинулась глухой, а лодка ошалело взлетала, будто хотела оторваться от металлических креплений и улететь в светлое будущее. Видать, они с Арменом славно все это время потренировались. «Сто-о-ой! – не выдержал я. – Хватит!» Дальше произошло то же, что и в первый раз на этих же качелях, только роли поменялись. На этот раз она подхватила меня, и мы, обнявшись, упали на дно. Ну, а лодка постепенно успокоилась и в светлое будущее не улетела. Кстати, о светлом будущем. Перемотаем кино вперед.

Конец восьмидесятых, пора митингов - помните? Должны помнить, вы там бывали, ходили, как на работу, хотя вспоминать об этом уже не хотите. Все были охвачены этаким подростковым восторгом: вот она, свобода, вот оно единство, вот она история, которая вершится на глазах, вот оно, светлое будущее, только руку протяни. И тянулись вверх руки со сжатыми кулаками. И если бы кто-то вышел вперед и заявил, что нет в происходящем ничего из ряда вон выходящего, что такое случается, когда сильные мира сего переставляют фигуры на шахматной доске, что можно, конечно, пошуметь, но не надо сильно обольщаться насчет светлого будущего. Потому как светлое будущее, как кокетливая девственница, долго будет маячить на горизонте, подмигивая и не давая к себе приблизиться. Видели фильм Бунюэля «Смутный объект желания»? Если бы кто-то вышел и толкнул речь об иллюзорности светлого будущего, его посчитали бы провокатором и, возможно, избили бы за то, что не дает раскачавшейся лодке сделать крутой вираж под названием «колесо». Там, на митинге, я увидел в толпе Офелию и Армена. Молодые супруги стояли рядышком, вздернув руки, и были похожи на скульптуру Мухиной «Рабочий и колхозница». Он заметили меня, приветливо помахал, а Офелия подошла и поцеловала. «Видишь, брат, что творится?» - сказал Армен с ноткой гордости, окинув взором Театральную площадь, словно все происходящее было его рук делом. Мы посидели в ближайшем кафе под названием «Козырек», после чего я вновь исчез из их жизни на несколько лет. Жестоко так исчезать, но если подумать – мы то и дело сходимся и расходимся, появляемся и исчезаем сами того не замечая, уверенные, что есть в нашей жизни главное и второстепенное, хотя поди разберись, где одно, а где другое.

Последняя моя встреча с супругами состоялась в середине девяностых. Было лето, я приехал из Москвы в Ереван, и мне передали, что несколько раз звонил Армен. Я долго не мог понять, кому из знакомых Арменов мог понадобиться. Через пару дней Армен позвонил снова: «Хорошо, что застал тебя. Это я. Можешь приехать в больницу?»

Не знаю, может, так было задумано, может, в проект закрался чей-то черный юмор, или нелепая случайность то кафкианское обстоятельство, что онкологическая клиника в районе Канакера смотрит окнами прямо на старое Зейтунское кладбище. Армен, держа за руку девочку лет шести, ждал меня у стеклянных дверей больницы. Девочка на меня с любопытством снизу вверх поглядывала. Мы поднялись на лифте. Офелия лежала на кровати поверх одеяла в ночной рубашке. Я подошел и поцеловал ее в щеку. Она протянула руку, прижалась ко мне, затем приподнялась, свесила с кровати ноги, обутые в шерстяные носки, нашарила ими тапочки, а муж подскочил, чтобы набросить на нее халат. «Не надо, - отмахнулась , – тут все свои». Пошла в ванную, вернулась, села на кровать, подозвала девочку и стала заплетать ей косички. «Знаешь, - обратилась ко мне Офелия, - я рассказала дочке про наши качели и обещала, что когда поправлюсь, мы пойдем на них качаться. Жаль только, их убрали». – «Есть такие же в парке Победы», - сообщил муж. – «Да? Туда и пойдем. Ты надолго приехал?» - обратилась она ко мне. «На две недели». – «Неугомонный, - улыбнулась Офелия. – Поди, снова женился?» Я кивнул, и добавил, что и развестись снова успел. «Коллекционируешь ты их, что ли?» Реплика жены Армену понравилась, он засмеялся. Настроение у нас было хорошее. «Мальчики, кто тогда все-таки пари выиграл? - спросила Офелия. – Там, в парке». - «Ничья была», - напомнил Армен. – «Возобновим, - решила Офелия. – Как только выпишусь. Я себя гораздо лучше чувствую, вот только, ноги все время мерзнут» Дома я полистал медицинскую энциклопедию. «Саркома. Злокачественные новообразования соединительной ткани. Впервые описана венгерским врачом Морицем Капоши». Чего стоит медицина со всеми ее мигающими аппаратами, если с этим не может справиться?

До отъезда я еще раз посетил Офелию и Армена. В этот раз мы меньше шутили и о качелях не вспоминали. Потом я уехал. А позже дошел до меня слух, что Армен после похорон жены уехал с дочерью к брату. Взлетел голубчик на 34 градуса северной широты и 118 западной долготы. Как маятник. Вот и вся история. А мой приятель, который ходил со мной на «Фантомаса» - помните? - женился на подруге Офелии, той самой письмоносице. Я сто лет его не видел. Так и живем, каждый своей жизнью. Да, чуть не забыл, несколько лет назад довелось увидеть саму Стефанию Сандрелли. Живьем. Бывшая красавица, ныне молодящая старушка - грустное зрелище, доложу я вам. Жестокое напоминание о том, что прошлое не вернуть, как ни старайся.

Руслан Сагабалян