О нет, они ненавидят меня: Уильям Сароян в воспоминаниях сына
Армянский музей Москвы и культуры наций продолжает публикацию воспоминаний Арама Сарояна о своем отце.
...Дочь приехала, чтобы поухаживать за ним, выполнить священный долг перед отцом. Возможно, это показалось ему странным. Он решил, что Люси преследует корыстные цели и сказал ей:
- Ты приехала, чтобы воспользоваться моей смертью.
16 апреля 1981, четверг
И добавил: “Ты просто хочешь быть рядом с великим писателем”. Обратите внимание - не с отцом, а с великим писателем. Будто слава была единственной любовью в его жизни.
Это похоже на сказку.
Озеро в душе ребенка преображается в зеркало - и рождается писатель, достигший всемирного признания. Но внутри все же остается жестокое заледенелое стекло... И вот он влюбляется, и лед этот снова растоплен. Любовь вывела из власти холода этого знаменитого человека, который до того не знал ее великой силы. Любовь врывается в его душу, зеркало вновь преображается в гладь озера, и он кричит от болезненности этой метаморфозы.
Уильям Сароян. Одиночество...
Он ненавидит свою жену, оттого что любит ее. А потом ненавидит дочь и сына. Поскольку в озере его души властвует Смерть, жуткая смерть отца. А позже, когда в три года его поместили в сиротский приют, - и кажущаяся смерть матери.
Он ненавидит свою жену, потому что любит ее, а она, еще слишком юная, не знает, какую ошибку совершила и чем могла вызвать подобный гнев мужа. Но сколько бы она, мудрея с годами, ни старалась ему угодить, все равно ей не достичь успеха. Потому что единственный способ для отца любить ее - ненавидеть.
Недостаточно того, что отец человек очень сложного, почти разрушительного характера, но он к тому же всемирно известный писатель. Он действительно самый крупный писатель своей страны и самый значительный армянин всех времен. В тот период истории, когда этот народ лишился своей независимости, когда подвергся духовному и физическому геноциду, Сароян принес ему всемирную известность. И он молится на него, на своего защитника в этом мире, полном ужасов и унижений, смертоносном, как душа Сарояна в период оттепели, когда она особенно чувствительна и когда наполнена болью и безумием.
В одно из таких мгновений он сказал Люси:
- Ты пришла побыть рядом с великим писателем.
В первый период брака моих родителей после очередного конфликта с моей матерью он бежал к армянам, которые встречали его с распростертыми объятиями и успокаивали, даря ему царский трон и жезл. Они удивлялись, как можно так жестоко, как эта девушка - к тому же не армянка, а еврейка, - обходиться с этим чудесным человеком, народным поэтом, воспевающим свет, смех, весну, хлеб и воду. И отец успокаивался, обретал мир и душевное равновесие, купаясь в исцеляющей любви своего народа, которая не таила для него опасностей.
И спустя какое-то время он влюбился в то, что не причиняло ему столько боли. В то, что, по крайней мере, среди армян имело глубокие и твердые основания. Я думаю, что, в зрелый период жизни поняв, что более не в силах противостоять новым душевным испытаниям, Сароян влюбился в СЛАВУ.
В 1959-м, когда мне было 15 лет, мы с Люси гостили у отца в Париже. Он писал книгу, которая называлась “Не умереть”. Однажды днем, когда я был дома один, мне попался на глаза машинописный лист со следующим текстом: “Единственный человек, которого я действительно любил - это Сароян, и все, что сейчас действительно люблю - то, что еще осталось во мне от Сарояна”.
17 апреля 1981, пятница
Через врача я попросил передать отцу, что внуки хотят навестить его, если он, в свою очередь, желает увидеться с ними. Я сделал это предложение, чтобы до конца выдержать этикет.
Люси сказала мне, что, подойдя к воротам отцовского дома, встретила садовника. Он оказался нашим дальним родственником, который сказал, что отец часто вспоминает ее и говорит о ней с огромной нежностью. Когда Люси постучалась в дверь, папа крикнул:
- Кто там?
- Отец, это я.
- Люси, что ты здесь делаешь?
- Я приехала к тебе.
Папа говорил очень громко. В детстве он чем-то болел и из-за осложнения оглох на одно ухо. Поэтому он всегда при разговоре кричал. Но в тот момент, когда Люси, войдя, присела на минутку отдохнуть, он начал так орать, что садовника как ветром сдуло. Люси вся сжалась, но, поставив корзинку у ног, решила выдержать этот напор, потому что знала, что видит отца в последний раз. Он, злорадствуя, говорил ей, что дочь его неудачница - не замужем, ничем особенным не выделяется и к тому же не обеспечена с финансовой точки зрения.
- Арам знает о моей болезни?
- Да.
- О, это чудесно, - закричал отец, - просто чудесно...
И добавил, что, если бы нашел в себе силы, убил бы своего юриста, позвонившего нам. Арам Геворкян настаивал, чтобы отец сам сообщил нам об этом.
- О нет, они ненавидят меня.
Но потом оттаял и попросил, чтобы Люси к нему заехала. И вот она была у него.
- Мой сын Арам - писатель? - кричал он Люси. - Хочу сказать, он думает, что он писатель?
- Да, папа, он писатель, - отвечала Люси.
- О, это чудесно, - съязвил он. А Люси добавила:
- Арам к тому же прекрасный отец.
- Это его единственное преимущество передо мной.
Люси, оскорбленная, раздавленная, униженная, сделала последнюю попытку спасти положение:
- Папа, я тебе покушать привезла.
- Что в этой корзине? - грубо спросил он.
- Я курочку сварила...
- Хватит, - оборвал ее отец, - забери все и убирайся отсюда!
...Люси звонила мне из автомата:
- Арам, не приезжай, Ар, ни в коем случае не приезжай...
...Я уверен, что в своем завещании нам, своим двум законным наследникам, он оставит самую незначительную сумму. Мы с женой об этом говорили, и теперь по телефону я хочу сказать Люси, что ради нас и наших детей готов бороться против этой несправедливости. Люси не захотела даже слышать об этом, она обвинила меня в том, что в такую минуту я думаю о деньгах.
Отец и раньше не желал нас видеть. Возможно, потому что мы напоминали ему о жене, а жена - о смерти, которая гнездилась в его душе со дня кончины отца.
Мне было 15, когда в последний раз я вместе с Люси был у отца в Париже. Сразу после приезда мне захотелось вернуться, потому что было очень скучно: отец писал, делать было нечего, по-французски я не знал ни слова. Но Люси не позволила. Она любила отца больше меня.
продолжение следует...