В "Булгаковском Доме" пройдет презентация книги Андроника Романова "Иллюзия тишины"

Творческий вечер и анонс книги Андроника Романова «Иллюзия тишины» (М.: Стеклограф, 2017) пройдет 8 ноября в Музее-театре "Булгаковский дом". 

В одном интервью "Король московских поэтов" 1995 года рассказал, что родился на пересечении двух родов - Назаретянах и Романовых. 

"Весь нынешний событийный ряд, вся моя нынешняя публичность началась с момента перемены фамилии. Так что, отвечая на ваш вопрос, можно сказать так: здесь и сейчас, и в обозримом будущем я - Андроник Григорьевич Романов. Сын своего отца и своей матери" (Андроник Романов)

"Я с любопытством и не без удовольствия читал в 8 лет почему-то "обязательные для  классического образования" "Одиссею" и "Илиаду", правда - спасибо маме - в переложении Куна, продирался через гроздья нерифмованной, но очень интересной "Песни о Гаявате" Лонгфелло, любил стихи Пушкина и учился в художественной школе. При этом, состоял на учете детской комнаты милиции за драки, занимался  фехтованием в спортивной школе и был в оппозиции к большинству в своем классе. 

Во мне жили две ипостаси, обусловленные столкновением двух харизматичных начал, двух родов - на пересечении которых я и родился - Назаретянов и Романовых. Это две  отличающиеся друг от друга судьбы. Две диаметральные жизненные позиции. С одной стороны - принятие и созерцание, с другой стороны - действие. Я честно был Назаретянином первые 45 лет своей жизни. Дальше просто пришло время действовать. Весь нынешний событийный ряд, вся моя нынешняя публичность началась с момента перемены фамилии. Так что, отвечая на ваш вопрос, можно сказать так: здесь и сейчас, и в обозримом будущем я - Андроник Григорьевич Романов. Сын своего отца и своей матери".

Андроник Романов родился в Казахстане. Учился последовательно - в Карагандинском Государственном Университете на физфаке, там же на филфаке, затем в КазГу в Алма-Ате на журфаке и в Литературном институте им. Горького (семинар Ю. Д. Левитанского). Первые публикации в 15 лет в казахстанской периодике. Автор трех книг. Стихи переведены на английский, французский, арабский языки. Прозаический дебют в журнале «Новый мир». Публикации в журналах "Октябрь", "Дети Ра", "Простор", "Текст.express", "Новый Свет", "Дирижабль" и др. Финалист литературных премий «Нонконформизм», «Русский Гулливер» в номинации «Короткий рассказ», Лонг-лист литературных премий "Русский Гофман" и "Григорьевской поэтической премии”. Рассказы публикуются в коллективных сборниках издательств «Эксмо», «Рипол» и др. В начале 2017 года в издательстве «Русский Гулливер» вышел сборник рассказов «1надцать». Член Союза писателей Москвы.

Армянский музей Москвы предлагает вам подборку стихотворений Андроника Романова. 

ГРАВИТАЦИЯ

Так неожиданно находишь себя в других -
Сомелье воздуха и постпродажной пиццы,
Предпочитающих рифмованной прозе жизни белый стих,
Ожидающих на вокзале чем бы подзарядиться.

И не просто волен, а делаешь. Просто так.
Потому, что хочешь, или потому, что не хочешь.
И таких условностей как... как - злейший враг -
Ни в гугле, ни в телефонной книге не находишь.

Она смотрит ему в лицо, он делает вид
Что ему интересно... И прочие сцены быта
Становятся в скучный ряд с пефоменсами Дали
Просыпающейся нимфетки у пушкинского корыта.

Если бы я был подростком пятнадцати-тридцати
Я не сел бы на поезд. Я вышел бы на остановке.
Я кричал бы тебе не оглядываясь: Прости!
И не относился бы к жизни как к дрессировке. 




ДОМОДЕДОВО И НЕМНОГО ПО-ИСПАНСКИ

Амаута с грустными глазами
в сепии и старом одеяле
пасмурно сегодня и наверно 
выпустят из камеры меня
мы с тобой сидим еще однако
ты напротив Се́зара Валье́хо
я напротив зала ожиданья 
прапорщика с рацией в руке
женщина твоя качает сына
ждет тебя когда из акварели
хмурого Хосе из Сабогаля 
мертвый ты заявишься домой
женщина моя звонит из дома 
говорит о чем-то с адвокатом
плачет повторяет мое имя
молча собирается ко мне
я смотрю в окно на самолеты
в книгу на страницу с акварелью
на твое чудно́е одеяло 
на китайца спящего в углу
ты в жару в Перу в начале века
видишь сон с открытыми глазами
белые как снег аэропланы
человека с книгой у окна




РЕКВИЕМ

Трамвай подходит к нашей остановке,
Вбирает замерзающих прохожих.
Сначала женщин — барышень морозных,
Потом и лиц иных кровей и званий.
Я думаю: А смерть не выбирает.
Я думаю: Кончается неделя,
Кончается зима, февраль и скоро
Я стану воровать сирень ночами
В чужих садах, и страшно мне — однажды
Случайно попаду и я в нездешний,
В каком-нибудь переплетенье улиц
Запутавшись — а смерть не выбирает -
Покажется огромною ограда,
Но все-таки попробую, пролезу.
Порежусь о лозу, и тени сада
Качнутся вдруг, потянутся к порезу.
Испуганный, я побегу. Чем дальше,
Тем будет треск настойчивей, и — оземь,
О воздух, о… куда угодно, даже
В гремящую листву, но только осень
Сожжет ее, едва коснусь куста я
И кинется терновником на плечи,
И, сучьями до горла дорастая,
Рванет меня, лицо мое калеча,
Опутает червлеными плодами,
Соперничая с граблями в сноровке...
Всё! Хватит… Но, гремя ее садами,
Трамвай подходит к нашей остановке




* * *

Теперь уже зима не кончится, и прежде,
Чем испугаюсь сна, метели и теней.
Покажется - кружа в печали неизбежной,
Мы падаем на снег хрустящих простыней.

И нет спасенья тем - из вереска и ситца -
Влюбленным мотылькам, придуманным тобой.
И ночь уже уснет, умрет, устанет сниться,
Останется судьбой.

Ни лета, ни лица, ни голоса не вспомнишь -
Любимая, метель летит, касаясь век...
Как холодно! Коснись ладони и - замерзнешь,
И - снег.




ЛЕГЕНДА

Я тебе расскажу о сепии Туркестана.
Об ожившем в степи и бывшем ребенком странным. 
Если плакал - что было редко - смотрел на небо.

А смеяться его учили, что было глупо.

Я тебе расскажу о тайной его печали,
Как качала челядь смеясь и его качели.
И забросило богом ветра куда не знали,

И махнули рукой на ветер и жили-пели.

Я тебе расскажу, это ты, это та, чей голос
Повторял про себя, собирая цветы полыни.
Ты, наверное, тоже помнишь цветущий Родос,
И - дождись меня, - сказанное на латыни.




48 

Мне скоро сорок восемь, не числа,
Но выводов его бояться скорых
И женских лиц заплаканных, которых
Метелями в постель ко мне несла

Зима. На отвороте простыни
Цвела черешня в нежной круговерти.
Но где-то на границе сна и смерти
Казалось - спать до века у стены.

Я каждую оплакал. Каждый день
Казалось - вот! - она в неловком жесте...
А дождь лупил безжалостно по жести
И разбавлял мирскую дребедень

Тоской непроходящей. Падал снег.
Тянулись дни, верстая не недели -
Кончался год, заканчивался век
С лошадками на шаткой карусели.

С игрушечным коварством тени тем
В беспомощном притворстве повторялись,
А я все верил - вот уже, совсем
Одни лишь мы, любовь моя, остались.

Одни лишь мы... И вот уже когда
Остались мы, любимая, и - осень,
За мной стоят чужие города
И целое столетье - сорок восемь.