Пепельное золото
Всё началось, конечно же, не на пресс-конференции Депардье, когда мимо меня у проходной парламента прошёл Григор. После я узнала, что передо мной внук Терьяна по матери и сын Геворга Эмина. Лет двадцать минуло между этой встречей и днём, когда я переписала в свой дневник стихотворение Эмина «Мотылёк».
В саду темно, а в комнате светло,
Пусть это каждый вечер
повторяется…
Я вздрагиваю, если о стекло…
Эмин был слишком мужчиной, чувственным и искушающим, чтобы найти другие его стихи. В те гимназические годы я сбежала от него. Но на пальцах правой руки всё же осталось его пепельное золото, осыпанное с крыльев мотылька, что разбивается об окно любимой женщины.
Тогда мы с Григором очень быстро расстались у гостиницы «Ани плаза», где проживали гости «Карота», не успев толком поговорить. Но через месяц, в золотом октябре, была новая встреча. Мы пошли по улице Терьяна к Национальной галерее, где висели огромные фотографии его великого деда – шёл юбилейный год. В кафе на Абовяна вино, зелень и сыр – и вдруг услышала голос за спиной – стоял Ашот Джазоян, который и привёз меня сюда на форум переводчиков.
Я представила их друг другу. Это столкновение было приятно ещё и тем, что родственник Ашота Егишеевича скульптор Николай Никогосян – мой Вергилий в мире армянского искусства – и устанавливал памятник Ваану Терьяну. Обнажённому отражению короля Лира, идущего в бурю даже без рубища.
– Так что же вы стоите? – кричит Джазоян с таким видом, будто предлагает нам сбежать с уроков, чтобы залезть в соседский сад за яблоками. – Давайте прямо сейчас в Бангладеш! Сфотографируете для Коли…
Мы схватили такси и поехали…
Когда прощались, Григор хотел к маленькому томику стихов Терьяна приложить и книги отца. Я отказалась. Не стала переливать чашу – чтобы было, за чем вернуться…
…Геворг Эмин умер 11 июня 1998 года. Это совпадение, но день в день, спустя ровно пятнадцать лет, я вылетела в Армению. Мы встретились с Гришей, будто расстались вчера: диалог не прерывался три года, письма шли по транзиту Москва-Ереван, он писал мне иной раз из Парижа, где учится дочь в Сорбонне, я ему – из Анкары: и тогда Гриша просил меня быть осторожной, не доверять туркам. Гриша принёс мне роскошный подарок – двухтомник отца, выпущенный в Москве, в издательстве «Художественная литература» в 1979 году. Стихи и проза – «Семь песен об Армении».
Перед завтрашним Аштараком я долго смотрела на лицо поэта – замечательная фотография в подаренной книге. Наверное, хорошо, что в шестнадцать я не имела представления о том, чьи стихи во мне только начали пробуждать женщину. Я бы искала тень этого лица во всех проходящих по жизни мужчинах. Взгляд из-под густых бровей – насквозь. На правой щеке у носа глубокая морщина, словно рана… В руке – не сигарета уже, а почти опадающий пепел.
Мы с Гришей встречаемся в одиннадцать, пекло уже то – в такие дни и хоронили Эмина. Из такого раскалённого камня армяне выжимают не только хлеб, но и поэзию, и веру, и любовь…Покупаем на Амиряна розы и снова хватаем такси – уже к Эмину.
Мы в Аштараке, когда-то древнем селе, Гриша без конца регистрирует отсутствия… Когда отец был жив… Когда деревья были большими… Дорога идёт прямо мимо дома, где жил одно время поэт – там и сейчас живут люди. Но родового гнезда уже нет. Его не сохранили. Не переиздаются и стихи…
Красная покрытая черепицей голова Кармравора виднеется с любой точки округи. Одно из тех мест, где бытие и быт не мешают друг другу… Примечательно, что это единственный в Армении памятник, черепичная кровля которого уцелела до наших дней. Григор кладёт на могилу отца розы. Заметно волнуется…
– Гриш, – говорю. – Жара хороша тем, что розы эти смогут быть красивым сухостоем…
У ворот храма сидят мужчины. Один – в соломенной шляпе, как у Ван Гога… Внутри этой церквушки седьмого века больше всего меня поражают кресты, будто стигматы, проявленные на каменной стене. Смотрительница говорит, что они как будто были здесь всегда… И ещё рассказывает, как недавно сюда пришла девушка и стала рвать жёлтые цветы, ими засеяны проёмы между плитами у храма. Когда ей сделали замечание, она смутилась, но в оправдание сказала, что не знала, что здесь покоится Геворг Эмин. И эти цветы – для него.
Напоследок мы фотографируемся. И едем с нашим водителем по Аштараку. В какой-то момент нам становится ясно, что нужно бросить машину и идти пешком. Мимо памятника Перчу Прошяну, через узкую улочку, краем которой шумит ару, заливая наши ноги прохладой, мимо женщин, моющих ковёр – по старинке, бросив его на дороге…
У Цирановора мы находим двух пожилых мексиканцев. Они что-то ищут в округе – оказалось, что не абрикосовые руины их интересуют. Им нужен Кармравор. На потомков Теночтитлана они совсем не похожи… Перед тем, как выйти из машины, женщина поворачивает ко мне – да, русское лицо! – и говорит, что её второе имя Татиана.
Когда машина трогается, Гриша начинает рассказывать об Аштараке и его людях. Это, когда-то маленькое село, а ныне – город, подарило Армении много известных деятелей. Один из них – всемирно известный учёный, основатель космической биологии Норайр Сисакян. Во время празднования его 70-летия в Аштараке на банкете присутствовали руководители республики. Подняв тост за Сисакяна, поэт вдруг призвал всех посмотреть на сидящего за столом другого всемирно известного армянского учёного – президента АН Армении Виктора Амбарцумяна и обратить внимание какой он простой в жизни – похож на обычного сельского учителя. Даже как будто вовсе и не причёсан – волосы растрёпаны. Услышав эти слова, Виктор Амазаспович вытащил из кармана расчёску и стал расчёсывать волосы – что вызвало оживление у присутствующих.
Юмор и непосредственность Геворга Эмина, по словам Григора, вызывали симпатию у его читателей и знакомых, но являлись препятствием для занятия должностей. Лишь однажды, и то – ненадолго, он занимал номенклатурную должность главного редактора журнала «Литературная Армения».
Да и как могли коммунистические власти доверить должность человеку, который, рассказывая в зале АН Армении о своей поездке в США, стал говорить присутствующим, что руководители Арм. ССР поступают неверно – всячески, в том числе и финансово, поддерживая только армянских коммунистов. Эти выводы Геворг Эмин сделал после своей поездки в Соединённые Штаты в 1970 году. Поэт утверждал, что эти коммунисты – горстка стариков, а молодёжь и основная масса диаспоры симпатизирует другим армянским партиям, которые очень даже дружелюбно настроены по отношению к советской Армении.
Я думаю о том, что слова поэта могли бы стать сегодня антитезисом для нашей фейсбучной жизни. Которая отвратила нас от вкусов, запахов, лиц жизни.
Если нас нарисует
Вдумчивый портретист
(Нас, которых лишь книга
Интересует),
Он нарисует большую голову
во весь лист.
И ничего, наверно, другого
не нарисует.
Ни ног,
Которые шагать отвыкли давно,
Ни рук, которым явно дел не хватает,
Ни носа, которым нюхать цветы дано,
Ни ушей,
Которые слышат,
как трава прорастает.
Стихи эти – конечно, нам, которых чаще виртуальное интересует. Не нашу голову, а аватарку закачает портретист. Да и не портретист он вовсе, а графический дизайнер…
Валерия Олюнина
