Обряды похоронного цикла

Особое место в традиционной народной культуре армян занимают похоронно-поминальные обряды. По сравнению с другими обрядами жизненного цикла они наиболее консервативны, поскольку отражают медленно меняющиеся представления человека о смерти, о душе, о взаимоотношениях живых и мертвых.

Армяне верили в судьбу — тчакатагир (букв.: надпись на лбу), и, по их представлениям, день смерти был предопределен в момент рождения человека. Когда наступал этот день, человеку являлся ангел или дух смерти и забирал его душу, которая покидала тело с последним дыханием умирающего. По поверью, если человеку не хотелось умирать в этот день, дух смерти силой отнимал у него душу, а иногда и сама душа не хотела покидать тело, предпочитая оставаться в этом мире. В таких случаях в момент предсмертной агонии использовались различные приемы: вынимали подушку из-под головы умирающего, широко раскрывали все окна и двери в доме, чтобы дух смерти мог беспрепятственно удалиться с душою, и т.п. Повсеместно был распространен обычай класть на умирающего разные предметы, с которыми он хотел бы попрощаться: фотографии, одежду родных, которые в этот момент находились вдали от дома, орудия труда, которыми много лет пользовался покидавший сей мир человек.

Весть о смерти односельчанина распространялась очень быстро. Родственники и соседи тут же приходили в дом родных покойного, чтобы выразить им свои соболезнования и утешить. Если смерть односельчанина происходила вне села, то существовал обычай с высокого холма либо с крыши дома дважды выстрелить из винтовки, что, помимо оповещения, было нацелено на то, чтобы оградить путь плохой вести, не дать ей повториться. До погребения полагалось соблюдать определенные запреты, например, нельзя было работать в поле, саду или огороде, копать или «переворачивать» землю, стирать в домах родственников умершего, так как считали, что «ангел смерти» еще находился в селе и мог за собой еще кого-то «потянуть». Бывало, когда после смерти человека друг за другом умирали и некоторые другие члены его семьи или же кто-либо из односельчан, что ряд исследователей объясняют низким уровнем гигиены. Однако в народе подобные случаи приписывали сакральной «нечистоте» умершего.

Поскольку верили, что отлетевшая душа оставалась около покойника до погребения, сразу же после смерти начинали подготовку к похоронам. Приглашали священника, чтобы он освятил саван, в который должны были завернуть покойного, и воду, которой надо было его обмыть. Тело обмывали обычно пожилые люди, нередко родственники, одного с умершим пола. В качестве вознаграждения они получали одежду покойного. Покойника укладывали на предназначенную для этого случая доску лицом к востоку и мыли прохладной водой с мылом специальной рукавичкой начиная с головы. Оставшейся водой омывали руки и ноги членам семьи умершего с тем, чтобы их покинул страх. Посуду, в которой была вода для обмывания, разбивали; там, где обмывали покойника, зажигали светильник, который горел семь–восемь дней, чтобы, как говорили в народе, «осветить душе путь на небеса».

Чтобы злой дух не поселился в опустевшем теле, покойника со скрещенными на груди руками заворачивали в саван, который затем зашивали. На ночь его переносили в церковь, предварительно заворачивали в карпет и укладывали на погребальные плетеные носилки, которые хранились при церкви. В конце XIX века, под влиянием города, случалось, что зажиточных крестьян начинали хоронить в гробах. Младенцам и умершим в раннем возрасте вкладывали в руки свечку, чтобы они могли, когда умрут их родители, выйти им навстречу и осветить путь.

Перед выносом покойника собравшиеся в его доме родственницы, соседки и специально приглашенные женщины-плакальщицы садились вокруг умершего и начинали его оплакивать песнями-плачами — суг асел (букв.: говорить плач), ерг асел (букв.: говорить песню). В зависимости от возраста, занятия, образа жизни покойного плакальщицы сами сочиняли импровизированные песни и исполняли их столь искусно, что в народе говорили: «От их плача даже камень слезы прольет». Во время оплакивания было принято распускать и теребить волосы (а в далеком прошлом и обрезать их), посыпать голову золой, о чем свидетельствовали сохранившиеся в народе своего рода проклятия: «Чтобы мне золой посыпать твою голову», «Чтобы волосы тебе отрезали», «Чтобы твоя мать волосы на тебе теребила». В этих печальных песнях-плачах рассказывалось о жизненном пути покойного, его достоинствах, восхвалялись его добросердечное отношение к членам семьи и соседям, а кроме того плакальщицы просили дух умершего не беспокоиться об оставшихся на земле родных. Каждую часть своего обрядового плача они заканчивали громким воплем, который подхватывали остальные женщины. После этого мужчины выносили умершего, и обязательно ногами вперед.

Испытывая перед смертью и покойником суеверный страх, армяне, как и многие другие народы, использовали ряд магических приемов, чтобы помешать умершему «возвратиться» домой и «потянуть за собой» кого-нибудь из родных. Поэтому, например, вынося покойника из дома, это не делали сразу через открытую дверь: ее сначала закрывали, затем троекратным ударом носилками с телом покойного как бы пробивали ее и только тогда выходили через открытую дверь. Полагали, что после этого покойник потеряет дорогу домой и не сможет возвратиться никогда. С этой же целью клали тяжелый камень на то место, где он только что лежал, как бы «занимая» его, чтобы «нога покойника была тяжелой на семье», чтобы никто другой из этого дома скоро не умер либо чтобы память о покойном была так же тверда, как камень.

После отпевания покойного в церкви женщины должны были вернуться домой, поскольку им не полагалось идти на кладбище и принимать участие в погребении. Но прежде чем попрощаться с покойным и покинуть церковь, они вновь начинали его оплакивать, причем на этот раз голосили, доходя порой до самоистязания — царапали себе лицо, били себя в грудь и по голове, срывали головной убор, выражая так свою скорбь, а иногда от перенапряжения даже падали в обморок. Свой плач они продолжали и по возвращении из церкви в доме покойного над тяжелым камнем, оставшимся на том месте, где до этого он лежал, над его постелью, одеждой, и затем в течение целой недели, когда родственники и друзья собирались утешать его семью.

Через семь дней этот камень относили как можно дальше от дома, постель тщательно стирали, а одежду раздавали прежде всего тем, кто обмывал покойника, рыл могилу, церковным служителям, а также распределяли между родственниками «на память»: если покойник надумает вернуться домой по следам своей одежды, ему будет трудно понять, к кому возвратиться.

Во время траурного шествия никому и особенно священнику не следовало оглядываться назад, чтобы невольно не указать покойнику путь к дому, иначе в этой семье несчастье могло повториться. По пути к кладбищу процессия трижды останавливалась для прощания с покойным. При этом носилки троекратно поднимали и тяжело опускали на землю, как бы «пригвождая» их к месту и тем самым отмечая дорогу от церкви к кладбищу. Так же поступали при выносе покойника из церкви и у самой могилы; при перенесении же из дома в церковь этого не делали. Иногда покойника поворачивали по ходу солнца три раза. В народе объясняли это так: если он захочет вернуться домой, то теперь не сможет, потому что в его памяти отпечатался только путь от могилы до церкви, а не от церкви до дома. С той же целью «дезориентации» покойного железное лезвие лопаты, которой копали могилу, насаживали на черенок наоборот. Суеверный страх испытывали и перед духом покойного, поэтому символически стремились разорвать возможные материальные связи между ним и живыми. Для этого, например, поднимая носилки с умершим, откидывали край ковра, на котором они стояли; при выносе тела из дома кто-нибудь разбивал глиняную миску или чашку; посуда разбивалась и на кладбище; священник своим крестом чертил над могилой крест, как бы «запечатывая» ее. Каменная плита — памятник на могиле — не только отмечала место погребения, но и еще «не давала покойнику встать». С той же целью в древности по контуру могилы насыпали крупные и мелкие камни — кромлехи, создавая магическое кольцо, из которого покойнику невозможно было выйти. Могилу для умершей женщины рыли глубже, чем для мужчины, так как полагали, что «женщина дружит с чертями, возбуждает зло».

В народе верили, что покойники могут навещать родных, особенно в субботние ночи, поэтому в доме, где недавно случилось несчастье, оставляли зажженный светильник. Считалось, что если покойник часто снится, а еще хуже — зовет во сне своего родственника, то это не к добру и означает, что он не окончательно погребен и может навлечь на семью новую смерть. В таких случаях вбивали длинный кол или кинжал в могилу у того места, где должно было находиться его сердце. Если оказывалось, что в доме вскоре после чьей-либо смерти кто-то из членов семьи заболевал, это приписывали тому, что покойник еще не окончательно умер и его сердце «тоскует» по живым. Тогда посыпали его могилу ячменем, подводили коня и следили за его поведением. Если конь начинал спокойно есть зерно, то считали, что покойник на самом деле мертв; но если конь отказывался от еды, то это было плохим знаком. В таких случаях проводились различные ритуалы.

Обряд погребения совершался согласно церковной традиции. Труп опускался в могилу завернутым в саван, а впоследствии — в гробу. Первым в могилу кидал горсть земли (предварительно дав священнику благословить ее крестом) один из ближайших родственников. За ним то же самое делали и остальные, при этом они давали как бы напутствие покойному со словами: «Доброго пути, передавай привет нашим покойникам». На этот счет существовало старинное изречение, своего рода пожелание, с которым старшие члены семьи обращались к младшим, обычно сыновьям: «Чтобы мне удостоиться горстки земли твоей», — чем выражалось пожелание родителей быть похороненными своими сыновьями, внуками, а не наоборот. Издревле у армян существовал архаический обычай класть в могилу различные предметы, которые, как считалось, будут необходимы и самому покойнику, и давно умершим родственникам. Так, кузнецу «давали с собой» молот, плотнику — топор, цирюльнику — бритву, священнику — Евангелие и посох, умершим ранее детям «посылали» яблоки.

После погребения все присутствующие на кладбище подходили к родным покойного и пожимали им руки в знак скорби и утешения. Затем их приглашали на поминальный обед. В качестве поминального блюда подавали куркут — хорошо разваренную пшеничную кашу с бараниной или говядиной, а также отварную фасоль. Готовили обычно родственницы хозяйки, так как сама она считалась в то время «нечистой». Из напитков подавали водку домашнего приготовления и белое вино.

Прежде чем сесть за поминальную трапезу, все должны были вымыть руки, смыть с себя все, что было связано с покойным, чтобы «очиститься». За столом священник читал молитву за упокой души умершего, все присутствующие не чокаясь выпивали за это, за его «светлый путь», за то, чтобы он «в том мире» был «ходатаем» за оставшихся на земле родных. Тосты были короткими и в основном утешительными. За обедом делились воспоминаниями о покойном.

По традиции члены азга должны были помочь семье умершего, в дом которого они приносили в основном сахар, водку, мыло, отрезы ткани.

Как и многие другие народы, армяне верили, что смерть — это не окончательное исчезновение человека, а только переход от одной формы жизни к другой. Поэтому мертвых следовало кормить. Такое кормление начиналось уже с первого дня смерти, когда на грудь покойного клали кусок хлеба.

На следующий день после похорон (обычно ранним утром, вскоре после восхода солнца) родственники и близкие умершего, в основном женщины, взяв с собой еду и напитки, шли на кладбище. Это посещение называлось экнаhох. Священник освящал могилу, женщины вновь оплакивали умершего, одни из них сыпали себе на грудь горсть земли с его могилы, чтобы сколько-нибудь утешиться, «прохладиться», другие сыпали эту землю с затылка под рубашку, чтобы освободиться от всякого страха. Помянув покойного, немного выпив и закусив, пришедшие выливали часть вина или водки на могилу и оставляли остатки еды как долю умершего либо раздавали бедным. Затем шли в дом покойного, где садились за поминальный обед, устроенный для близких родственников.

Накануне седьмого дня после смерти родственницы и соседки приходили в дом покойного, чтобы снять траур с женщин этого дома, для чего они мыли им и себе головы, помогали убрать постель покойного, постирать все белье; мужчинам разрешалось побриться; этими действиями, которые не полагалось совершать до этого дня, они «смывали» всякий след, который мог еще остаться в семье от пребывания покойника. На седьмой, сороковой (каррасунк) день и через год (тари) после смерти устраивали поминки. В эти дни родственники и соседи вновь шли сначала на кладбище, где над могилой совершались панихида и оплакивание, а затем в дом покойного, где садились за поминальный стол. Особенно многолюдными поминки были в годовщину, когда приглашались практически все взрослые жители селения, которые пили и ели за упокой души не только самого покойного, но и всех его умерших родственников.

Могилы родственников было принято посещать также на второй день после больших церковных праздников, в особенности Пасхи, и в дни поминовения усопших (мерелоц).

К первой годовщине после смерти (тари) полагалось поставить на могилу камень. По обычаю, на надмогильных памятниках изображали орудия труда, которыми пользовался покойник при жизни. Эта традиция сменила связанный с первобытной магией архаический обычай класть эти предметы в могилу, чтобы можно было «работать» имя в загробном мире.

Источник:

Тер-Саркисянц А.Е. Армяне Нагорного Карабаха: История. Культура. Традиции / А.Е. Тер-Саркисянц ; Институт политических и социальных исследований Черноморско-Каспийского региона. — Москва : НП ИД «Русская панорама», 2015.