Памятник Давиду Сасунскому без сомнения можно назвать одним из самых узнаваемых монументов Еревана. Установленный в 1959 году, он воплощает и героизм армянского народа, и живописную природу самой Армении. Автором проекта стал Ерванд Кочар — величайший художник и скульптор, талант которого высоко ценили не только в Армении, но и в Европе.

У художников по-настоящему значительных «линия жизни» редко бывает ровной и аккуратной. Постоянный штиль и безмятежность — это, чаще всего, достояние посредственности, которая безошибочно находит некие среднестатистические пути к успеху и благополучию. А у мастеров-новаторов, у серьезных и смелых искателей дорога сложная и извилистая. Они знают взлеты и неудачи; в их работе бывают долгие паузы, когда наступает пора сомнений, недовольства собой, упорных поисков. Наконец, им ведомы моменты высшего откровения, которые с особой силой и резкостью раскрывают лучшие черты и качества духовного опыта мастера.

Для Ерванда Кочара таким высшим откровением, бесспорно, было создание памятника Давиду Сасунскому в Ереване. С момента установки и торжественного открытия «Давида Сасунского» Кочара прошло более 60 лет. Для истории срок довольно короткий. Но этот памятник за прошедшие годы не только обрел всемирную популярность, а просто сросся в сознании людей с представлением о столице Армении.

Говорят, что «Давид Сасунский» Кочара стал как бы эмблемой Еревана. Это верно. Однако его значение шире и глубже. В этом монументе, который отличает великолепный драматизм и героический строй, мощное жизнеутверждение и обжигающий восторг «вдохновения в бою», отчеканился национальный характер армянского народа, слышна музыка его исторических судеб. Даже в чисто пластических свойствах памятника есть нечто, идущее от национального корня. Природа Армении сурова и строга, ее горы величавы, ее долины дают зрению масштабный размах. Тут все крупно и резко, все намечено ясными линиями и четкими объемами. Не так ли вылеплен и памятник Кочара? Он похож на могучий и органический взлет горных пород. Силуэты Давида Сасунского и его рвущегося в гущу боя коня сродни армянскому пейзажу, кажутся его порождением и естественной деталью. Точно, как полное яростной, целеустремленной силы движение героя памятника, прекрасное своей мужественной, гордой красотой лицо богатыря «похожи» на традиционное жизнелюбие армянского народа, на его готовность и способность отстаивать свою землю и свои идеалы.

Замечательно, что этот памятник не теряется в ансамбле большого современного города, в его сутолоке и шуме. Это нечастое ныне явление. Сколько мы знаем новых монументов, которые оказываются словно бы безгласными и бездыханными на площадях, живущих остро-напряженной жизнью прошлого столетия! Как трудно обрести власть над колоссальными пространствами современных городов, над их бешеной динамикой и пестрым потоком «зрительной информации»!

Памятник Кочара такой властью обладает. Он отлично смотрится с любой точки зрения, зовет к круговому обходу, причем отовсюду, как его ни рассматривай, оставляет впечатление силы и глубоко человечной красоты.

И подобные качества свойственны всему искусству Кочара. Его живопись и графика, его экспериментальные работы, в которых как бы совмещены приемы различных жанров (так называемая «пространственная живопись», «сквозная скульптура»), подготовили всю систему образной и пластической выразительности памятника Давиду Сасунскому, подлинную современность его художественного звучания.

Уже ранние его работы, выполненные в Тифлисе, где он учился у Егише Татевосяна, и в Москве (тут наставником Ерванда Кочара во ВХУТЕМАСЕ был Петр Кончаловский) обладают ясно выраженной самобытностью. В таких картинах, как «Дома и дым», «Де профундис» («Из бездны»), «Натюрморт с гирями», «Мужская фигура», чувствуется влечение к монументальности стиля, мужественно-драматическое восприятие жизни, весомая пластика изображения натуры. Хотя в ту пору Кочар еще не лепит, он строит композиции объемными планами, на манер барельефов. Как отмечал искусствовед Александр Каменский, у ранней живописи Ерванда Кочара крепкие мускулы.

Армянский мастер хотел дать своему искусству «европейское образование» и с этой целью едет на Запад. В конце 1920-х — начале 1930-х годов он работает сначала в Италии, но по большей части в Париже бок о бок с такими корифеями искусства новейшего времени, как Пикассо, Матисс, Брак, Шагал, Люрса. Рядом с этими знаменитостями нетрудно было бы утратить индивидуальность, превратившись в робкого подражателя.

С Кочаром такой печальной метаморфозы не происходит.

Во французской прессе о нем пишут как об явлении совершенно самостоятельном и неповторимом. Некоторые из находок Ерванда Кочара предсказывают творческие приемы крупных художников Запада (к примеру, приемы «сквозной скульптуры», которые армянский мастер применил в начале тридцатых годов, можно встретить приблизительно через десятилетие у многих известных ваятелей, в том числе у Генри Мура). На свой манер Кочар варьирует и разрабатывает многие приемы живописи, которые в двадцатых-тридцатых годах волновали воображение художников Запада: совмещение на одной плоскости полотна различных точек зрения на натуру, условное обобщение и деформация, видение сверху и иные перспективные сдвиги. Во всех этих экспериментах Кочар ясно сохраняет «личный почерк». А главное—он неизменно остается верным заветам гуманистической содержательности искусства. В портретах и натюрмортах, созданных Кочаром за рубежом, господствует поэтическая философия красоты и душевной сложности человека XX столетия, его новых взаимоотношений с предметной средой, его стремления отстоять свою личность, богатства своего внутреннего мира в сложнейших условиях современной цивилизации. Никогда Кочар не уступал позиций гуманиста, не поддавался напору образов жестокого, бессмысленного мира, которые в таком изобилии порождало западное искусство нынешнего века.

Вот почему, вернувшись в 1936 году на родину, Ерванд Кочар не чувствует себя опустошенным и далеким от той жизни, которой живет новая, социалистическая Армения. В первых же своих портретных произведениях конца тридцатых годов художник с непререкаемой убедительностью доказывает, что он свободно и гибко владеет всеми тайнами реалистического мастерства, но вместе с тем трактует его новаторски, обогащая остротой и экспрессивностью современного взгляда на вещи.

Обращение к тематике «Давида Сасунского» (не только в скульптуре, но и в графике) позволило мастеру углубить национальные основы своего искусства. И тематически, и путем переосмысления стилевых форм армянского средневековья. И — что особенно важно и плодотворно — благодаря сближению в процессе этой работы с народным мировосприятием, которое видит источник счастья и красоты в жизни, как бы драматично она ни складывалась.

Таким ощущением проникнут памятник Давиду Сасунскому. Это ощущение господствует и в лучших живописных композициях Кочара, выполненных в послевоенные годы.

Источник: Каменский А. Истоки стиля / Этюды о художниках Армении, 1979

Фото обложки: wikimedia.org