В 1863–1865 годах великий русский художник-ориенталист и баталист Василий Верещагин побывал в Шуши, проведя там довольно много времени. Сама поездка живописца на Кавказ длилась около полугода. Рисунки, сделанные Верещагиным в Шуши, считаются выдающимися и весьма ценными документами для истории. Это — серия зарисовок, изображающих религиозные церемонии, ежегодно устраивавшиеся мусульманами-шиитами в Шуши, в начальной декаде месяца Мухаррама [Мухаррам (араб. محرّم‎) — первый месяц мусульманского календаря, один из четырёх запретных месяцев, во время которых нельзя убивать, вести войны и охотиться вокруг главной святыни мусульман — Каабы. — Прим. ред.].

В Шуши живописец увидел религиозные мистерии шиитов. Шествия во время Мухаррама произвели на будущего баталиста неизгладимое впечатление. В Киевском национальном музее русского искусства есть рисунок Верещагина, изображающий мечеть в Шуши и имеющий авторскую датировку «17 июля 1965 года». Биографы считают, что посетив Шуши в середине мая, Верещагин оставался в городе более двух месяцев, заинтересовавшись перспективным этнографическим этюдным материалом.

Художник вспоминал, что, въезжая в город поздно вечером, он был «поражен огромным заревом, стоявшим над городом, и ревом многотысячной толпы». Сотни нефтяных факелов на площади города освещали бешено прыгающих и беснующихся и орущих людей, голоса которых сливались с треском барабанов и звоном медных тарелок. Подобные представления продолжались несколько дней и к концу исступление и страсти участников празднеств доходили до крайности. Это шииты, оплакивая смерть своего святого Хусейна и других имамов, якобы убитых коварными врагами, желали им уподобиться, принять их муки и поэтому занимались самоистязанием. О процессии, которая двигалась на десятый день торжеств, была финалом праздника и воспроизводила с помощью актеров и добровольных мучеников мифические события кровавой смерти Хусейна, Верещагин писал потом, что «по своей дикости она превосходит, вероятно, все сохранившиеся нелепые религиозные мистерии света».

От внимательного художника не скрылись ханжество и лицемерие, проявлявшиеся в дни празднеств. Верещагин рассказывал, что в момент, когда страсти толпы достигали апогея, самоистязатели поминутно ранят и терзают свое тело, а дервиши, удобно рассевшись на ковриках, выманивают у проходящих подаяние. Среди самоистязателей художник углядел симулянтов, которые так ловко привязывали к своему телу колющие и режущие предметы, что они не причиняли никакого вреда, но издали казались входящими в тело.

«Эти десять дней — время скорби и траура для шиитов: полагается в эти дни держать строгий пост, то есть не есть ничего в продолжение дня, с рассвета до сумерек; набожные люди не бреют ни лица, ни головы, не курят, не ходят в баню, не пускаются в путешествия… Те, которые действительно воздерживаются в продолжение дня от пищи и кальяна, с избытком вознаграждают это лишение в дозволенное время, то есть обжираются после сумерек до рассвета», — поделился позднее воспоминаниями о поездке в Шуши Василий Верещагин.

Да, путешествие в Шуши дало Верещагину богатый этнографический и стилистический материал. Однако художник, рассуждая здраво, ни на секунду не обольстился показными мистериями религиозных фанатиков, хладнокровно и трезво описав шествие в своих дневниках.

Вместо постскриптума

В 1931 году в Шуши побывает поэт Осип Мандельштам. Он напишет стихотворение «Фаэтонщик».

В бытность Мандельштама в Карабахе, Шуши представляла собой руины. Город был дотла сожжен, а армянское население истреблено в марте 1920 года — за 11 лет до поездки Мандельштама. В 1920 году было убито от двух до десяти тысяч армян. Советская Энциклопедия указывает цифру — 2096 человек. Историк Арсен Мелик-Шахназаров предполагает, что наиболее реально отражает число жертв цифра от щести до десяти тысяч убитых.

ФАЭТОНЩИК

На высоком перевале
В мусульманской стороне
Мы со смертью пировали —
Было страшно, как во сне.

Нам попался фаэтонщик,
Пропеченный, как изюм,
Словно дьявола погонщик,
Односложен и угрюм.

То гортанный крик араба,
То бессмысленное «цо», —
Словно розу или жабу,
Он берег свое лицо:

Под кожевенною маской
Скрыв ужасные черты,
Он куда-то гнал коляску
До последней хрипоты.

И пошли толчки, разгоны,
И не слезть было с горы —
Закружились фаэтоны,
Постоялые дворы…

Я очнулся: стой, приятель!
Я припомнил — черт возьми!
Это чумный председатель
Заблудился с лошадьми!

Он безносой канителью
Правит, душу веселя,
Чтоб вертелась каруселью
Кисло-сладкая земля…

Так, в Нагорном Карабахе,
В хищном городе Шуше
Я изведал эти страхи,
Соприродные душе.

Сорок тысяч мертвых окон
Там видны со всех сторон
И труда бездушный кокон
На горах похоронен.

И бесстыдно розовеют
Обнаженные дома,
А над ними неба мреет
Темно-синяя чума.

12 июня 1931

Источник: Российская Виртуальная Библиотека

По материалам монографии А.К. Лебедева «Василий Васильевич Верещагин. Жизнь и творчество», «Искусство», 1958 год