В обычной ереванской квартире в центре города меня приветствовала талантливая и очень дружелюбная семья Шарафянов. Глава семьи — серьезный и вдумчивый Ваче Шарафян — один из самых востребованных современных армянских композиторов. Мы непринужденно расположились в светлой гостиной, где за неспешной беседой мне открылся чудесный и причудливый мир его творчества.

— Дорогой Ваче, я польщена приглашением посетить вашу квартиру и познакомиться с семьей. Расскажите, пожалуйста, о себе.

Я родился в Ереване в 1966 году, у нас в семье не было профессиональных музыкантов, но дома все слушали классическую музыку: к другой как-то несерьезно относились. Так что я с детства находился в музыке, слушал, у меня ярко выраженный цветной слух — все звуки я вижу в цвете.

— А генетически это с чем-то связано? Кто у вас предки?

Я не знаю почему, но все мои однофамильцы слушают и любят классическую музыку.

— Откуда ваши корни?

Я знаю только, что мой дед пришел в Восточную Армению из Карса, его отец был из Муша. Мой дед был изобретателем, автором сотен изобретений. Тягу к логическому мышлению я унаследовал, видимо, от него.

— Как вы пришли в музыку? Когда и почему вы решили посвятить себя композиции?

С раннего детства я слышал и записывал на ноты музыку. В 7 лет начал учиться в музыкальной школе им. Спендиарова, ходил на шахматы, баскетбол, большой теннис. Потом я серьезно увлекся математикой и даже хотел поступать в специализированную физико-математическую школу. Но в какой-то момент понял, что не могу заниматься ничем другим, кроме музыки, и я сойду с ума, если не буду выражать через нее свои мысли и чувства. Я стал писать музыку, потому что постоянно ее слышал, просыпался с музыкой в ушах, оставалось лишь записывать. Судьба свела меня со Светланой Бояджян, потрясающим педагогом, я был ее первым учеником в музыкальной школе, мы с ней стали настоящими друзьями. Кроме этого, я ходил к Эдуарду Михайловичу Мирзояну и показывал ему все, что писал.

— Вы учились у композитора Эдварда Мирзояна. Каким он был учителем?

Он был прекрасным, замечательным учителем. Впервые я побывал у Эдварда Мирзояна, когда мне было лет 9-10.

— Кто вас к нему отвел?

Вначале мама и ее подруга, затем, когда я учился у Светы Бояджян, мы вместе часто ходили к Эдварду Михайловичу. Потом я стал ходить один, показывал свои произведения. Если начать говорить о Мирзояне, то это будет уже отдельное большое интервью. Он действительно был потрясающим человеком, у которого я постоянно чему-нибудь учился.

Он был педагогом, который не требовал быть похожим на него. Это была личность, общаясь с которой ты мог раскрывать сам себя, что самое важное. Отношения между нами не были официальными, мы очень дружили как коллеги. Это замечательное чувство, когда педагог создает такую обстановку на самом интеллигентном, высоком уровне.

— Что важного вы почерпнули, общаясь со своим учителем?

Во-первых, что нужно учиться всю жизнь, а это так и есть. Во-вторых, в любом состоянии, в любой ситуации нужно оставаться человеком. Самым важным для Эдварда Михайловича было общение на уровне человечности.

После школы Спендиарова я сразу поступил в Консерваторию по классу композиции к Эдварду Мирзояну. Я работал у него ассистентом после Консерватории, окончил аспирантуру, до этого был приглашен в Иерусалим для преподавания в духовной семинарии (1992-1996), работал над духовной армянской музыкой, писал гимны.

— В каких музыкальных жанрах вы работаете и каким из них отдаете предпочтение?

Я автор более ста произведений, включая камерную, симфоническую, хоровую и вокальную музыку. Например, свою «Вторую симфонию» я написал по заказу Бостонского симфонического оркестра. Кроме меня, для данного оркестра из армянских композиторов писал лишь Тигран Мансурян. Вторую симфонию затем исполняли в Италии, в Германии, ожидаются новые исполнения за рубежом.

Я создал оперу «Царь Абгар» и два балета — «Вторая луна» (о Гурджиеве, одноактный балет), и «Древние боги» (по сюжету Левона Шанта, двухактный балет). Кстати, в этом году у нас юбилей — 150-летие Левона Шанта, и я надеюсь, что в этом же году состоится премьера моей оперы в Национальном театре оперы и балета в Ереване. Дата уже назначена, и все зависит от финансирования…

— Вы пишете вокальные произведения?

Да, я пишу много хоровой музыки. Очень люблю хор «Овер» и тесно с ним сотрудничаю. Я также создавал музыку для театра и кино. В этом году получил премию за лучшую музыку к театральной постановке — «Сасна црер» в театре им. Сундукяна (постановка Самсона Мовсисяна), до этого писал музыку к спектаклю «Пэпо» для того же театра (постановка Армена Элбакяна).

В сфере музыки для кино я сотрудничал с Атомом Эгояном во время съемок фильма «Арарат» (вместе с композитором Майклом Данна), а также с Джулиано Тавиани в фильме «Усадьба жаворонка». Однако настоящий дебют был с Вигеном Чалдраняном в его фильме «Маэстро».  Я написал «Лакримозу» для хора, симфонического оркестра и солирующей виолончели. Эта музыка живет вне фильма, как и моя киномузыка в целом, она исполнялась в Германии и у нас, в Армении. Я также создавал музыку для постановок театра пантомимы — «Шераник» и «Козел отпущения» режиссера Жирайра Дадасяна. В прошлом году довелось писать музыку к фильму Сурена Бабаяна «Землемеры». Это очень интересный фильм на турецком языке, который рассказывает о замалчивании турками факта Геноцида армян 1915 года. Еще один пример – музыка к фильму Гранта Мовсисяна «Гегард».

Кроме того, мной написаны два скрипичных, два фортепианных, два виолончельных концерта, тройной концерт и т.п. Самое главное для меня — что моя музыка исполняется и живет своей жизнью…

— Вы довольно известны в современном музыкальном мире. Как вам удалось добиться успеха в наше непростое время?

Как-то так получилось, что каждое исполнение моей музыки приводило меня к новым заказам, предложениям, концертам; я не перестаю этому удивляться, но уже знаю, что такое тоже может быть. Бывали моменты, когда все это напоминало чудо. Например, в Израиле я встретил друга, скрипача Мовсеса Погосяна, которого не видел лет десять, и там мы задумали новое произведение, «Вторую скрипичную сонату». Через пару лет это произведение было исполнено на фестивале в Америке, и было признано одним из лучших. Однажды, когда в Армении у меня была непростая ситуация, мне позвонили и сказали, что меня хочет видеть выдающийся виолончелист Йо Йо Ма и что он собирается заказать мне произведение для музыкального проекта «Шелковый путь». В дальнейшем он играл мои произведения по всему миру: «Солнце, Вино, Ветер времени» и «Утренний аромат песни акации».

Я сотрудничаю и со многими замечательными армянскими музыкантами, например, с Суреном Багратуни, Александром Чаушяном, Айком Казазяном, Мовсесом Погосяном, Эдвардом Топчяном, Кареном Дургаряном, Вааном Мартиросяном, Сергеем Смбатяном и с российскими исполнителями. Например, в 2007 году Юрий Башмет и «Солисты Москвы» в Большом зале Московской консерватории открыли сезон филармонии моим концертом «Восстаньте, Славы» для альта, дудука, голоса и оркестра, до того сыграв концерт в Италии, на Эльбе. После концерт вошел в репертуар Дрезденского оркестра. Одним словом, есть интерес к моей музыке, есть спрос, и я пишу.

— Связано ли ваше мировоззрение с духовной жизнью?

Да, конечно, связано. Я четыре года жил в Иерусалиме, причем не только в армянской его части, но и в греческом монастыре. Этот город имеет на меня огромное влияние, его звучание всегда у меня в душе.

Есть еще вопрос языка: тот язык, на котором ты говоришь, выражаешь свои чувства, тоже является носителем духовности. Музыка намного выше обычного языка, она универсальна, понятна всем. Но она обязательно заключает в себе национальную принадлежность. Например, мне интересен опыт Саят-Новы, который, в отличие от Комитаса, обогатил музыку звучанием армянского, турецкого, грузинского и иранского языков. Комитас же сделал наоборот — очистил армянский мелос от иноземных напластований, сохранил армянский ген!

Я считаю себя многокультурным, многоязычным композитором и человеком. Сегодняшний человек имеет больше возможностей выразить себя в культуре. Я считаю своей миссией создание будущего средствами музыки.

— В чем плюсы и минусы армянского современного композиторского творчества?

Ну, я не знаю, что такое плюсы и минусы, давайте немного выйдем за эти рамки, потому что это слишком полярные обозначения.

Композиторское творчество во все времена было современным. Можно говорить о плюсах и минусах разного времени. Я люблю свое время, то, в котором живу, потому что я его воспринимаю и слышу. Минус, возможно, состоит в том, что во все времена можно было обманывать и особенно в наше время… Сейчас эта проблема звучит актуально, ведь в искусстве появились разного рода «менеджеры», группировки, которые создают какие-то настроения через средства массовой информации, через какой-то групповой обман… Я как-то обхожу эту сторону, потому что всегда прокладывал свой путь в музыке своей же музыкой.

— То есть вы работаете как независимый артист?

Да, несколько лет назад, в Америке, когда я обратился к очень серьезному специалисту, вращающемуся в музыкальных кругах, с вопросом о том, нужен ли мне менеджер, он очень громко рассмеялся и объяснил мне, что тем количеством концертов, которое я имею, не может похвастаться ни один композитор с менеджером и что в моем случае думать об этом просто не имеет смысла.

Скажу и о финансировании искусства. В мире есть две модели: государственное финансирование и частное. Европейские страны (Германия, Франция) финансируют искусство на государственном уровне. В Америке все устроено по-другому. Там государство создало сферу, где бизнесмен заинтересован вкладывать деньги в искусство, потому что он каким-то образом получает налоговые поблажки. Это позволяет ему иметь больше связей и искусством, особенно с классическим, качественно меняет самих людей, занимающихся предпринимательством.

Я за то, чтобы в Армении совместить эти две системы: как государственную, так и частную. Есть опера, есть филармония, есть государственные театры, которые должны финансироваться государством, но при этом люди должны иметь возможность привлекать частное финансирование, так как свободные художники не должны всецело зависеть от государственной казны. При этом изменится качество и количество людей, причастных к современному классическому искусству.

Думаю, это актуальная проблема сейчас в Армении, решение нельзя долго откладывать.

— Каковы ваши творческие планы на данный момент?

Вообще, я не очень люблю вопросы, связанные с планами на будущее, но попробую ответить. Сейчас я работаю над двумя монументальными произведениями одновременно. Пока названия озвучивать не буду. Параллельно с композиторской я продолжаю исполнительскую деятельность.

Два месяца назад была премьера моего нового фортепианного квартета в Бельгии, в этом месяце премьера в Штатах второго кончерто гроссо «Жар-Птица» («Firebird»), ожидаются другие премьеры. Я очень надеюсь, что к концу года состоится премьера моего нового монументального творения — балета «Древние боги». Для меня важно, что премьера состоится на родине, в Ереване. Я в целом испытываю большую потребность писать произведения крупной формы, однако тут, к сожалению, все упирается в финансирование. Тем не менее, думаю, что эти вопросы могут быть решены правильно, если грамотно распределять средства.

Я живу только тем, что пишу музыку, получаю заказы от крупных и известных музыкантов по всему миру, и я уверен, что имею право претендовать на то, чтобы мои оперы и балеты ставились на армянской сцене…

— Какое свое произведение вы считаете самым удачным?

У меня есть, конечно, любимые произведения, но каждый раз, когда я работаю над новым, оно становится любимым, потому что я полностью погружаюсь в него. Если не любить свое дело, то лучше не писать вообще. В итоге, каждое мое любимое произведение — это то произведение, над которым я работаю в данный момент.

— Каким принципам вы никогда не изменяете в своем творчестве?

Я всегда открыт тому, чтобы учиться, потому что общее стремление к совершенству — это самое главное в творчестве, а в этом стремлении надо учиться всю жизнь. Так и происходит на практике.

— Какой вы видите музыкальную Армению в будущем?

Прекрасной, смелой и более направленной на серьезную, классическую музыку.

Вообще, я считаю, что так называемый «рабис» сильно вредит менталитету нашего народа. Народ, который слушает «рабис», не может не выбрасывать мусор на улицу, не может не брать взятки, не может не хамить. Это музыка на уровне живота, она ни в коем случае не духовная. Подобное явление меня очень удручает.

— Собираетесь ли вы уезжать из Армении?

Нет, зачем? Я получаю заказы, работаю. Я уезжал из Армении несколько раз по работе, был в США, работал в Калифорнийском университете, работал в Израиле, в Иерусалиме, писал музыку в Италии, меня финансировал Фонд Рокфеллера. Уезжать насовсем из Армении я не собирался и не собираюсь. Хотя я считаю себя человеком Мира, космополитом, но все же имею большую привязанность к своему языку, к своей стране — это всегда со мной.

Я уверен, что живу в той стране и принадлежу к тому народу, который никогда не создаст те условия, в которых невозможно работать и жить.

— Расскажите, пожалуйста, о своей семье.

Моя жена тоже музыкант, работает в Ереванской государственной консерватории. У нас трое дочерей. Разница в возрасте у всех, включая меня и жену — семь лет. Старшей дочери 24, средней 17, младшей почти 10. Все играют и слушают музыку. Старшая стала архитектором, но очень любит играть Скрябина, Рахманинова. Средняя дочь учится в ЦМШ им. Чайковского, она талантливая скрипачка, часто разъезжает по Армении и Европе, играет на конкурсах и фестивалях, состоит в группе «Новые имена» Государственной целевой программы Армении, делает большие успехи. Младшая ходит на музыку и на балет, учится в обычной школе. О каждой можно говорить и говорить.

— Бывают ли у вас творческие кризисы?

Я не отделяю музыку от жизни. Творческих кризисов у меня не бывает, но бывают проблемы, которые нужно решать. Дело в то, что я умею говорить языком музыки: я ее слышу и вижу. Есть ощущение, что существует некая проблема времени — диссонанс времени. У меня есть потребность разрешить этот диссонанс наилучшим способом. Есть момент большой связи между композитором и слушателем. Это не только профессионализм, но также историческая и мистическая закономерность. В этом состоянии я и пребываю.

Арнольд Шёнберг говорил, что диссонанс для предыдущего поколения является консонансом для последующего, и я с ним целиком согласен.

— Спасибо вам за интересное и содержательное интервью.

Фотографии — личный архив Ваче Шарафяна.

Гаянэ Мелконян
музыковед, педагог, музыкальный критик
специально для Армянского музея Москвы