В эти дни ереванцам и гостям города можно позавидовать: до 29 августа у них есть возможность прийти в галерею дизайнера Армана Нура, что находится практически на площади Республики, и вблизи увидеть картины Тиграна Дзитохцяна из всемирно известного цикла «Зеркала». Ведь многие, кто видел эти работы лишь виртуально, не вникая, уверены в том, что это фотохудожество. Иные, кто лучше знаком с творчеством армяно-американского художника и знает, что картины написаны маслом, нарекают этот стиль гиперреализмом — и они тоже заблуждаются. А представители молодого поколения, которые пребывают в восторге и мечтательно глядят на полотна, представляя на них себя, могут даже не догадываться, что путь в искусстве автора знаменитых «Лиц» начался задолго до этих пушкой выстреливших на весь мир работ — ошеломляющие картины Тигран пишет с детства, определившись с излюбленной техникой живописи — маслом — к возрасту пяти лет.

Мы встретились с Тиграном и на открытии выставки, и накануне, и он, уникум не только в творчестве, но и по складу характера, терпеливо отвечал на очередной поток изумленных вопросов, начинающихся со слова «как»: как вы это делаете? как такое возможно? как это пришло? как у вас получилось?

Всё началось с пророческого видения искусствоведа Генриха Игитяна. Когда Тигран был еще совсем маленький, Игитян, будучи в гостях в доме Дзитохцянов, куда нередко наведывались те, кого принято называть представителями творческой и интеллектуальной элиты, «увидел» и сообщил хозяевам, что здесь будет много-много холстов, хотя на тот момент сказанного ничто не предвещало. Но вскоре так и вышло, и именно Игитян спустя годы организовал в Ереване первую выставку 10-летнего Тиграна, на которой было более 100 из написанных к тому времени 400 его работ, а позже и другие выставки — в Московском дворце молодежи, Ленинграде, Испании, в США, где успех был таким, что выставка объездила больше городов, чем планировалось.

«Сначала пробовал акварель, фломастеры — то, чем обычно рисуют дети, но, насмотревшись репродукций в альбомах по мировой живописи, коих у нас дома было в изобилии, я попросил отца купить мне масляные краски. Сам моментально научился смешивать цвета — отцу даже не пришлось мне ничего объяснять. По утрам начинал и писал до ночи. Я абстрагировался, куда-то уходил, концентрируясь на цвете. Никогда не знал заранее, что получится, это была интуитивная живопись с неосознанной тематикой», — рассказывает Тигран.

Мальчик не просто хорошо рисовал — он рисовал совершенно не по-детски. Образы, приходящие к нему, поражали и вводили в ступор. Откуда, почему? Его стали называть маленьким армянским Дали.

Как жилось ребенку с таким внутренним миром? «Нормально, — улыбается Тигран, — сколько себя помню, читаю, рисую. Гулять родители выгоняли насильно, боялись, что я слишком глубоко уйду в свой мир. Но у меня всё было как-то гармонично, мог и с ребятами в футбол погонять. Живопись изучал по альбомам с помощью отца. Из альбомов копировал работы голландцев, итальянцев. Моя рука набивалась копиями».

Отец Тиграна — из известного гюмрийского рода (особняк Дзитохцянов в Гюмри, одна из визитных карточек города, стал Музеем городского быта и народной архитектуры) — инженер по образованию, невероятно разносторонний и творческий человек с богатейшим кругозором, мама — пианистка, окончила консерваторию. Тигран самоучка, он не ходил заниматься в Центр эстетического воспитания детей к Игитяну, как другие подающие надежды юные художники, но рядом всегда был его главный куратор — отец. «Дома был идеальный микроклимат, чтобы я вырос художником».

Во второй половине 80-х о чудо-ребенке знала не только Армения, но и весь культурный Союз. Тигран становится стипендиатом Детского Фонда, как и знаменитая в то время крымчанка Ника Турбина — девочка-поэт, писавшая шокирующие для ее возраста стихи. Таких детей иногда называют «индиго», «дети нового сознания», и, безусловно, они особенные, своим мировосприятием отличающиеся от сверстников. Нередко бывает, что вундеркинды, вырастая, ломаются. В их жизни всё зависит от семьи, от близких. Можно эксплуатировать феноменальность своего ребенка, не просто не подготовив его к взрослой жизни в творчестве или вне его, а выжав его и в итоге сломав ему психику — как произошло с Никой, растерявшейся в этом мире и ушедшей из него в 27 лет, а можно по-настоящему любить своего ребенка, поддерживать, развивать, направлять — это случай семьи Дзитохцян.

«Школу я не любил, был троечником, и по рисованию, кстати, тоже». В Ереванской худакадемии, куда меня приняли только со второго раза и по баллам я проскочил на последнее платное место, тоже имел тройку. Институт дал четкое понимание, чего я делать не хочу. На 4-м курсе я его бросил и по приглашению одного уникального человека уехал в Швейцарию, в Альпы, в созданную им Международную школу кантона Вале при Центре современного искусства. Попал в ультрасовременную передовую школу с довольно радикальным уклоном в современное искусство, в постдадаизм. Там на меня смотрели сверху, считали меня неудавшимся, неправильно думающим и просто издевались: “ты рисуешь маслом? на холсте? такое еще бывает?” В этой школе считалось, что история живописи давно закончена и картины — это старомодно, там ожидались какие-то новые формы и идеи, и я не вписывался в их концепт. На экзаменах я страстно и агрессивно защищал свои работы. Для меня это был некий тест, и я его прошел».

В беседе с Тиграном не раз звучало слово «челлендж». Вызов — это его стихия: мягкий, деликатный, интеллигентный молодой человек с мощнейшим стержнем внутри не боится и любит их принимать. Чего только стоит история о его поездке с культурно-гуманитарной преподавательской миссией в Южную Африку, куда он прилетел вместе с другой швейцарской миссионеркой, которая, став по прилете свидетелем вопиющего для европейца криминала страны, которой неведом закон, развернулась и улетела обратно, убеждая Тиграна спасаться и последовать ее примеру. Но он, разумеется, остался.

«Я попал в крайне неблагополучный пригород Йоханнесбурга. Там не было ни дорог, ни канализации — люди жили в фанерно-картонных хибарах с бюджетом на пропитание доллар в день для всей семьи. Я думал, что еду учить молодежь 18–25 лет рисовать, а оказалось, что они настолько дикие, что приходится их просто учить жизни, общаться с ними. Для них совершенно естественной вещью было насилие, там могли убить за футболку, что уж говорить о машине или мобильном телефоне. Сестер насиловали братья, не отдавая себе отчета в том, что это противоестественно. Жизнь человека там вообще ничего не стоит. Они могли даже убить, не понимая, что это плохо. Но при этом искренне, открыто радоваться солнцу, дню, простым вещам…

Еще в Швейцарии я продумал программу, как им преподавать живопись, но, когда приехал, понял, что тут не до этого. Я проводил с ними по 7-8 часов в день, просто работал вместе с ними, потому что они вообще не знали, что такое работать, не привыкли. Я рассказывал им о разных вещах с нуля, они жадно тянули из меня информацию обо всём, что я когда-либо знал, читал, видел. У них не было никакого представления ни о жизни, ни о времени, ни об эпохах, ни о географии… Из-за того что не было кистей и красок, они работали в технике аппликации и коллажей — вырезали из бумаги разноцветные квадратики и клеили, получалось будто мазками. Из этих лоскутков они склеивали картины. Скульптуры делали из металлолома, принесенного с мусорной свалки. Я не учил их технике — просто открывал им разные видения. Мы делали стрит-арт, например. И еще учил их фотографировать на цифровой аппарат и пользоваться компьютером и фотошопом — у них в школе было два «макинтоша». Когда они впервые увидели свои фото на мониторе, они решили, что к ним приехал какой-то колдун. Это был невероятный человеческий опыт, и это очень подстегивало меня творчески. По итогам прожитого дня, согласно испытанным переживаниям, я делал «фото дня», приходил домой и рисовал по этому фото картину — и так за ночь по картине. Эти картины продались прямо там, в Йоханнесбурге, а деньги я перечислил школе.

Было это в 2004 году, тогда в Йоханнесбурге была зашкаливающая статистика по убийствам и насилию. Сам я однажды чудом остался жив: остановился на красный свет, окно в машине было приоткрыто, подбежал мальчик лет 12, сказал, что у меня спустило колесо, и, пока я поворачивался, попытался пырнуть меня ножом. А еще был случай, когда меня в машине обстреляли. И подобные вещи там происходили постоянно.

Когда я уезжал, все 27 «студентов» проделали многокилометровый путь пешком в аэропорт меня провожать. Это был колоссальный опыт. Из Африки я уехал другим человеком…»

В будущем Тигран хотел бы заниматься с детьми или молодежью в Армении — создавать среду для творческого развития. «Многие наши дети неверно используют возможности того же интернета — например, они учатся рисовать, перерисовывая с фотографии портрет Анджелины Джоли и т.п. Сейчас я здесь создаю себе базу для подобных вещей, хотя детально еще не продумывал, как этим заниматься».

Проведя 10 лет в Европе, он почувствовал, что исчерпался и оставаться там ему опасно — может погибнуть как художник. Не было сильного вызова — сплошная стабильность, комфорт и благополучие. И он поехал на 2 недели в Нью-Йорк — город, еще в детстве прочувствованный как его стихия. Что ж, вот и очередной желанный челлендж.

Как выжить в жестком городе, куда стремятся миллионы, который перемалывает и безжалостно выплевывает своих иммигрантов, и не просто выжить, а довольно быстро добиться успеха, не изменяя себе и не поступаясь своими принципами? Иметь талант «со стажем», дар сочетать оригинальную идею с блестящим исполнением, широту творческого видения, колоссальную работоспособность, находчивость и страсть к вызовам — словом, быть Тиграном Дзитохцяном.

«Я сразу понял, что остаюсь насовсем, и не вернулся даже за вещами. У меня были деньги на месяц. Позвонил своей единственной знакомой в Америке, искусствоведу, с которой познакомились в швейцарской школе, и поделился, что решил остаться. Она стала давать практические советы — арендовать жилье на окраине вскладчину с кем-то еще, устроиться на подработку, разумеется, не по специальности — в условный „Макдоналдс“, научиться выживать, начать зарабатывать и потом потихоньку возвращаться к рисованию. Это только красивые истории, говорила она, что люди, приехав в этот город, становятся художниками или занимаются своим видом творчества, но в реальности этого не существует. Я сказал: нет, буду заниматься только искусством, профессией. Даже если не получится, я сделаю всё и не буду себя винить, что не попробовал. Не хотел проходить путь как все. В итоге вопреки советам я снял пустой лофт на Манхеттене (правда, это было в кризисное время, поэтому условия были чуть более щадящими, чем обычно). Выживать позволяла продажа картин в галереях Европы, но по меркам Нью-Йорка это были совсем небольшие деньги. У меня было 30 дней, чтобы придумать, как зарабатывать по профессии. К примеру, одной из работ было рисование за другого художника, который подписывал своим именем мои картины и за большие деньги продавал их в Москве. Я делал разное, всё что мог, но кроме как рисованием ничем другим не зарабатывал. Как и собирался. Вообще я везучий человек — когда мне что-то очень нужно, мне это дается».

Кроме того, Тигран придумал в своем лофте устраивать вечера открытых дверей для желающих посмотреть картины — искусство, вино, приятное общение. Разослал приглашения по внутренней email-сети своего 45-этажного дома. Люди стали приходить и приводить знакомых. На вино денег не было, но была смекалка: ближайшему винному магазину он предложил обеспечивать мероприятия их продукцией и поставить рекламный стенд, сказав, что на эти вечера будут заглядывать селебритиз. Вечера стали регулярными — раз в две недели, и покупка картины не заставила себя долго ждать.

«…Подумай, послушай: полмиллиона художников пытаются жить и творить в Нью-Йорке», — говорила приятельница-искусствовед, давая ему житейские советы по прибытии. Полмиллиона пытаются, а у Тиграна всё получилось.

Тигран художник разноплановый. «От старого почерка захотелось избавиться, обнулиться и начать всё с чистого листа. И так я ушел в реализм, хотя всегда знал, что не буду стоять на месте и впереди куча всего другого, нового, разного. При этом меня вдохновляют не окружающие пейзажи, не нечто увиденное, а собственный опыт и переживания, не визуальное, а внутреннее».

Реализм реализмом, а без мистической интуиции опять не обошлось. Эскиз лица девушки первой работы из цикла «Зеркало» пролежал полтора года, Тигран не знал ее в реальности, и однажды на один из вечеров в лофт приходит именно эта девушка. «Я нарисовал этот эскиз из головы и ждал, когда встречу в жизни эту модель. И она пришла. После этой картины у меня всё пошло.

Идея же родилась вот как. Началось глобальное самовыставление в соцсетях, а меня всегда интересовала портретная живопись. Сегодня автопортрет стал обыденной вещью и полностью потерял свою ценность. К тому же все эти фото настолько профильтрованы, что ты за этим не видишь человека. Сегодняшние телефонные камеры имеют даже функцию макияжа, и многие девушки говорят, что не хотят сниматься на фотоаппарат, потому что камера изображает их естественными, а телефон сглаживает кожу, увеличивает глаза, губы — словом, незначительно, но приукрашивает, меняет их. Я хотел показать человека — девушку — масштабно, выше роста, чтобы можно было подойти и изучать в деталях, при этом ее лицо закрыто и информация поверхностна, но рисовать девушек именно такими, какими они хотят, чтобы их видели, а не такими, какие они есть на самом деле. Я их фотографирую и рисую, и это не одни модели, как многие думают, — в основном это обычные девушки. Для меня вопрос: где заканчивается твоя личность и где начинается идея о красоте? где эта грань — до каких пор ты можешь себя подогнать под модель? где ты теряешь себя и где начинается эта универсальная красота? Я хотел сделать серию с разными женщинами мира — разных рас и национальностей. И сделал.

Первая работа попала в соцсети в 2012 году и неожиданно для меня вызвала взрыв. За 2-3 дня было несколько миллионов репостов. Спустя время я нарисовал мою знакомую актрису Сьюзан Сарандон». Заинтересовавшись темой, режиссер Артур Балдер сделал фильм American Mirror. Intimations of Immortality, в котором снят процесс общения художника с его знаменитой оскароносной моделью во время написания ее «зеркального» портрета. Эта картина, снятая в 2018 году, стала самым награждаемым фильмом на фестивале неигрового кино DOC LA (Los Angeles Documentary Film Festival) и продолжает свое фестивальное шествие.

Сегодня Тигран уходит от «Зеркал». Стоять на месте, пусть даже в самой успешной и востребованной тематике — это не про него: «Меня интересуют уже новые вещи». Три картины этого цикла с еще не подсохшей в день открытия выставки краской, написанные за последние два месяца и выставленные сегодня в Ереване, — финальные работы на тему. И круг замкнулся — первая стала последней: восточная девушка, которую восемь лет назад он интуитивно изобразил на эскизе, а через год встретил у себя в нью-йоркском лофте, вновь нарисована Тиграном — на сей раз в его родном городе, но это не повтор, а новая версия, оригинально дополненная графически и даже вербально.

Это может показаться крайне странным, но «Три зеркала» — всего лишь вторая выставка Тиграна на родине. До этого его работы выставлялись в 2015 году в Центре Гафесчяна, а сейчас друг Нур предложил предоставить свою галерею и порадовать ереванцев, пока Тигран снова не уехал в Америку. Известные галереи мира, в том числе нью-йоркская Allouche Gallery, приглашают, а родной Ереван, видимо, несколько скромничает. Да, Тигран уедет, но скоро вернется, и он открыт к предложениям. А еще он поделился, что хотел бы выставиться в Арцахе, где, к сожалению, пока ни разу не был.

«Нью-Йорк очень удобный, необходимый мне город, но душой мой дом Ереван и без Армении мне тоже невозможно. Треть года я провожу в Ереване. Здесь время идет медленнее, и я больше успеваю». Действительно, в Штатах на одну картину из цикла «Зеркала» уходил месяц, а здесь за два месяца Тигран написал три картины, которые и представлены на выставке «Три зеркала».

В зале царит разноязычие и ажиотаж. Многочисленные девушки и дамы подолгу смотрят на портреты, и не только потому что разглядывают результат удивительного мастерства художника, который одни ошибочно принимают за фотографии, другие — за гиперреализм (который суть реализм, но разве реальны прозрачные руки на полотнах Тиграна?), а еще и потому что представляют на них свои лица.

«Для меня искусство — это феномен времени», — говорит феноменальный Тигран Дзитохцян, который преподнесет еще немало сюрпризов, даст массу поводов для гордости за успехи соотечественника за рубежом и радости от встреч с ним и его творчеством дома.

Евгения Филатова,
блогер, редактор (Армения)
специально для Армянского музея Москвы