Научные достижения и открытия делают человека свободным в познании мира. А обретённая свобода непременно подразумевает влекущую за собой ответственность. К моральной стороне научных исканий человечества часто обращается научно-фантастическая литература. Наиболее яркий её представитель — польский писатель Стани́слав Лем, выходящий за границы жанра и наполняющий фантастику философией.

В романе «Солярис», сталкивая своих героев с покрывающим планету Солярис разумным и мыслящим Океаном, Станислав Лем задаётся вопросом — может ли человек познать другие миры, «не познав до конца собственных тайников, закоулков, колодцев, забаррикадированных тёмных дверей». После первой публикации романа прошло почти 60 лет, а интерес к нему не иссякает: именно сейчас, в наше время, актуальность затрагиваемых в нём проблем особенно возрастает.

В 1972 году по мотивам романа «Солярис» снимает одноимённый фильм режиссёр Андрей Тарковский, выводивший кино, как и Станислав Лем — фантастическую литературу, на уровень философии. «В космос надо выходить с чистыми руками. С чистой совестью…» — говорил Сосу Саркисяну, приглашённому на съёмки фильма, Тарковский, которому в роли доктора Гибаряна нужен был именно армянин, хоть и в романе Лема он им не был.

Станислав Лем: польский писатель-фантаст, родившийся в семье врача и участвовавший в движении Сопротивления

Станислав Лем родился 12 сентября 1921 года во Львове, тогда ещё польском городе, в семье врача-ларинголога Самуэля Лема. «Мой отец был уважаемым в городе и весьма зажиточным врачом-ларингологом. В довольно-таки бедной стране, какой была довоенная Польша, я ни в чём не испытывал недостатка. У меня была французская гувернантка, множество игрушек, и я считал мир, в котором рос, чем-то абсолютно устойчивым», — рассказывает Лем в автобиографии «Моя жизнь» (1983).

Ещё не умея читать, Станислав Лем листал анатомические атласы и медицинские пособия отца. «Моё первое знакомство с миром книг неразрывно связано с рисунками скелетов и аккуратно вскрытых черепов, подробными и многоцветными рисунками мозга, изображениями внутренностей, препарированных и украшенных звучными магическими латинскими названиями», — вспоминал писатель, отмечая, что приближаться к отцовской библиотеке ему было строжайше запрещено (поэтому она его так притягивала). Читать и писать будущий писатель научился в четыре года. Лема, называвшего себя «пожирателем книг», увлекали и шедевры национальной поэзии, и романы, и научно-популярные книги.

В 1932 году Станислав Лем поступил в гимназию, носившую имя польского историка и писателя Кароля Шайнохи. После её окончания началась его учёба во Львовском медицинском институте. В период немецкой оккупации Польши в годы Второй мировой войны Станислав Лем работал автомехаником на одной из немецких фирм. Участвуя в антифашистском движении Сопротивления, он передавал взрывчатку подпольщикам, скрывался от полиции с фальшивым паспортом. О своей жизни в оккупации он впоследствии рассказывал: «Именно тогда я как нельзя более ясно, в „школе жизни“, узнал, что я не „ариец“. Мои предки были евреи. Я ничего не знал об иудейской религии; о еврейской культуре я, к сожалению, тоже совсем ничего не знал; собственно, лишь нацистское законодательство просветило меня насчёт того, какая кровь течёт в моих жилах. Нам удалось избежать переселения в гетто. С фальшивыми документами мы — я и мои родители — пережили эти годы».

В 1944 году Станислав Лем продолжил прерванную войной учёбу во Львовском медицинском институте. В 1946-м он вместе с семьёй покинул перешедший Советскому Союзу Львов и переселился в Краков, где спустя два года окончил медицинский факультет Ягеллонского университета. Станислав Лем работал при кафедре психологии, занимался историей и теорией науки (метанаука). В 1957-м он опубликовал работу по философским проблемам кибернетики — «Диалоги». В 1964-м вышел его трактат о философских аспектах прогнозирования будущего «Сумма технологии», в котором среди затронутых вопросов он предвосхитил создание виртуальной реальности и искусственного интеллекта — того, что сегодня из раздела фантастики перешло в раздел науки и современных технологий.

Призванием Станислава Лема стала литература, тоже «способ» познания человека. «Я, право, не знаю, почему я выбрал путь научной фантастики; я могу лишь предположить — да и это слишком смело с моей стороны, — что научную фантастику я начал писать потому, что она имеет или должна иметь дело с человеческим родом как таковым (и даже с возможными видами разумных существ, одним из которых является человек), а не с какими-то отдельными индивидами, всё равно — святыми или чудовищами», — пытался разобраться в выбранном им пути писатель.

1946 год — начало литературной жизни Станислава Лема. В 1950-м был опубликован его роман о фашистской оккупации «Непотерянное время», а в 1951-м — научно-фантастический роман «Астронавты». В романе «Эдем» (1959) и рассказе «Вторжение с Альдебарана» (1959) постепенно начинают складываться основные черты философской фантастики, с её трактовкой морально-философских проблем и психологизмом.

Роман «Солярис»: человек отправился познавать иные миры, не познав своего

Роман «Солярис» — вершина творчества Станислава Лема — был впервые опубликован в 1961 году. Спустя 34 года Борис Стругацкий составит «золотую десятку» фантастики, куда включит «Солярис» Лема, а вместе с ним — «Нос» Николая Гоголя, «Янки при дворе короля Артура» Марка Твена, «Машину времени» и «Войну миров» Герберта Уэллса, «Войну с саламандрами» Карела Чапека, «Мастера и Маргариту» Михаила Булгакова, «1984» Джорджа Оруэлла, «451º по Фаренгейту» Рэя Брэдбери и «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова. Эти десять произведений, по мнению Стругацкого, оказали «сильнейшее — прямое либо косвенное — влияние на мировую фантастику XX века вообще и на отечественную фантастику в особенности».

Время действия романа «Солярис» — будущее. Место — почти полностью покрытая Океаном планета Солярис, исследованием которой занимается соляристика. Планета была открыта за сто лет до рождения главного героя — психолога Криса Кельвина, прибывшего на научно-исследовательскую станцию «Солярис». «Когда я учился в школе, Солярис благодаря установленным к тому времени фактам была уже признана планетой населённой — но всего одним обитателем…» — ведётся от его лица рассказ. Единственным обитателем планеты Солярис оказался покрывающий её Океан — разумное существо, с которым учёные-соляристы бесчисленное множество раз пытались установить контакт, но все их попытки так ни к чему и не приводили. Когда Крис Кельвин присоединяется к экипажу станции, соляристика приходит в своих исследованиях в тупик.

Отправляясь на станцию «Солярис», Крис Кельвин ожидал увидеть там трёх учёных — Гибаряна, Снаута и Сарториуса. Однако «Солярис» встретил его новостью о смерти доктора Гибаряна: он покончил с собой. Странное поведение Снаута и Сарториуса, царящий вокруг хаос и окутанная тайной атмосфера приводят Кельвина в замешательство. Всему причиной, как выясняется позже, становится Океан, материализующий чувства и воспоминания людей. Из памяти Кельвина он «выуживает» образ его возлюбленной Хари, покончившей с собой. И вот она стоит перед ним — словно ничего и не случилось много лет назад. О «гостях» других членов экипажа станции «Солярис», об их прошлом, читатель ничего не узнаёт.

«Воспоминание человека — образ, записанный языком нуклеиновых кислот на макромолекулярных асинхронных кристаллах. Итак, он [Океан] взял у нас то, что более всего подавлено, крепко-накрепко закрыто, глубже всего спрятано, понимаешь? Но он мог не знать, что это, какое имеет для нас значение…» — старается понять происходящее Снаут. Понять действия бескрайнего мыслящего Океана — ради чего он воскрешает прошлое и понимает ли его значение для людей — у членов экипажа не получается. Да и возможен ли контакт человека с внеземным разумом? Станислав Лем ставит своих героев лицом к лицу перед неизвестным. В этой ситуации он подвергает анализу психологию человека, которого не отпускает прошлое, в памяти которого спрятано то, что, скорее всего, ему хотелось бы забыть. Насколько человек способен вынести груз представшего перед ним прошлого?

«Мы не ищем никого, кроме человека. Нам не нужны другие миры. Нам нужно наше отражение. Мы не знаем, что делать с другими мирами. С нас довольно и одного, мы и так в нём задыхаемся. Мы хотим найти свой собственный, идеализированный образ: планеты с цивилизациями, более совершенными, чем наша, или миры нашего примитивного прошлого. Между тем по ту сторону есть нечто, чего мы не приемлем, перед чем защищаемся, а ведь с Земли привезли не только чистую добродетель, не только идеал героического Человека! Мы прилетели сюда такими, каковы мы есть на самом деле; а когда другая сторона показывает нам нашу реальную сущность, ту часть правды о нас, которую мы скрываем, мы никак не можем с этим смириться!» — заключает Снаут в очередной попытке осмыслить происходящее с ними вдали от дома, Земли.

В интервью киноведу Мирону Черненко Станислав Лем о проблематике своего романа говорил: «„Солярис“ можно понимать по-разному, и точка зрения зависит от читателя. Я могу представить вам две из них, и каждая будет справедлива. Вот одна: стратегия человеческих решений при встрече с Неизвестным… Как ведёт себя человек в обстоятельствах, где его жизненный опыт на первый взгляд не может подсказать ему решения? С этой точки зрения „Солярис“ можно рассматривать как своего рода умственный эксперимент, поставленный, чтобы ещё раз исследовать человеческий разум, волю, способность к борьбе… Но можно понимать роман и иначе: как человек не может избавиться от своего прошлого, постоянно возвращается к нему, чтобы повторить его снова, лучше… Наивно думать, что само вторжение человека в космос делает его ангелом. Человек несёт с собой весь балласт своей биографии, прошлого всего человечества. И Неизвестное, ожидающее его в космосе, часто кроется в нём самом…». В день этого интервью киностудия «Мосфильм» заключила со Станиславом Лемом договор на экранизацию его романа. «Солярис» собирался воплощать на экране режиссёр Андрей Тарковский.

«Солярис» Андрея Тарковского: взгляд из космоса на Землю

Действие фильма «Солярис» начинается на Земле. В отличие от Станислава Лема, Андрей Тарковский строит свою картину в двух пространствах — нашего мира и космоса. В начале режиссёр погружает зрителя в созерцание природы: колышущиеся водоросли, шум воды, буйство зелени, где-то вдали слышится кукушка, пробегающий конь, дождь, водная гладь заросшего озера. Наблюдает за природной гармонией Крис Кельвин. Это его последний день на Земле. Завтра утром ему лететь на станцию «Солярис», в холодный космос.

В фильме Тарковский противопоставляет Землю и космос. Известно, что Лему экранизация не понравилась. Одной из причин стало именно это противопоставление. «Тарковский в фильме хотел показать, что космос очень противен и неприятен, а вот на Земле — прекрасно. Но я-то писал и думал совсем наоборот», — подчёркивал Станислав Лем.

«Солярис» Тарковского наполнен не только образами природы, но и отсылками к великим творения рук человека — произведениям мирового искусства. В фильме использована фа-минорная хоральная прелюдия Иоганна Себастьяна Баха, в переложении композитора Эдуарда Артемьева известная под названием «Слушая Баха (Земля)». На космической станции в комнате Кельвина зритель замечает маленькую репродукцию «Троицы» Андрея Рублёва — образ храма на Земле. Вместе с Кельвином и Хари режиссёр «проносит» нас над картиной Питера Брейгеля Старшего «Охотники на снегу» — модели земного мира. В финале фильма Тарковский отсылает к картине Рембрандта «Возращение блудного сына» — Кельвин припадает к ногам своего отца на пороге его дома.

«Сказать о том, [в чём состоит] главная идея фильма, нельзя — потому что, честно говоря, здесь несколько тем, несколько мотивов. Какой из них главный, сказать трудно. Для меня важно другое — причём, может быть, даже не самое главное. То, что нам ни в коем случае нельзя обесценить, потерять элементарное наше чувство, которое кажется нам элементарным, но которое человечество испытывает века и века. Это ощущение преемственности — и желание всё-таки соизмерять свои желания со своими чувствами. И что для меня важно — это взгляд из космоса на Землю. Вот это самое главное: чтобы человек был человеком, чтобы он сохранил чувство собственного достоинства, чтобы его ничто не сломило, чтобы он не предпочел материальное духовному, чтобы он не захотел…» — говорил Андрей Тарковский, выступая перед зрителями в Восточном Берлине в марте 1973 года.

Роль Криса Кельвина в «Солярисе» Тарковского исполнил литовский актёр Донатас Банионис. Хари сыграла Наталья Бондарчук, Снаута — Юри Ярвет, а Сарториуса — Анатолий Солоницын. В роли доктора Гибаряна, оставившего Кельвину записанное на плёнку предсмертное послание, сыграл армянский актёр Сос Саркисян. «Получил телеграмму с „Мосфильма“: вы приглашаетесь на съёмки картины Тарковского „Солярис“», — так начинается история «путешествия» Соса Саркисяна на загадочную планету.

Андрей Тарковский. Сос Саркисян. Доктор Гибарян. Армения — «библейский мир»

Об участии Соса Саркисяна в съёмках фильма «Солярис» узнаём из его воспоминаний «Мы и наши». В очерке, посвящённом Андрею Тарковскому и его творческой судьбе, он рассказывает о своём знакомстве с ним, дружбе и о том, как русский режиссёр любил Армению.

Время многое стёрло из памяти, и я затрудняюсь определить, как именно началась наша дружба. Беседовать с Андреем, общаться с ним было радостью. Тонкий в любой мелочи, крупный художник, истинный мыслитель, он увлекал мягкостью в обиходе и твёрдостью в творчестве.

Сос Саркисян. «С Андреем Тарковским»

Оказывается, доктора Гибаряна мог сыграть Сергей Параджанов. Этим как-то в Тбилиси с Сосом Саркисяном поделился сам Параджанов — хороший друг Тарковского: «…другой гений, Сергей Параджанов <…> сказал, что роль Гибаряна предназначалась ему, у них с Андреем была на сей счёт договорённость. Дал, короче, понять, мол, уступил роль мне, и только мне, и то ли жалеет об этом, то ли не жалеет…». Саркисян вспоминал, что Параджанов при каждой их встрече полушутя напоминал об этом своём «подарке».

Уже после выхода «Соляриса» на экраны Сосу Саркисяну попалась недовольная статья. Её авторам не понравилось, что роль доктора Гибаряна досталась именно ему. «В романе С. Лема персонаж по фамилии Гиб-Ариан отнюдь не армянин, непонятно, чего ради надо было превращать его в армянина и отправлять в космос…» — негодовали они. Эти слова задели Саркисяна. Обидой он поделился с Тарковским, но что тот ответил: «Великодержавная дурь, плюнь и разотри. Мне нужен был армянин. Точка». Тарковский видел в образе армянина неразрывную связь с родной землёй, тоску по родине, что было предопределено самой историей.

Наконец приспел день отправиться в Москву. Из аэропорта мы двинулись прямиком на студию. Передо мной стояли громадные сложные декорации, в одном из отсеков космического корабля снимали Баниониса. Привыкая к полумраку, взглядом я разыскивал его. Но так никого и не выделил. Объявили перекур, и кто-то со мной поздоровался. Чуть выше среднего роста, поджарый, в глаза не бросается, русское лицо. Человек и человек. Познакомились.

— Как добрались?

— Спасибо, нормально.

— Вас привезли прямо на студию?

— Да, — ответила вместо меня Маша, постоянный ассистент Андрея.

— А что с гостиницей?

— Всё сделано, — вновь ответила Маша.

— Перекусили?

«Вот человек, — думаю я, — перекусили, не перекусили, тебе-то что. Ближе к делу».

— Значит, так, Сос Арташесович… — он выговорил моё отчество с трудом. Я перебил: у армян, говорю, отчества не в ходу, зовите меня по имени.

— Вот и хорошо, — сразу согласился он, — но с условием, вы тоже зовите меня на армянский манер, по имени. Роль у вас небольшая, но важная. Гибарян кончает самоубийством, поскольку понимает — нельзя тащить с собой в космос наши земные грехи. Ведь они всюду с нами, куда мы ни пойди, даже в космосе. Ну и совесть к тому же… Да, совесть…

Андрей умолк, чтобы я сказал своё, но мне хотелось послушать его, было любопытно, как Тарковский работает с актёрами.

— В космос надо выходить с чистыми руками, — продолжил он. — С чистой совестью… Гибарян, кроме всего прочего, тоскует по родине, и мы постарались окружить его всякой всячиной, которая напоминает ему об Армении, её церквах и природе. Он и сигареты с собой взял армянские, в отсеке у него ваш «Арин-Берд»…

Сос Саркисян. «С Андреем Тарковским»

Андрей Тарковский, столь чутко отразивший в «Солярисе» красоту и уникальность природы нашей планеты, взгляд на которую для него был так важен, называл Армению «библейским миром». «Армения… В её недрах жизнь, я ногами чую пульс… Оттого, должно быть, у вас и земля так тепла, и вода…» — говорил он.

Однажды два друга — Андрей Тарковский и Сос Саркисян — ездили в Эчмиадзин. В воспоминаниях Соса Арташесовича читаем: «Андрея привели в восторг Кафедральный собор, хачкары, церковь Гаяне, он был оживлён, расспрашивал, затеплил свечу. Церковь Рипсиме я оставил на обратный путь, на закуску. Мы поднялись по лестнице во двор, побыли минуту-другую вместе, и Андрей внезапно попросил оставить его на полчаса одного». На обратном пути в Ереван Тарковский, уйдя в себя, не проронил ни слова. «Почему ему захотелось одиночества, о чём он думал, что испытывал в армянском храме этот русский с головы до пят человек?» — роились вопросы в голосе у Саркисяна. Вернулись в Ереван. Остановившись у дверей дома Соса, Андрей сказал: «Ваша Рипсиме — чудо».

Литература:

1. Станислав Лем. «Моя жизнь» ǁ litmir.club.

2. Владимир Борисов. «Голос жителя Земли» ǁ magazines.gorky.media.

3. Сергеев А.Г. Лем ǁ Краткая литературная энциклопедия / Гл. ред. А.А. Сурков. — Москва : Советская энциклопедия, 1962–1978. — Т. 4.

4. Сос Саркисян. «Разорванное время. Мы и наши» / Сос Саркисян ; предисловие Кима Бакши. — Москва : ЮниПресс СК, 2009.

Журналист, литературный редактор Рипсиме Галстян