Константин Симонов многим известен своим стихотворением «Жди меня» и лирикой военных лет. Однако русский поэт активно занимался и изучением национальных литератур, в том числе и армянской. Писатель часто бывал в Армении, дружил с Аветиком Исаакяном, Рачия Кочаром и другими поэтами. Редакция Армянского музея Москвы публикует воспоминания Сильвы Капутикян о Константине Симонове, с которым поэтесса общалась на протяжении долгих лет.

<…> Симонов искренней и неуступчивой любовью любил многоязычную литературу нашей страны. Так не был он похож на появившихся в последние годы «штатных» деятелей, которые, едва успев сойти с самолета и досказать дежурные слова приветствия, спешат назад в аэропорт, к себе. Симонов любил, читая, зная, ценя и без снисходительности критикуя. Он занимался национальными литературами серьезно и вдумчиво, стремясь воспринять их особенности, познать их суть, осмыслить выдвигаемые ими проблемы. И может, потому каждому из «националов» казалось, что Симонов связан именно с его литературой, его республикой.

Что греха таить, мы, армяне, более всех были уверены в этом. Может, еще оттого, что уж очень он был похож на армянина, почему и приходилось ему довольно часто, улыбаясь, выслушивать уверения упорствующих «сынов Армении» в том, что они с Симоновым соотечественники и никаких других вариантов быть не может.

Но, конечно же, более всего потому, что Константин Михайлович довольно часто приезжал в Армению, бывал на наших литературных вечерах, съездах, обсуждениях и в Москве, и в Ереване и своей активной сопричастностью к делам нашим, знанием поставленных вопросов и справедливым участием в литературной судьбе того или иного писателя внушал нам чувство, что все-таки Армению он любил чуть больше.

Помню его выступление в 1954 году на IV съезде писателей Армении. Обстоятельно обсудив проблемы армянской современной литературы, он в конце остановился на выступлении одного писателя, в котором все было построено вокруг него самого и потому соответственно начиналось с «я» и кончалось «я».

— Вам, дорогой товарищ, — перейдя на строгий тон, сказал Симонов, — надо бы вспомнить, что в русском алфавите буква «я» занимает последнее место… Нельзя все время выносить ее вперед и все на свете строить вокруг этого «я»…

Известна дружба Константина Симонова с Аветиком Исаакяном, Дереником Демирчяном, Гургеном Боряном, Геворгом Эмином и особенно с Рачия Кочаром — русский писатель-солдат высоко ценил страстные, заряженные гражданским пафосом произведения армянского писателя-солдата, особенно его роман «Дети большого дома». А когда в мае 1965 года ушел из жизни не переживший и 55-ое лето Рачия Кочар, Симонов с болью попрощался с ним на страницах «Литературной газеты», разделяя тяжесть утраты, постигшей армянскую литературу.

Мое знакомство с Симоновым тоже давнее. Первая встреча состоялась в 1948 году, когда он в качестве руководителя делегации писателей приехал в Ереван для участия в торжествах, посвященных 100-летию со дня рождения Хачатура Абовяна. Я еще молодая поэтесса, Симонов — всемирная известность, да еще с неприступной внешностью и очень сдержанный в общении. И, хотя разница в возрасте всего 4—5 лет, я предпочитаю держаться на почтительном отдалении. Уже близятся к концу торжества, а я с ним еще не знакома.

И вот в пригородных садах Еревана накрыты столы, звучат прощальные речи. Предлагают тост за здоровье руководителя делегации. Все подходят к нему, протягивают бокалы. Я не знаю, как мне быть, и об этом «как мне быть» говорю сидящей рядом Вере Звягинцевой, объясняя ей, что я с Константином Михайловичем еще не знакома. Не успеваю договорить, как Вера Клавдиевна вскакивает со стула и с присущей ей порывистостью на весь стол провозглашает:

— Товарищи, произошло невероятное упущение, Сильва до сих пор не знакома с Симоновым…

Я от неожиданности теряюсь, а Константину Михайловичу ничего не остается делать, как отреагировать на столь торжественное заявление Звягинцевой и, встав с места, подойти ко мне. Я иду ему навстречу, и под веселое оживление и без того уже развеселых гостей происходит церемония нашего знакомства.

Нельзя сказать, что такое громкое начало имело продолжение в той же тональности. Но, несмотря на это, я при каждой встрече чувствовала какую-то симпатию Симонова ко мне и моему творчеству. Это чувство укрепилось после того, как известный армянский режиссер Армен Гулакян рассказал мне, что в 1951 году, когда он был членом комитета по присуждению Государственных премий и там обсуждалась моя книга, вместе с Фадеевым энергичнее всех поддержал мою кандидатуру Константин Симонов и даже прочитал мое стихотворение «Ушел».

Если внешне сдержанный, собранный, всегда немного задумчивый Симонов держал людей на расстоянии, то его мать, приветливая, милая женщина, удивительно легко и просто умела сходиться с людьми. Она была неизменным посетителем почти всех литературных вечеров, и именно поэтому мы встречались довольно часто. Во время одного из этих вечеров по ее же инициативе мы и познакомились. И при каждой встрече она, становившаяся все более седой и более кроткой, повторяясь говорила, как любит мои стихи, а я, тоже повторяясь, — как люблю и ценю ее сына. Словам моим вторили ее глаза, наполняющиеся материнской гордостью. Наша беседа обычно заканчивалась тем, что я дарила ей свою последнюю книжку.

Как-то мы встретились с Константином Михайловичем во яворе Союза писателей в Москве. Поздоровались, спросили друг друга, как живется, и я попросила передать привет его матери. У меня был только один экземпляр недавно изданной моей книги «Весна на вершинах».

— Не знаю, кому подарить: вашей маме или вам, — сказала я.

— Маме, маме, — решительно ответил он, — а мне потом…

Была эта встреча не так давно. Константин Михайлович казался осунувшимся, седеющие день ото дня его волосы подчеркивали смуглость лица. Чтоб не выдать своего огорчения, я шутя повторила традиционное утверждение:

— Чем дальше, тем больше вы становитесь похожим на армянина. Если так и дальше пойдет…

Симонов засмеялся.

— Все равно, не стану армянином. Но Армению люблю и буду любить.

В последний раз я видела Константина Симонова осенью 1978 года в Тбилиси, в Дни советской литературы. Весть о его тяжелой болезни уже разнеслась, и многие думали, что он не приедет. С опозданием, но приехал. Приехал и выступил на заключительном вечере в многолюдном зале тбилисской филармонии. Вечер был торжественный, и, как всегда на подобных вечерах, со сцены звучали красивые стихи и красивые слова… На другой волне прозвучали слова Симонова. Он, как председатель Совета по грузинской литературе при Союзе писателей СССР, говорил о самом насущном, о предстоящих, неотложных делах, о переводах, об изданиях. Говорил деловито, сжато, без красивых слов. Казалось, он знал, что оставшийся отрезок времени должен израсходовать лишь на слова о самом необходимом.

13 марта 1979 года в московском Доме литераторов должно было отмечаться мое 60-летие. По делу поднялась на 2-й этаж. На одной из дверей попалась мне на глаза табличка: «Председатель правления К.М. Симонов». Приятно была удивлена, что Симонов все еще, и очень активно, руководит и этим правлением, а сегодня вечером у него совещание. Попросила, чтоб, если он придет, передали ему пригласительный билет. Через день я получила узенький конверт, адресованный мне Константином Симоновым. Он писал:

«Милая Сильва! Мне очень и очень жаль, что я по нездоровью не смог быть вчера на Вашем вечере и не могу воспользоваться и сегодня Вашим приглашением. Хотя вчера думал, что смогу, — и не смог, провалялся с температурой. Я очень давно и прочно люблю Армению и Вас — и как неотъемлемую часть любимой мною Армении, и Вас саму по себе, как прекрасного поэта и доброго своего товарища. Целую Вашу руку, Ваш Константин Симонов. 15.III.79 г.».

Я привожу записку целиком, потому что это, пожалуй, последний документ, заверяющий его «давнюю и прочную» любовь к Армении и ее поэтам, документ, который, к сожалению, через несколько месяцев из обычной записки стал дорогой реликвией.

Силою обстоятельств я часто бываю в подмосковной Красной Пахре, где расположен городок писателей. И каждый раз, гуляя, прохожу мимо дачи Симонова. Я не была в этом доме, ни разу не отворяла калитку, но так ощутима мне его грустная тишина, как будто я часто бывала в нем в его шумные, наполненные дни.

1983

Источник: Капутикян С. Встречи без расставаний, 1987

Обложка: Константин Симонов, 1955. Фото: Давид Шоломович / РИА Новости