Родиться в семье художников — значит сызмальства наблюдать за творческим процессом и вдыхать манящий медовый запах красок. Аромат этот пропитывает тебя и предопределяет жизненный путь. Племяннику и сыну народных художников Армении не пришлось выбирать профессию — Рубен Арутчьян продолжил известную династию, став одним из самых узнаваемых и востребованных современных армянских живописцев. И не только живописцев — многогранность в творчестве тоже была им унаследована и развита. 

Микаел Арутчьян — выпускник знаменитой Парижской художественной академии Колоросси, художник и график, один из основоположников армянского театрально-декорационного искусства. Его младший брат Сергей тоже талантливый график, мастер кисти, сценограф, оформитель, карикатурист, к тому же автор поэтического сборника, в котором есть пронзительное стихотворение о городе своих родителей, написанное, когда он впервые побывал на родине предков: «Я глядел на тебя чуть дыша, не позволив себе прослезиться. Предо мной ты лежала, Шуша, — оскверненная зверем столица». Да, родословная Рубена Арутчьяна, появившегося на свет 18 июня 1947 года в Ереване, уходит корнями в известный шушинский род. И совсем неудивительно, что именно Рубен Сергеевич стал автором герба культурной столицы Арцаха.

Творческая биография Арутчьяна богата и обширна. Он окончил Художественное училище им. Терлемезяна, а затем — архитектурный факультет Ереванского политехнического института. Помимо живописи, графики и карикатур, опубликованных в десятках изданий, он — автор дизайнерских работ, в том числе Мемориала жертвам Геноцида и Холокоста на Кольцевом бульваре. Создал он и эмблему Вооруженных сил Армении, несколько памятных монет и медалей и много других дизайнерских проектов. К слову, автор эскиза медали Гарегина Нжде, заслуженный художник Армении Рубен Арутчьян, позже был награжден своей же медалью. 

«Почему не стал архитектором? Несколько лет я всё же проработал, но потом бросил, — рассказывает Рубен Сергеевич. — Вот представь: ты пишешь картину, и, если тебе что-то не нравится, ты просто замазываешь и переделываешь, в то время как неудачно построенный по твоему проекту дом (а в советское время строители сплошь и рядом портили проекты) не переделать — он так и останется стоять и все будут недобрым словом вспоминать именно тебя, архитектора».

Тем не менее архитектурное образование помогло сформировать видение и подходы к решению самого широкого спектра задач. «Вот и при работе с компьютерными программами Рубен всегда находит свой, кратчайший путь», — добавляет супруга художника Нелли, специалист по компьютерам. Кроме того, архитектура есть не что иное, как организация пространства. Она даёт объемно-пространственное мышление, которое перешло у него и в живопись.

Мы встретились в мастерской, расположенной под крышей многоэтажного дома в Малом центре Еревана. С террасы открывается вид на любимый город, а внутри — царство деликатных тонов. Недаром Арутчьяна называют мастером всех оттенков серого, хотя, безусловно, не только они присутствуют на его полотнах. Вспомнилась строка из известной песни «Место, где свет», и, как оказалось позже, вспомнилась неслучайно. Мастерская действительно светлая, причем не только от люменов, но и от атмосферы, и от энергетики, исходящей от хозяина и его многочисленных картин. 

«Когда я работаю, я включаю музыку, — делится Рубен Сергеевич. — Должно быть какое-то присутствие звука. У меня есть набор любимых дисков, и среди них диски с песнями Шарля Азнавура. Он помогает мне, и слишком много для меня значит. Вообще, Азнавур был частью нашей жизни. Он заставлял думать, переживать, плакать. Мы учили французский, чтобы понимать его песни. Для меня он затмил всех, даже „Битлз“. Но слушаю также и другие записи — и Рэя Чарльза, и Арету Франклин, и Окуджаву, и Макаревича». Упоминание последней фамилии прояснило музыкально-световую ассоциацию. Что ж, в месте концентрации творческой энергии иногда витают весьма осязаемые мысли.

Вот снова Шуши — лиричная и светлая картина «Дуэт», вот несколько автопортретов, а рядом — необычный тройной портрет мужчины. «Это мой друг Карен. Во время самоизоляции я изобразил его с фотографий в трех проекциях — анфас, профиль и вид сзади», — поясняет художник. Герой, ухмыляясь, как бы находится в диалоге с самим собой. История живописи знает тройные портреты, но такой — с затылком — пожалуй, встречается впервые.

Впечатляет автопортрет с мольбертом, закрывающим лицо. «Я люблю делать автопортреты — мне это интересно, — но это не значит, что я люблю себя. У меня их около 20. Несведущие люди считают это самолюбованием. Но это не себялюбие, это самолюбие — абсолютно разные вещи. Их надо различать. Мне интересен я, потому что всегда есть я и всегда есть зеркало. Интересно фиксировать себя в разном возрасте. Люди не могут уследить за своим телом, ведь следить надо за душой». 

Среди десятков висящих и стоящих картин в мастерской не видно пейзажей и натюрмортов. «Пейзажи я не делаю. Просто так сесть и написать что-то красивое? Это мне неинтересно, я не люблю не думать. Даже самый красивый пейзаж я должен как-то переиначить, внести в него какую-то мысль. Вот хотя бы „Армения“. Я захотел сделать её так. Мне не нравится сюжетность — нигде: ни в фильмах, ни в картинах. Возьмем Феллини. Можем ли мы рассказать его фильмы? Нет. Вот этим он и велик. Сюжетность у него не довлеет над самим искусством. В этом-то и прелесть. Хотя спросом пользуются, в первую очередь, именно пейзажи и натюрморты. А я их специально не делаю. Или делаю пейзаж со своими переживаниями. Вот они, мы, со своим Араратом и со своими церквями. В соцреализме сюжет раскрывает идею, а я так не работал и в советское время, никогда это не любил и считаю, что это портит картину. За сюжетом, который начинает брать на себя всё, кончается художник. Хотя я реалист. С очень небольшой толикой абстракционизма. Уважаю настоящих абстракционистов, в том числе и Джексона Поллока, но это не моё. И потом, многие прикрываются абстракцией, потому что попросту не умеют рисовать. Я не могу обойти детали, которые мне интересны в человеке. По-своему, разумеется, интересны, ведь я не реалист классического направления. В огромном полотне может быть какая-то деталь, которая становится акцентом работы. И акценты у меня есть всегда, в любой работе. Это мой прием: первый взгляд — на акцент, а уже потом — по всей картине».

Друг художника, журналист и писатель Ашот Газазян, справедливо отмечает, что Арутчьян из тех мастеров, работы которых узнаваемы сразу: «Я не искусствовед, и мне трудно сказать, хорошо это или плохо, но думаю, если художника узнаешь по манере письма, это и есть первый, а может, и главный признак всеобщего признания, скажем так, народности. Он никогда ни у кого ничего не просит, не испрашивает мнения или дозволения высказаться — он говорит, и его речь ясна всем. Он по-прежнему молод, много работает, и я знаю, мы еще не раз станем участниками его замечательных выставок, перформансов и публикаций».

Последняя выставка, «Отражение», прошла в Союзе художников в ноябре 2019 года. За долгую творческую жизнь Рубен Сергеевич выставлялся десятки раз — и в Армении, и за рубежом. Но одна из самых запоминающихся прошла в фойе Камерного театра и была приурочена ко Дню независимости Армении 21 сентября 1994 года. «Несмотря на все лишения и тяготы „темных“ лет, настроение было особенное, — вспоминает он, — ведь мы победили в навязанной нам войне [Меморандум о перемирии был заключен в мае 1994 года. — Прим. ред.]. Проблемой было всё: устроить освещение зала, найти стёкла, чтобы закрыть работы, но друзья подключились и оказали огромную помощь. Денег ни у кого не было, но был энтузиазм и вкус свободы, который мы тогда почувствовали. И народу, помню, тогда пришло очень много. Когда говорят о тех годах, то отсутствие света я вспоминаю в последнюю очередь. Мы были сплоченными, собирались вместе, делили на всех скудный провиант, помогали друг другу кто чем мог. Мы были молоды и энергичны, и в нас был дух». Да, снаружи тогда света почти не было, но свет шёл от самих ереванцев — изнутри.

На выставке «Отражение» искусствовед Марина Степанян назвала работы Арутчьяна интеллектуальной живописью. «Моя виртуальная знакомая, искусствовед из Лондона Ирина Аллен, мечтающая побывать в Армении, удивительно тонко понимает мои работы и объясняет их моим языком. Для кого я пишу? Для таких, как она — вот с таким восприятием. Похвала от публики, от специалистов, конечно, приятна. Но если я сделал плохо, я и сам это знаю как никто».

Арутчьяну удаются потрясающие портреты. Комитас, Андраник, коллега Валентин Подпомогов, джазмен Левон Малхасян, близкие друзья. «В портретах важна передача характера героя. Похожесть обязательна, но в каждом человеке есть своя изюминка, характерная черта — вот это важно поймать и изобразить. Тезис „я так вижу“ к портретам неприменим — это защита, огораживание себя, допущение вольностей, попытка оправдать неудачу. И главное, портрет должен понравиться портретируемому. Это очень большая ответственность».

На фоне интереса к занятию разными вещами и смене характера деятельности, Арутчьян утверждает, что не считает себя ни карикатуристом, ни геральдистом. Хотя нам сложно с этим согласиться, да и не только нам, ведь его карикатуры и шаржи еще в 1970-е годы были отмечены дипломом на Международном биеннале юмора и сатирической пластики в городе Габрово — болгарской столице юмора. А сколько наград и премий получил художник — не счесть.

Мастер работает по вдохновению — говорит, что работа по режиму не для него. «Пожалуй, я больше думаю, чем рисую. Процесс может длиться долго — к примеру, портрет Комитаса я делал всю зиму, а есть работы, написанные за пару дней. Если у меня нет задумки — да хотя бы и целый месяц, — я не знаю, чем буду занят, но к холсту не подойду. Могу делать подрамники или еще что-то, быть в мастерской, но не начну. Вообще работа художника — это очень личный, интимный процесс. Я не могу работать, когда за мной следят, хотя есть художники, которые любят быть на виду и даже устраивают шоу и мастер-классы, но я в их число не вхожу. Поэтому радуюсь, даже если на выставку приходят 10 человек. Зачем рисует художник? Этот вопрос я задаю сам себе. Я могу делать любую работу, и дом своими руками построить, например. А чем человек должен заниматься? Тем, что его радует и доставляет удовольствие».

Кроме собственного творчества, Рубен Арутчьян учит молодых — преподает на кафедре рисунка и живописи в Национальном архитектурно-строительном университете. «Я не хочу быть брюзжащим стариком, но сейчас отношение к учебе у молодежи не такое, как в наше время. Тогда был культ образования, и не только у нас, но и в других странах тоже, и чёткое осознание того, что если ты хорошо учишься, то это тебе поможет в жизни. Сейчас это осознание слабее, и оно не у многих есть. В силу отвлекающих вещей, которых сейчас немало. Людям нужны дипломы. Если двое из 15 моих студентов на курсе хорошие, мне этого достаточно. 

Надо сказать, что этой весной, в период карантина, во время удаленных занятий мы со студентами очень сблизились, как бы парадоксально это ни звучало. На обычных занятиях в классах мы не общались столь продуктивно, как по «Зуму». Ведь во время видеоконференций ты никуда не отойдешь — ни кофе попить, ни на перекур. Казалось бы, как можно учить рисовать по «Зуму»? Но у нас всё получилось, и на последнем уроке студенты признались, что были очень довольны. Всё вышло как-то человечнее, эмоциональнее, теплее. Да и вообще, в любой, даже самой плохой ситуации, как, например, в нашей вынужденной изоляции, можно находить хорошее — удивительно, но факт».

Позитив, исходящий от Рубена Сергеевича, безграничен. Даже во время пандемии он нисколько не унывает. В мастерской с полотна глядят глаза очередного Пьеро, натягивающего шарф на нижнюю часть лица, и кажется, что он улыбается — мол, переживем, всё будет хорошо. Как называется картина? Со свойственным автору юмором: «Самоизоляция». 

Но есть вопросы, в которых он крайне серьезен, особенно если дело касается важнейших государственных символов. «Почему у нас постоянно „гуляют“ цвета на флаге? Каждый цвет имеет свой код, соответствующий оттенку. Неужели нельзя при печати чётко его придерживаться? У нас нередко варьируется абрикосовый цвет, его печатают в гамме начиная от желтого и до темно-оранжевого. В компьютерных программах все цвета зафиксированы, и оборудование текстильных фабрик позволяет сохранять оригинальный цвет, но за этим никто не следит. Мы не Колумбия, и на нашем флаге нет желтой полосы. И средняя полоса должна быть темно-синей, а не ультрамариновой или голубой. Флаги делают на глаз, и это недопустимо», — убеждён мастер.

В 2012 году Рубен Арутчьян сделал большую тройную выставку — собрал работы всех Арутчьянов в ереванской Национальной галерее. Через два года у представителей династии будет три юбилея: исполнится 125 лет со дня рождения Микаела Аветовича, 110 — со дня рождения Сергея Аветовича и 75-летие отметит Рубен Сергеевич. Большую юбилейную выставку впору организовать на родине его выдающегося дяди — в Шуши.

Наш рассказ о замечательном художнике, человеке, гражданине и истинном ереванце заканчивает еще один его друг — журналист, писатель, режиссер Рубен Пашинян:

«У Рубена Арутчьяна есть некий ставший чуть ли не рудиментарным сегодня талант, а на деле — нечто необходимое, само собой разумеющееся для прокламатора искусства и трогательно любящего свою родину гражданина: он интеллигент в самом лучшем, истинном смысле этого слова. Он человек, имеющий право называться человеком искусства, преподносить и дарить прекрасное, поскольку заслуживает его своей жизнью, своей сущностью, смыслом». 

Редакция Армянского музея Москвы присоединяется к поздравлениям с днем рождения и желает Рубену Сергеевичу здоровья, долголетия, осуществления творческих планов и много выставок впереди на радость его поклонникам!

 Журналист и блогер (Армения) Евгения Филатова специально для Армянского музея Москвы.

Обложка © Евгения Филатова