Армянская диаспора Москвы существует уже не одно столетие, а вот таджикская сформировалась относительно недавно – в 1990-е годы. Последние 25 лет она активно развивается, разрушает стереотипы и знакомит москвичей с древней и невероятно богатой культурой таджикского народа. Все это – благодаря основательнице Таджикского культурного центра Хуршеде Хамракуловой, кандидату филологических наук и общественному деятелю, которая по праву считается объединителем народов. В беседе с Арсеном Геворгяном она рассказала о проблемах мигрантов, важнейшей миссии центра и роли армян в судьбе своих соотечественников.

– Хуршеда Давроновна! Первый вопрос мы бы хотели связать с деятельностью вашего культурного центра, который существует уже с 1996 года. Расскажите об истории его возникновения и последних достижениях.

– Очень хороший вопрос. Давно у нас не интересовались, когда мы возникли и почему. Дело было в 1996 году, летом. Пришла в голову эта идея, поскольку уже два года шел поток мигрантов из Таджикистана в Россию, причем увеличиваясь с каждым днем. По улицам ходили люди, опаленные войной, потерянные, убитые горем, совершенно не защищенные [речь идет о гражданской войне 1992-1997 гг. в Таджикистане – прим. ред.]

Я понимала, что с этим надо что-то делать: с 1972 года уже жила здесь как москвичка. Мы решили учредить организацию, чтобы защитить своих соотечественников, дать им возможность обрести себя. В 1996 году мы – несколько таджикских интеллигентов – собрались на Красной Пресне: там есть музей кино, мы встретились и провели собрание. Я рассказала о том, что будет представлять из себя этот центр. Изначально мы считали, что организация будет оказывать мигрантам помощь – юридическую, социальную, психологическую, а также бороться за сохранение таджикского языка и культуры, особенно для тех, кто переехал в Россию.

В начале 1990-х годов было распространено мнение среди обычных граждан, что таджики –малокультурные люди, понаехавшие сюда непонятно зачем. Это было обидно слышать. Прежде всего мне – человеку, представляющему эту культуру. Таджикская культура – это огромный мир, огромный океан, который не так просто освоить. И конечно, хотелось в том числе пропагандировать нашу культуру перед представителями других народов. Так и возник наш центр. Собравшиеся поддержали эту идею и избрали меня председателем, я зарегистрировала центр и дело пошло. Вот это история зарождения организации. А ее последующая деятельность – это уже целая история.

– Хотелось бы задать вот такой вопрос. С момента создания культурного центра прошло 25 лет. Таджикская диаспора развивается в Москве. Могли бы вы рассказать об успехах ваших соотечественников в спорте, науке и других сферах?

– В 1970-1980-х годах у нас были небольшие сообщества, в основном студенческие и аспирантские – в МГУ и других образовательных учреждениях. Мы жили в атмосфере исключительно русской культуры. После гражданской войны в Таджикистане сюда хлынул поток мигрантов. Доктора наук, врачи, учителя – они уехали не потому, что не хотели жить на родине: они бежали от смерти. Война, тем более гражданская, – самая страшная, самая истребительная. И вот этой интеллигенции приходилось таскать тележки на рынках: Москва была не готова принять такое количество мигрантов. В то время не было законодательства по вопросам иммиграции. Эти люди были растеряны и стали мишенью для всех тех, кто хотел их обобрать и унизить. Именно поэтому мы создали культурный центр.

С тех пор прошло 25 лет. Таджики зарекомендовали себя как хорошие работники, причем в любой сфере. Мне часто звонят бизнесмены, доктора наук, у которых работают таджики, и говорят очень положительные вещи о них. Даже о простых трудягах работодатели очень высокого мнения. Конечно, я не говорю, что среди мигрантов нет каких-нибудь отщепенцев, наверное это присуще каждому народу. Но в целом отношение к рядовому трудящемуся в Москве и Московской области стало очень позитивное. Интеллигенция смогла найти себе место в университетах, медицинских учреждениях. Те, кто может и хочет работать, вполне достойно трудятся и привносят свою лепту в развитие России. Ситуация в сравнении с 1990-ми годами коренным образом изменилась. Конечно, проблемы есть и сейчас, но в целом таджики, которые укоренились и получили российское гражданство, живут вполне нормально, а те, кто приезжает на заработки, находят себе дело и кормят семьи у себя на родине.

– Вопрос о самоидентичности. Насколько я знаю, иранская культура, в которую входит и таджикская, является основой таджикской самоидентичности. Но в таджиках сохранилось что-то более древнее, что-то зороастрийское, памирское, в то время как Иран больше ассоциируется с общей Ближневосточной культурой и образом.

– Когда существует одна империя, одно государство, граждане ориентируются на его центр. Что становится традиционным для центра, то становится приемлемым и для периферии – при всех территориальных различиях есть что-то общее. В 20-х годах XX века произошло непредвиденное: таджики были разделены территориально. Народ, проживающий в Таджикистане, был оторван от своих соотечественников, проживающих в Афганистане и Иране. Иными словами, восточные иранцы были отделены от западных иранцев. А любое пограничное разделение привносит некоторые изменения в жизни, быте, традициях, казалось бы, одного и того же народа. Почему появляются диалекты в языках? Из-за территориальной отдаленности.

Таджики были приспособлены к реальным условиям СССР. Мы помним 20-е годы, раскулачивание, сбрасывание паранджи, ликвидацию безграмотности, изменение письменности, Великую Отечественную войну. Таджики не только приобрели, но и утратили. В результате топорного разделения мы потеряли свои исконные территории, причем самые древние очаги своей культуры. Подобные перемены всегда наносят огромный ущерб любой культуре. Дважды была изменена письменность: сначала была введена латиница, а затем кириллица. Изменение графики привело к тому, что самый образованный народ в Центральной Азии дважды утратил свою грамотность. Один российский ученый писал, что изменение всего четырех букв в русском алфавите сделало русский народ в начале XX века безграмотным. А что говорить о таджиках, которые полностью утратили свою письменность: была перерезана преемственность поколений. Древнейшая письменность мира прекратила свое существование, а следовательно все рукописи и книги вдруг оказались невостребованными – все, что ранее было написано на персидско-арабской вязи пришлось переводить на кириллицу. К чести наших советских ученых и писателей была проделана колоссальная работа, чтобы восстановить наше литературное наследие. Но несмотря ни на что, это – урон. Армяне смогли сохранить и защитить свою письменность. Нам не удалось, но нет уже смысла говорить об этом.

Западные иранцы – народ Ирана – продолжили развиваться в прежних условиях, а восточные, то есть таджики, уже развивались в новых категориях, причем отдалившись от ираноязычного мира и своей древней культуры. Более того, появились и диалекты. Я сама родом из Самарканда. У нас говорили так: «Мо тоҷикем бо форсӣ ҳарф мезанем», что означает «мы таджики – то есть фарсоязычные». Наш язык назывался фарси или дари, только потом его стали именовать таджикским. Я родилась в 1947 году и еще слышала это. А уже позже таджики Самарканда говорили: «Мы узбеки, но говорим по-таджикски». Коренные жители этого региона стали так считать, потому что много десятков лет им внушали, что они узбеки, раз живут в Узбекистане.

От условий жизни и развивается самосознание. Есть чисто лексические различия. Иран, к примеру, развивался в тесном взаимодействии с Западом. У них много заимствований из английского, французского, а у нас – из русского. Мы стали развиваться в разных реалиях. В таджикском языке так много диалектов, потому что наш народ живет на пересеченной местности. Поэтому язык и обычаи приспосабливаются к реалиям конкретной территории. Но несмотря на эти мелкие отличия, которые есть у каждого народа, остаются те основные традиции, которые не изменяются: обычаи гостеприимства, семейные устои.

– Кстати о народе Армении. Насколько я знаю, армяне, проживавшие в Таджикистане, внесли большой вклад в его развитие, например автором первого русско-таджикского разговорника стал армянин Степан Джавадович Арзуманов, а знаменитый советский боксер Валерий Абаджян был родом из Куляба.

– Вы знаете, те народы, которые оказываются по той или иной причине на других территориях, начинают интегрироваться в чужую культуру, привносить блага в развития тех мест, где они живут. У нас в Самарканде было очень много армян, в основном из Нагорного Карабаха. Армяне, которые бежали от резни, спасая свои жизни так же, как и таджики в 1990-е. Они укоренились и стали «своими». Жившие в Самарканде армяне с уважением относились к таджикам, хорошо знали таджикский язык, говорили свободно на нем.

Моим учителем в университете был, кстати, армянин, ваш однофамилец – Альберт Бахшиевич Геворкян – совершенно уникальный человек, который дал мне толчок в этой жизни. Нашим заведующим кафедры был тоже армянин Роберт Петрович Шагинян, также очень эрудированный и талантливый преподаватель. И когда я приехала в московский университет и стала слушать здесь лекции, то была несколько разочарована. Роберт Петрович очень страстно читал лекции по теории литературы, крайне интересно вел семинары. И когда он мне предложил преподавать на кафедре зарубежной литературы и литературы народов СССР, то я была несколько шокирована. Мне было всего 20 лет тогда, и я была робкой девицей. «Мама, я не хочу работать в университете: боюсь. Я хочу поехать в кишлак и просвещать там детей», – сказала я дома. Но моя мама была мудрой женщиной, она вырастила 14 детей – 12 своих и двух сирот – к тому же была заслуженной учительницей. Она сказала, что я должна сама выбрать свою судьбу: «Или ты пойдешь работать в школу обычным учителем, или же останешься работать в вузе и будешь расти, делать научную карьеру». Я задумалась. Впоследствии согласилась и была страшно благодарна Роберту Петровичу.

Преподавать было очень интересно, а когда через три года мне предложили ехать в целевую аспирантуру московского университета, то я снова заробела. Пришла к Альберту Бахшиевичу спросить, стоит ли мне ехать в Москву. Он сказал: «Вы еще будете раздумывать?! Да если бы мне в свое время предложили московскую аспирантуру!» Больше говорить ничего и не нужно было – я поехала. Неизвестность всегда пугает, особенно юных. Я была провинциальной девушкой, боялась всего, что не относилось к моей реальной жизни. В Москве у меня не было ни одного знакомого. Я вспоминала фразу Рудаки: «Ты одинок и в пустыне безлюдной, ты одинок и в стране многолюдной». Приехала в Москву и чувствовала себя буквально в пустыне, а теперь у меня в одном телефоне почти две тысячи номеров. Вот так в моей жизни армяне сыграли судьбоносную роль.

Альберт Бахшиевич, кстати, хорошо знал таджикский язык. Когда после распада Советского Союза он решил переехать в Москву к своим сыновьям, которые обосновались здесь, очень тосковал по Самарканду – места себе не мог найти. Альберт Бахшиевич сетовал, что у него нет тут знакомых, и говорил, что чувствует себя как в пустыне, хотя с ним была его семья. Самарканд стал для него родным городом, как и для многих армян. Поэтому я считаю, что таджики и армяне – два очень близких и древних народа, связанных историей, культурами и судьбами.

– Вы также занимаетесь общественной деятельностью, например, в рамках проекта «Давайте дружить» организовали много прекрасных вечеров, в том числе и с армянами. Думаю, этот проект пойдет вперед, а в дальнейшем появится возможность организовать концерт гордости ирано-таджикской музыки Толибхана Шахиди и Лориса Чекнаворяна.

– Хорошая идея, кстати, и мы ее реализуем. Как я и говорила, изначально мы планировали заниматься социально-правовой защитой, однако из-за финансовых затруднений не смогли это делать системно, но мы продолжаем, несмотря на отсутствие спонсоров. Совсем недавно в очередной раз ко мне обратилась мама, ребенок который болен миелобластным лейкозом. Фактически, это рак крови. Я вновь обратилась ко всем друзьям, в том числе в Facebook, по почте – людям любой национальности. И часть необходимой суммы собрать удалось.

Однако постепенно деятельность нашего центра оформилась как культурная, потому что в этой сфере получалось обходиться своими силами. Мне удалось наладить связи со многими московскими структурами, которые предоставляют нам бесплатные площадки, сцены. Надо сказать, что мы провели очень много мероприятий, как камерного, так и большого масштаба. Причем наша публика интернациональная, и это сознательный выбор. Культура объединяет людей поверх всех барьеров. Культура – это лучший инструмент объединения людей. Мы смогли ознакомить многонациональную московскую публику с таджикской культурой. Вы упомянули мой авторский проект «Давайте дружить», в рамках которого мы провели не один вечер с представителями разных народов – с украинцами, узбеками, казахами, киргизами и другими. С армянами состоялось уже три вечера. Но это больше камерные мероприятия, где собираются по 150 человек, и все уходят очень довольными.

Второй проект «Навруз» – более масштабный. Скажу без излишней скромности, это мой авторский проект, который я предложила правительству Москвы. Он был поддержан еще в 2005 году, а впервые реализован в 2006-м. И я очень горжусь тем, что общегородской национальный праздник со временем превратился в международный общероссийский, который мы провели уже 15 раз. В 2020 году, к сожалению, не удалось из-за пандемии.

Когда праздник стал узнаваемым, мне начали звонить из разных регионов с просьбой дать совет по проведению подобного мероприятия. Обращались даже из Дальнего Востока за образцом сценария. В «Наврузе» участвуют до десяти иностранных посольств, три постоянных представительства национальных республик при президенте России и национальные диаспоры. Мы проводим выставки, концерты, фестивали национальных кухонь и национальной борьбы. Например, в рамках «Навруза» проходит фестиваль плова, в котором участвуют не только представители народов, празднующих Навруз, но и русские повара. В сегментах этого праздника встречаются разные национальности. В течение всех этих лет в празднике участвовали порядка 50 диаспор, хотя изначально мне приходилось уговаривать даже представителей тех народов, которые традиционно отмечают Навруз. Я им предложила показать в Москве, какая наша культура – разноцветная разнообразная и какие мы дружные. И так на первом «Наврузе» удалось сплотить всего восемь диаспор, а в празднике последних лет принимают участие одновременно до 25-ти. Кстати, выступали у нас и армяне. На нашей сцене были даже испанцы и китайцы!

– Армяне также справляют этот праздник, только у нас он называется Аманор.

– Мы с вами уже дружим, поэтому в следующем году ждем армянский народ на сцене уже как носителей этого праздника. Когда у нас были лезгины, то выяснилось, что они тоже справляют его, но под названием Яран Сувар. Тот же самый Навруз.

– И в завершение нашей беседы, что бы вы хотели пожелать нашим читателям?

– Сегодня День учителя. Учитель помогает делать легким, то что является трудным. Это судьбоносная профессия. Поздравляю всю страну с этим праздником и желаю всем тем народам, которые входили в состав СССР, жить в дружбе и согласии. Я мечтаю, чтобы мы все снова были одной большой дружной семьей, как будет называться страна – неважно, но чтобы мы были единым народом.

– Спасибо вам, Хуршеда Давроновна. А закончим мы нашу встречу добрыми словами из «Авесты»: «Xu mta, Xu Xosa, Xu ara», что переводится как «Благая мысль, благое слово, благое дело».

Беседовал Арсен Геворгян, специально для Армянского музея Москвы

Фото: Александр Мощаков