Хорен Байрамян — российский и армянский футболист, полузащитник клуба «Ростов». Единственный воспитанник «Ростова» в составе и один из самых заметных ростовских игроков за последние годы. В интервью порталу Sports.ru он рассказал про родную армянскую деревню, детство в Ростовской области и семейные традиции. Приводим интервью с сокращениями.

Переезд в Ростов. Добрый слепой дедушка и семейные застолья

Я родился в 1992 году в глухом армянском селе Коти — посреди четырех холмов (как в яме), где из-под земли бьют холодные ручьи. В 250 километрах от Еревана и прямо на границе с Азербайджаном. Мы жили настолько близко, что из некоторых домов видели азербайджанские военные вышки, еще шла война и перестрелки. Мои родители тоже оттуда, скажу больше — у них разница 10 лет, и на первом звонке папа вел за руку не маму, но мамин первый класс.

Когда мне было четыре месяца, папа перевез нас в Ростовскую область — в поселок Матвеев Курган в 100 километрах от Ростова-на-Дону. Еще глубже там есть село Малокирсановка где-то на тысячу человек — там я и вырос, а в Коти вернулся только через четыре года. Не вспомню, как и откуда мы летели, наверняка из старого ростовского аэропорта до Еревана, а может, и с пересадкой в Москве. Я смотрел в окошко и спрашивал: «Что это за маленькие жучки там внизу?». «Это дома», — отвечала мама.

Мельком помню доброго дедушку Самата со стороны мамы — он болел, уже не видел, но управлял большим сельским хозяйством, и когда родились три маленьких теленка, он — слепой с палочкой — повел меня к ним. «Какой, — говорит, — тебе нравится больше?». Я выбрал черненького — дедушка мне его подарил. Тот маленький теленок (а потом корова) долго-долго служил бабушке Эмме и дедушке Левону со стороны папы.

В январе будет год без дедушки Левы (в честь него назвали моего младшего брата — ему 21 год, сейчас в дубле «Краснодара»). Это дедушка Левон открыл для нас Россию, приезжал на заработки, был строителем, а отец по его стопам 30 лет строил дома в области (небольшие, на один-два этажа).

Полтора года назад, зная, что дедушка Лева в плохом состоянии, полетели к нему, он порадовался, а брат Лева впервые за 20 лет побывал в деревне. Там есть сельское хозяйство — вот и все. Кто хочет работать и осваивать более серьезные специальности — уезжают. А так кроме скота ничего и нет. Родители говорят, что раньше в деревне было много людей и молодежи, но мне не с чем сравнить, я просто вижу огромный контраст, когда приезжаю к родным. Как люди жили тяжело, так и живут, туалеты у многих до сих пор на улице. Мы, понятное дело, помогаем, но они привыкли к такому и не хотят меняться.

Бабушка Эмма живет в Коти до сих пор, у нее большой одноэтажный дом, много комнат, но мало мебели — две-три кровати и один сервант. В последний раз, когда навещали дедушку, мы с братом спали на одной кровати в доме нашей тети — и нам еще выделили лучшую комнату. Вышли в гостиную: на полу самодельный матрас (даже не надувной), на нем три человека, еще один спит на диване. Это свойственно для нашего народа: у меня много воспоминаний из детства, как гости задержались у нас дома, покушали, поиграли в карты и остались спать.

А еще там нереально вкусная еда! До профессиональных занятий спортом часто ел шашлык из свинины. Для армян это одно из национальных блюд. Ел его на разных застольях в Ростове, но после того, как попробовал его там… При мне зарезали свинью, мы с братом попробовали и посмотрели друг на друга: «Ну ничего себе». Вот настолько вкусно! Слива, хурма Королек, ягоды, виноград и персики растут у каждого в саду, по-любому есть яблоки и груши. Потом приезжаешь в Ростов: не найдешь таких овощей и фруктов даже в самом хорошем магазине.

Детство: пруд и поиски клада в лесу, полный ос «Москвич» и поросята на участке

В Малокирсановке, куда мы переехали из Коти, живет чуть больше тысячи человек. Там остались друзья и родственники, и когда приезжаю туда, чувствую волнение, будто бабочки внутри летают. Там мое детство, школьные истории и первая любовь.

Недавно с родителями навещали там родственников, заехали на улицу, где стоял наш дом (так-то он был не наш, мы снимали его за две тысячи рублей в месяц). Когда увидел — офигел. Стоит заброшенный, никто там не живет. Но насколько он маленький! Какой крошечный двор, где у нас жили куры, кролики и поросята! В детстве это место казалось мне огромным, мы там играли в футбол, прямо на участке стояли две заброшенные и полные ос «Москвич» и «копейка», мы в них прятались.

Тогда в маленьком зальчике играли в футбол и волейбол, ездили на велосипедах на пруд и без спроса купались. Мама проводила рукой по загорелой коже, и тогда там выступала белая полоска: «Ты что, купался?» — «Нет, нет». В лесу всей школой собирали орехи, а на ОБЖ занимались спортивным ориентированием: поднимались на холмы, выполняли задания, искали клад.

Когда мне было 13 лет и появились все контрстрайки, у нас в деревне открылся компьютерный центр. Это не компьютерный клуб в Москве, а деревенский дом с тремя окошками, где взрослая женщина и ее муж поставили на кухоньке два самых обычных толстых компьютера. Мы звонили в звонок, проходили во двор с собакой, час стоил 10 рублей, клуб был всегда забит (два из двух), так что по деревенским меркам они неплохо заработали.

Как-то в восьмом классе в пятницу утром мы с одноклассником Арташом (тоже армянином) прогуляли школу: вышли в 8 утра из дома и сразу к той тетке. Ради похода в компьютерный клуб не обедал в школе всю неделю: родители давали 10 рублей в день, я и накопил 50, чтобы играть пять часов.

Думали, потом наступят выходные, прогул никто не заметит. Сидим, играем в контру и фифу, уже устали, 12 дня, через полтора часа закончатся уроки, и мне на мой Siemens A52 звонит одноклассница Надя. «Алло, да, Надь». — «Это не Надя, это я — мама. Быстро в школу!» Дома мне потом конкретно вставили: «Как ты мог? Ты меня опозорил!». Оказывается, у моего брата Левы — на тот момент второклассника — заболел живот, маму вызывали в школу.

Маму зовут Анаит, все называли ее Анечкой. Она зашла в учительскую, а там мой классный руководитель. «Ой, Анечка, — сказала учительница. — А что там с Хориком, он заболел, у него температура?» — «Как температура? Я его в школу отправляла». Так я и попался, меня подставил младший брат.

Сейчас приезжаю в Малокирсановку в надежде кого-то увидеть. В прошлом декабре собрались одноклассниками в кафе, я увидели двух классных руководительниц: с первого по пятый и с пятого по девятый класс. Приехало человек 15, каждый рассказывал, где отучился и кем стал. Конечно, про меня знали, но меня больше интересовала их жизнь. В основном все остались в Ростовской области, переехали в Ростов и Таганрог, живут там с детьми. Нас в классе было пять мальчиков, один стал главой соседнего села, гордо об этом рассказывал, по нашим меркам он серьезный человек.

Со временем, когда в 14 лет я переехал в ростовский спортивный интернат, родители смогли купить дом в другой деревне — в трех километрах от Матвеева Кургана. Теперь они, слава богу, живут в Ростове. Тебе — москвичу — не понять, какие в Ростовской области деревни. В Ростове по сравнению с ними — город и цивилизация, но детство все равно вспоминаю с радостью.

Да, помню, как в 12–13 лет гулял до 10 вечера с друзьями, а возвращаясь домой, бежал, потому что единственный фонарь был за остановкой, а за остановкой — кладбище, перед которым надо было повернуть. Но мне запомнилось не это, а только хорошее — школьные игры и тренировки, занятия ориентированием, походы в лес за орехами и как мама ругала за купание в пруду.

Совет отца и любимая форма Ривалдо с деревенского базара

В футбол я начинал играть в маленьком спортзале Малокирсановки — даже не знаю, есть ли такие сейчас. Меня заметили на районных соревнованиях, и я три раза в неделю ездил 30 километров из деревни до Матвеева Кургана. Родители давали 30–40 рублей на автобус, пирожок с картошкой и лимонад. Летом тренировались на школьном поле: где-то трава, а где-то вытоптано, ворота иногда с сеткой, иногда без. Я больше любил зиму, потому что тренировались в зале, который побольше и потеплее.

Я играл в форме «Барселоны» Ривалдо (купили на деревенском базаре) — точнее не Ривалдо, а в красно-синей футболке с десятым номером. Тогда же по 7ТВ показывали матчи чемпионата Испании, мы с отцом смотрели, я полюбил Ривалдо и с тех пор болею за «Барселону». Еще узнал, что за год до него там играл мой кумир зубастик Роналдо, и тогда все: только «Барселона»! Ту форму носил везде, пока не стала маленькой и не порвалась. Сейчас ее не найти.

В футбол я бегал с утра до вечера на школьной площадке. Мяч был только у меня, отец каждую неделю покупал новый за 150–200 рублей, потому что они рвались. Папа работал на стройке, денег не было, но я же не понимал этого — это сейчас он может признаться, что было тяжело, но ребенком я этого не видел, он покупал, а я был самым счастливым. Бывало, что купил, в тот же день я пробил мяч об ветку: приходил домой, плакал, а на следующий день отец снова покупал.

Воспитывала и учила нас всему мама — настоящая армянская, очень жесткая, семейная. Знала все дни рождения в семье, до сих пор звонит: «Хорик, надо проведать, посочувствовать или поздравить». А в детстве лупила нас рукой по попе и отпускала подзатыльники, когда мы этого заслуживали — и всегда по делу.

Отца мы видели мало (работал до восьми вечера), но он очень добрый человек — даже его племянники говорят, что он добрее их отца. В 14 лет проходил просмотр в ростовский интернат, нам сказали: «Разъезжайтесь на месяц по домам, если позвоним — зачислим». Отец тогда сказал: «Если хочешь жить хорошо, играй в футбол, добивайся своей цели. Если хочешь жить, как я, — пошли со мной на стройку». И я благодарен ему, потому что знаю, как много его ровесников говорили сыновьям, что футбол — это не дело, надо работать. А отец дал мне тогда такой совет и оказался прав. 

На помолвку и свадьбу Байрамяна пришли 400 человек

Я родился в 00:15 с шестого на седьмое января и благодарен маме: «Молодец, что дотерпела». В Армении празднуют Рождество на день раньше, чем в России, и у нас есть семейная традиция: каждый год в 00:15 собираемся у родителей дома, поздравляем меня с днем рождения, и всех — со святым праздником.

Родители всегда говорили: «Полюбишь хорошую девочку из хорошей семьи — не важно какой национальности она будет». Но получилось, что женился на армянке, которую знаю с десяти лет. Она тоже из деревушки в Матвеевом Кургане: я общался с ее старшим братом, вместе играли в футбол — потом разъехались, не виделись 10 лет, начали общаться, и все закрутилось. Жену зовут Астхик (с армянского переводится, как «звездочка»), русским тяжело выговаривать, поэтому все называют ее Астой. У дочерей короткие международные имена — старшей Еве три годика, младшей Нине только исполнился год.

Пять лет назад мы поженились. Была возможность съехать, да и родители сказали, что можем жить отдельно, но из уважения к традициям первые полгода провели в одной квартире с ними. Тяжело не тяжело — надо спросить у жены и мамы, а нам с папой было хорошо, нас кормили в два раза больше.

На самом деле жене со мной повезло, потому что я нетребовательный: спортсменам нужна курица, мясо, иногда рыба, а к ним макароны, гречки или рис. Она молодец! Может запечь курицу с картошкой и приправами в духовке. На праздники у нас в семье готовят шашлык, куриное люля, обязательно долму. Плюс-минус всякие разные салаты.

Утром в день свадьбы на шести машинах ехали выкупать невесту в Таганрог

Познакомились родители, надели кольцо невесте, дальше была большая помолвка и только потом свадьба. Все это время мы просто виделись, гуляли, ходили в кино и рестораны, но потом разъезжались и спали каждый у себя дома. Помолвку на 200 человек делала сторона жены: их родственников было человек 150, играли в Чалтыре — армянском поселке Ростовской области, который армянам выделила Екатерина II. А свадьбу — тоже на 200 человек — играли зимой, со стороны жены уже было 30 человек, а все остальные — наши.

Утром в день свадьбы на шести машинах ехали выкупать невесту в Таганрог. Сначала на этаж к невесте поднялись мои двоюродные сестры с дарами, фатой и туфлями в красиво украшенных корзинах. Жена нашего кавора (в Армении — крестный на свадьбе) надела Асте фату, потом в комнату пригласили меня. Когда я заходил с кавором, оказалось, что одну из туфлей украли. По армянскому обычаю, кавору пришлось выкупать туфлю.

Все уже были на ногах, фуршет-муршет, под звуки дудука, кларнета и дхола (барабан) невесту провожали из дома, и мы поехали на церемонию. Но на улице ее младший брат перекрыл выход ножом. Кавору вновь пришлось заплатить, чтобы мы смогли выйти.

Свадьбу играли в дядином кафе «Делис» в Ростове, мой кавор пригласил из Армении певца Арамэ — для армян это очень большая звезда.

А венчались мы в армянской церкви. Туда часто ходит жена, а я раз в неделю — в православную (в России меня крестили в ней). На службе не стою, просто прихожу, говорю боженьке «спасибо» за все, что есть, прошу здоровья для близких. Еще мама говорит, что надо ставить свечку за всех своих врагов. Я их не знаю, может, они и есть — так пусть у них тоже все будет хорошо. Я далеко не все знаю о церкви, не все иконы и молитвы, но искренне проговариваю про себя все, что у меня на душе, прошу простить за грехи — если это искренне, боженька меня слышит.

Всегда ставлю свечку под иконой Георгия Победоносца — хочу побеждать в спорте и жизни.

В день памяти жертв армянского геноцида идем в церковь всей семьей, ставим свечи.

Благодарен родителям, что дома говорили на армянском и я знаю язык. Был даже период, когда отец ругался на нас с братом, что дома общаемся по-русски.

Мы с женой выросли в России и больше говорим на русском, с детьми стараемся на армянском (старшая дочь понимает), с родителями — всегда на армянском. Но думаю я на русском, вырос в России, меня крестили в православной церкви, а в Армении я был четыре-пять раз, так что жизни после футбола там не вижу. Я был в центре Еревана, это будто другом мир и Европа, где на улице с ресторанами и брендовыми магазинами не понимаешь, что находишься в Армении. Но даже там не смог бы жить.

Ростов давно стал моим домом…

Источник: Евгений Марков, sports.ru