Вениамин Каверин — классик советской литературы, автор знаменитого приключенческого романа «Два капитана» (1938–1944), рассказывающего о поисках пропавшей арктической экспедиции капитана Татаринова. В середине 1960-х годов писатель обращается к совершенно иной форме повествования: с 1965-го по 1970 год он работает над романом в письмах «Перед зеркалом». В основу этого произведения легли подлинные письма русской художницы Лидии Никаноровой. На страницах романа нашли отражение и факты из творческой биографии армянского художника Вардгеса Суренянца, который был для Лидии Никаноровой учителем и другом. С Арменией и армянской культурой связан и сам Вениамин Каверин, впервые посетивший эту страну в 1933 году и полюбивший её на всю жизнь.

«ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ». ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ РОМАНА

Роман Вениамина Каверина «Перед зеркалом» впервые увидел свет в 1971 году в журнале «Звезда» (№ 1–2). Год спустя в московском издательстве «Советский писатель» роман вышел отдельной книгой.

«Это роман в письмах, сопровождаемых краткими авторскими комментариями. Действие его завязывается в годы, предшествующие Первой мировой войне. Героиня романа, гимназистка, поступает на математическое отделение Бестужевских курсов в Петербурге, но своё истинное призвание находит в искусстве. Мечтая получить художественное образование во Франции, она оказывается сначала в Константинополе, потом в Париже и пишет оттуда в Советскую Россию письма, полные тоски по родине и любви к другу юности. Начав свою работу в духе „Мира искусства“, она постепенно старается найти собственный путь в живописи.

В основу рассказанной писателем истории положены подлинные женские письма, глубокая достоверность которых придаёт роману силу волнующего человеческого документа», — говорится в коротком предисловии, открывающем издание 1972 года.

Источником для написания романа «Перед зеркалом» послужила переписка Лидии Андреевны Никаноровой и Павла Александровича Безсонова, ставших прототипами его главных героев — Елизаветы Тураевой и Константина Карновского. Воспитанница Симбирской Мариинской гимназии Лидия Никанорова и будущий студент физико-математического факультета Казанского университета Павел Безсонов познакомились в 1909 году на гимназическом балу. Их переписка началась в 1910-м и продлилась 25 долгих лет — с течением времени друг другу уже писали художница-эмигрантка и профессор математики Казанского политехнического института.

Историю создания романа «Перед зеркалом» Вениамин Каверин рассказал в очерке «Старые письма». Однажды Каверину неожиданно позвонил почтенный учёный (в очерке автор его называет Р.), с которым ему до этого доводилось редко встречаться. «…и спросил, не хочу ли я познакомиться с многолетней перепиской между ним и… Он назвал незнакомую фамилию, которую я сразу же забыл», — пишет Каверин, в котором зажглось «чувство острого интереса к тайне неопубликованной рукописи».

Вскоре учёный привёз Вениамину Каверину три аккуратно переплетённых коричневых тома. Подробности этой встречи писатель воспроизводит в своём очерке:

«Неловкость прикосновения к чужой, неизвестной жизни невольно окрасила наш разговор. Это были именно прикосновения, застенчивые с его стороны и более чем осторожные с моей.

— Она жила в Турции, на Корсике, в Париже. Мы переписывались до конца 1935 года… Здесь много о живописи, — заметил он, когда я стал перелистывать письма. — Она была художницей.

— Трудная жизнь?

— О да. — Р. помолчал. — Вам, может быть, покажется странным, что письма переплетены. Я сделал это осенью 1941 года, когда бомбили Москву. Подобрал по датам и переплёл».

Некоторое время письма пролежали в архиве Вениамина Каверина, занятого тогда другой работой. «Потом я купил сильную лупу и попросил мою добрую знакомую, машинистку, знающую языки (в письмах было много иностранных выражений), открыть для меня этот неведомый мир, состоявший из писем с вложенными в конверты засушенными цветами, секреток, заклеенных цветными облатками, старомодных телеграмм и торопливых — иногда в два-три слова — открыток…

…Упорная, последовательная, тщательная работа продолжалась долго. В сущности, она почти не отличалась от труда текстолога, изучающего варианты вновь открытого текста. Ведь моей будущей героине — я назвал её Лизой Тураевой — не могло и в голову прийти, что когда-нибудь не только Р. прочтёт её торопливые, неразборчивые, подчас беспечные письма.

Когда работа была окончена — на моём столе лежал свод писем с 1910 по 1935 год, писем из Перми, Казани, Санкт-Петербурга, Москвы, Парижа, Бонифачо (Корсика) и Стамбула. Передо мной постепенно, год за годом, стала раскрываться жизнь девочки, потом женщины, смелой, взыскательной, воспитавшейся в суровой школе искусства, внутренне свободной, всегда стремившейся к задаче, которая была выше её сил, и, наконец, немыслимой в другой стране, не в России», — рассказывает Каверин.

Затем Вениамин Каверин приступил к поискам информации о судьбе героини писем и знавших её когда-то людей. Ему важно было познакомиться и с её работами, ведь писать о художнике, не зная его картин, невозможно. Новые встречи и открытия, подчас неожиданные, приближали писателя к жизни когда-то вовсе не известной ему женщины. «Идя по следам „Лизы Тураевой“ изо дня в день, из месяца в месяц, я сам как бы невольно становился ею. На моём столе появились книги, и, в частности, о византийском искусстве, которым занималась моя героиня. <…> Теперь я не только узнал свою будущую героиню, я полюбил её. Читая её письма, я уже не мог размышлять над ними, как прежде, с холодностью профессионала. Впервые с такой вещественностью я понял знаменитую фразу Флобера: „Мадам Бовари — это я“», — описывает Каверин испытываемые им при работе над романом чувства.

В романе «Перед зеркалом», как и в сделавших его возможным письмах, переплетаются судьбы людей, исторические события и мысли о значении искусства в жизни человека. О своём романе Вениамин Каверин пишет: «Жизнь, о которой я рассказываю в романе, в сущности, проста. Но над ней стоит знак истории. Я не стремился перекинуть мост между людьми двадцатых и шестидесятых годов. Искусство не останавливается, даже когда оно умолкает. В знаменитом армянском музее древних рукописей Матенадаран хранятся неразгаданные, ещё никем не сыгранные ноты. Мало надежды, что молодые люди нашего времени услышат в моей книге великую музыку русской живописи начала двадцатых годов с её мерным чередованием отчаянья и надежды. Но даже отзвуки, если они донесутся до них, заставят задуматься о многом».

ЛИДИЯ НИКАНОРОВА — ПРОТОТИП ЛИЗЫ ТУРАЕВОЙ

Лидия Никанорова, подарившая свой образ литературной Лизе Тураевой, родилась в 1895 году в Брест-Литовске (ныне Брест). Из-за службы отца, небогатого офицера Андрея Николаевича Никанорова, семье приходилось часто переезжать. Продолжая своё образование, после гимназии Лидия поступила на математическое отделение Бестужевских курсов в Санкт-Петербурге. Но любовь и интерес к искусству её не оставляли, и она начала заниматься в мастерской Мстислава Добужинского и Александра Яковлева, входящих в художественное объединение «Мир искусства». Вскоре оставив занятия, Лидия увлеклась византийским искусством, к которому она будет обращаться всю жизнь и которое будет помогать ей найти себя.

С 1914 года Лидия Никанорова не раз приезжала в Ялту. Здесь в круг её общения входил писатель и драматург Сергей Найдёнов, друг Антона Чехова. Познакомилась она и с отцом Сергием Булгаковым, русским философом и богословом. В 1917-м Лидия Никанорова в очередной раз оказывается в Ялте. На последний период её жизни здесь приходится оккупация Крыма кайзеровской Германией в мае-ноябре 1918 года.

О жизни Лидии Никаноровой в Ялте Сергей Найдёнов рассказывал Павлу Безсонову в своём письме от 17 марта 1921 года. «Жила она здесь в последнее время „надрывно“, рабой настроений, рабой своенравного своего сердца… Когда наступал период увлечения её живописью, жизнь её становилась более ясной, осмысленной и направленной к одной цели: сделаться профессиональной художницей. Она успевала в искусстве… Имела возможность у кого учиться и училась у хороших, известных художников, приехавших в Ялту с севера… <…> Несомненно — живопись могла бы быть путеводителем её жизненного пути, но ей убийственно мешали, прежде всего, материальные обстоятельства: её два раза обокрали и она ходила в платьях с чужого тела, что стесняло её и эстетически коробило. <…> Билась, как рыба об лёд, живя уроками», — писал Найдёнов.

Ялту Лидия Никанорова покинула за год до этого письма. В 1920 году она отправилась в Константинополь (ныне Стамбул). В Россию художница больше никогда не возвращалась.

Искусство Византии предстаёт перед художницей. Она пишет копии византийских фресок, копирует мозаики и фрески монастыря Хора (Кахрие-Джами). В Константинополе Лидия Никанорова познакомилась с художником Георгием Артёмовым. В 1923 году по его приглашению она переехала в Париж. Вместе с Артёмовым и другими русскими художниками-эмигрантами, Александром Минервиным и Сергеем Пименовым, Никанорова участвовала в оформлении парижского кабаре «Кавказский подвальчик».

В 1927 году Лидия Никанорова и Георгий Артёмов поженились. Вместе они часто ездили на Корсику, где отдыхали и работали. В 1930-м состоялась их совместная выставка в парижской галерее R. Zivy. На ней художница представила свои акварельные пейзажи Корсики. Лидия Никанорова была членом Общества русских художников во Франции. Не стало Лидии Андреевны в 1938 году в возрасте сорока трёх лет.

Где бы ни жила Лидия Никанорова, она не забывала Павла Безсонова. Даже расстояния не отдалили их, благодаря письмам они оставались близкими друг другу людьми. «Переписка с Константином Павловичем была для неё зеркалом, в которое она смотрелась всю жизнь, с шестнадцати лет. Когда она жила в России, это были письма о том, что происходило в ней и с нею, о людях, с которыми она встречалась, о книгах, которые она читала, о музыке, живописи, любви. Потом этот круг стал теснее, мечта о свидании казалась почти безнадёжной, и Елизавета Николаевна впервые попросила его не писать о любви… <…> Потом, в Париже, когда можно было писать обо всём, она поняла, что ни ему, ни ей нельзя писать обо всём. Круг стал ещё меньше — теперь она смотрелась в зеркало, подчас не узнавая себя. Разлука научила её любви — не той раскалывающей, кидающей из стороны в сторону, непроглядной, а чистой, подлинной, прячущейся, скрытой», — пишет Вениамин Каверин в романе «Перед зеркалом», рассказывая историю Лизы Тураевой и Константина Карновского.

«ЗОВУТ МОЕГО УЧИТЕЛЯ И БЕСЦЕННОГО ДРУГА ВАРДГЕС ЯКОВЛЕВИЧ СУРЕНЯНЦ»

«Лица, упомянутые в письмах, были извещены о находке и согласились на публикацию, однако при условии, что их фамилии будут изменены. Это не коснулось деятелей, оставивших заметный след в русской и мировой культуре первой четверти двадцатого века», — говорится в послесловии, завершающем роман «Перед зеркалом». Одним из таких деятелей, выведенных в романе, стал армянский художник Вардгес Суренянц.

Как и Лидия Никанорова, Вардгес Суренянц прибыл в Ялту в 1917 году. Здесь его ждала работа по оформлению внутреннего убранства армянской церкви Святой Рипсиме, строившейся в 1909–1917 годах на средства нефтепромышленника Погоса Тер-Гукасяна в память о его рано ушедшей из жизни дочери Рипсиме. Приезду в Ялту предшествовали несколько лет работы Суренянца над эскизами росписи церкви.

Вардгес Суренянц поселился в доме недалеко от церкви Святой Рипсиме. С работой по расписыванию ялтинской церкви художник связывал большие надежды. Однако охватившие страну потрясения (Гражданская война 1917–1922 годов, оккупация немцами Крыма в 1918-м) не позволили им оправдаться. После начала работы Суренянц лишился материальной поддержки заказчика, эмигрировавшего во Францию. «Зимой 1918 года художника разбил паралич. Но страстное желание завершить работы придавало силы», — пишет журналист, краевед Татьяна Барская в своей книге «Ялтинская Армения». В этот период Суренянцу предлагали помочь выехать за границу, но он отвечал отказом.

«Работы по росписи интерьера и оформлению внутреннего убранства Армянской церкви, в частности создание алтарной части, продолжались под его непосредственным руководством до 1920 года. И были завершены.

Одиночество, голодное существование, болезни не убили в художнике жажду творчества. Он был увлечён росписью купола, но, к сожалению, не успел дописать стены церкви. Осталась невыполненной роспись парусов под куполом. Полностью воплотить эскизы Суренянцу в жизнь помещал второй приступ паралича, который окончательно приковал его к постели. 6 апреля 1921 года последовал третий удар, оказавшийся смертельным.

По воспоминаниям старожилов Ялты, В. Суренянц до последнего дня охранял своё детище — Армянскую церковь. Не случайно его похоронили у её стен. Этот величественный памятник стал лебединой песней талантливого армянского художника», — рассказывает о последних днях жизни Суренянца Татьяна Барская.

Именно в это сложное время и пересеклись дороги Вардгеса Суренянца и Лидии Никаноровой — художников, находивших спасение в творчестве. Армянский художник становится учителем и другом Лидии Андреевны. В каталоге выставки, прошедшей в 2015 году в Доме русского зарубежья и посвящённой Лидии Никаноровой, отмечено, что художница помогала Суренянцу в росписи ялтинской церкви Святой Рипсиме. «В.Я. Суренянц принимает активное участие в художественной жизни Ялты. Несмотря на голод и Гражданскую войну, он вместе с петербургскими художниками организовывает две выставки „Искусство Крыма“: в 1918 и в 1919 годах. Он приглашает к участию в них молодых женщин-художниц. Лидия выставляет портреты, в том числе портрет её домохозяина С.А. Найдёнова», — рассказывается также в каталоге.

Вардгес Суренянц, основоположник армянской исторической живописи, в своей работе уделял особое внимание изображению памятников культуры, являющихся, по его убеждению, отражением жизни народа. Мастерски переданы детали архитектуры и интерьера армянских церквей в таких картинах художника, как «В церкви», «Покинутая», «Попранная святыня» и «Выход Крестного хода из Эчмиадзинского собора». В описании константинопольского периода работы Лидии Никаноровой авторы каталога её выставки замечают: «Её интерес к копированию фресок, её страсть к декоративности, внимание, обращённое на нюансы формы и цвета, на религиозные темы и исторические пейзажи, — всё это отголоски их совместной работы с В.Я. Суренянцем, её учителем».

О смерти Вардгеса Суренянца в 1921 году писал Сергей Найдёнов в письме Павлу Безсонову: «Вчера хоронили художника В.Я. Суренянца — преподавателя и друга Лидии Андреевны. Хорошие были похороны… В Константинополь писать пока ещё не приходится». До Лидии Никаноровой весть о смерти её учителя дойдёт в 1923-м, расскажет ей об этом отец Сергий Булгаков.

В романе Вениамина Каверина «Перед зеркалом» рассказ о Вардгесе Суренянце отражает важные этапы его творческой биографии. В нём отмечены образованность Суренянца (он учился в Лазаревском институте восточных языков, Московском училище живописи, ваяния и зодчества, Мюнхенской академии художеств), знание языков, увлечение восточной и западной культурами (картины «Фирдоуси читает поэму „Шахнаме“ шаху Махмуду Газневи», «Испанки»), его работа в качестве театрального художника в Московском Художественном театре, выполненные им иллюстрации к произведениям русской и западной литературы.

«Единственное моё прибежище — работа. Зовут моего учителя и бесценного друга Вардгес Яковлевич Суренянц. Ему шестьдесят лет. Нет ни времени, ни возможности пересказать тебе всё, чему он меня научил. Да и бог весть, доберётся ли до тебя когда-нибудь моё послание! Скажу только, что если я ещё живу и работаю после всего, что видела и пережила в Ялте, — это сделал он. В Ялте он живёт потому, что армянская церковь богачей Тер-Гукасовых расписывается по его эскизам. Мало сказать, что он — образованный человек. Он владеет немецким, английским, персидским и в совершенстве — итальянским. Влюблён в восточное искусство, увлекался прерафаэлитами — и на всю жизнь остался армянским художником. Он жил в Париже, Вене, Риме, Валенсии, Венеции, он иллюстрировал Метерлинка, Уайльда, Толстого, Пушкина, работал в Московском Художественном театре — по его эскизам была поставлена „Чайка“.

Впрочем, Вардгес Яковлевич не столько учит, сколько как будто сам у всех учится. От него идёт тишина, в которой я так давно и глубоко нуждаюсь. <…>

Ну, что же ещё рассказать мне о нём? Я, как в монастырь, ушла в его мудрость. Он внушил мне уверенность. Не похвалами — напротив, требовательностью. Но так требовать можно только от талантливого человека. И к Византии моей он отнёсся по-своему. Чудо искусства сохранило её в веках, несмотря на то что она была попрана турками, — как сейчас, на наших глазах, попрана и унижена немцами Ялта», — рассказывает каверинская Лиза Тураева в очередном письме Константину Карновскому о своём учителе и бесценном друге.

ВЕНИАМИН КАВЕРИН И АРМЕНИЯ

В очерке «Письма», вошедшем в книгу «Вечерний день» (1982), Вениамин Каверин рассказывает о том, как он открыл для себя Армению и её культуру. «…Впервые я приехал в Армению в 1933 году, перед Первым съездом писателей, — и на всю жизнь влюбился в эту страну. В её суровую и нежную природу, в её народ, в её художников и писателей. Я познакомился тогда с Сарьяном, с Исаакяном, с Чаренцем, с Маари, — а они, в свою очередь, познакомили меня с искусством и литературой своей величественной, тысячелетней, мудрой и терпеливой страны», — делится Каверин.

Неизгладимое впечатление на Вениамина Каверина произвела встреча с Егише Чаренцем. «Его азартная речь, в которой он отстаивал национальные традиции своей литературы, его стремительность, пронзительность, острота, его невысокая фигура со склонённой немного набок головой, как бы выраставшая на глазах, — каждая фраза вонзалась, как звенящий нож, в напряжённую тишину зала, — поразили меня. В нём с первого взгляда был виден человек, не откладывавший на завтра то, что можно сделать сегодня. Накал его речи был таков, что ещё мгновение, казалось, и он запустит графином с водой в голову оппонента», — так Каверин описывает Чаренца, с которым познакомился на общем собрании писателей Армении.

Вскоре, получив приглашение, Вениамин Каверин стал гостем Егише Чаренца. Каверин рассказывает о его скромной квартире, «в которой не было на первый взгляд почти ничего (кроме книг)». Чаренц встретил гостя «приветливо, хотя и сдержанно, мрачновато».

Завязавшаяся беседа позволила многое узнать об армянском поэте. «Его интересовали не дела Союза писателей, а дела мировой литературы. Это был человек широкообразованный, с острым, смелым, оригинальным умом. Он высоко ставил Флобера, корил Золя за его пренебрежение к „поэзии прозы“, за его „заземлённость“ и защищал кажущиеся в наше время бесконечными длинноты Гюго», — рассказывает Каверин, ещё в Москве прочитавший роман Чаренца «Страна Наири» и собиравшийся о нём написать. Обсуждая это произведение, Каверин отметил, что находит в «Стране Наири» сходство с гоголевской прозой. Чаренц же, поблагодарив за интерес к своей книге, не согласился со сравнением. «Нет, это совсем другое, — приводит Каверин в своём очерке возражение Чаренца. — Кажется, Пушкин первый сказал, что Гоголь заставляет нас смеяться „сквозь слёзы грусти“. А у меня — не грусть, а злость».

На прощание писатели обменялись книгами: Каверин подарил свой роман «Художник неизвестен», а Чаренц — «Книгу пути». «Я ушёл с ощущением глубокой значительности, которой дышало каждое его слово. Но в нём было и что-то ещё: с трудом сдерживаемое недовольство собой. Тоска?» — вспоминает Каверин.

В той же книге «Вечерний день» опубликована и статья Вениамина Каверина о романе Егише Чаренца «Страна Наири». В ней Каверин задаётся вопросами: «Не является ли „Страна Наири“ одним из тех литературных явлений, при рассмотрении которых нет возможности провести границу между реальностью и искусством? Не является ли эта черта, столь характерная для подлинного искусства, тем признаком бесспорного социального значения этой книги, который объясняет, почему появление её стало такой знаменательной датой для армянской литературы?».

В 1930-х годах Вениамин Каверин ездил в Армению не раз. В 1937-м в Ереванском университете он читал лекцию о Ваане Терьяне. В книге «Вечерний день» опубликованы тезисы этой лекции, в одном из них обозначено: «Поэзией был проникнут каждый миг его жизни. Тончайший мастер стиха».

«Меня всегда тянуло в Армению, тянет и теперь», — пишет Вениамин Каверин в очерке «Письма». И как воспоминание приводит письмо своего друга, поэта и писателя Леонида Первомайского:

Л. Первомайский. 7.1.40

…Об Эривани я вспоминаю с истинным удовольствием. Помните ли Вы нашу замечательную поездку в Гегарт и Гарни?

Мне казалось, что мир ещё не существовал, как создание человеческих ума и рук, когда высекали в скале гегартский храм, и что, может быть, мира уже не будет, но останется труднодосягаемое ущелье и в нём — небывалое уединение, тишина и страх человека перед непонятным, заставляющий загораживать вход скалой.

Но эти мысли совсем ни к чему в наш век английских замков и усовершенствованных отмычек…

***

«Перед зеркалом» — роман о любви, влиянии исторических событий на судьбы людей, верности искусству. Он стал продолжением истории реальных людей, сохранившейся в их письмах и впоследствии воспринятой миром литературы. В письме Вениамину Каверину А.К. Гладков называл «Перед зеркалом» книгой удивительной, неожиданной и очень нужной. Высокую оценку роман в письмах получил и со стороны своего автора. В 1986-м в интервью журналу «Огонёк» (№ 25) Вениамин Александрович говорил: «Что касается „Двух капитанов“, количество изданий которого недавно перевалило за сто, то я до сих пор изумляюсь их успеху, не считая этот роман лучшим своим романом. С точки зрения литературного вкуса, новизны я ценю роман „Перед зеркалом“».

Журналист, редактор Рипсиме Галстян

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА:

1. Каверин В.А. Перед зеркалом : роман в письмах. — Москва : Издательство «Советский писатель», 1972.

2. Каверин В.А. Вечерний день. — Москва : Издательство «Советский писатель», 1982.

3. Л.А. Никанорова. Каталог выставки в Доме русского зарубежья. — Москва, 2015.

4. Лейкинд О.Л. Художники Русского зарубежья: первая и вторая волна эмиграции : биографический словарь : в 2 т. / О.Л. Лейкинд, К.В. Махров, Д.Я. Северюхин ; Фонд им. Д.С. Лихачева. — Санкт-Петербург : Издательский дом «Мiръ», 2019. — Т. 2.

5. РГАЛИ. Ф. 1501 (Каверин В.А.). Оп. 2. Д. 466. Л. 3–4. Письма С.А. Найдёнова П.А. Безсонову.

6. РГАЛИ. Ф. 1501 (Каверин В.А.). Оп. 2. Д. 466. Л. 12. Письма С.А. Найдёнова П.А. Безсонову.

7. Барская Т.Н. Ялтинская Армения. — Симферополь : Издательство «Н. Орiанда», 2018.

8. Казарян М.М. Суренянц. — Москва : Издательство «Искусство», 1962.