Рассказав историю своего прадеда Аветиса, выжившего в пустыне Дейр-эз-Зор, писательница и журналист Мариам Кочарян написала ещё одну историю своей семьи. Как и у многих армян, предки Мариам прошли тысячи километров, будучи гонимы, но выжили в тяжелые годы, названные Геноцидом. Прадед Мариам по линии матери встретил прабабку в лагере для вынужденных переселенцев от Красного Креста. Они уехали в Бейрут, родили шестерых детей, а оттуда переехали в Ереван. На этом история странствий не закончилась…

Тётя Вардануш

— Пропади пропадом тот день, когда мы вернулись обратно! Почему этот чертов корабль не утонул?! Почему мы не задохнулись! Будь проклят тот день, когда я родилась на свет! Проклятья шлю я этому дню! Проклятья! — кричит в трубку моя ереванская тетушка Вардануш. Ее голос звучит так громко, что не нужно включать динамик. Все слышно так, что через километры можно увидеть её разъяренные красные глаза, подведённые синим карандашом и длиннющие, устрашающие ногти с типсами под френч.

— Варда, джана, успокойся! Ты же понимаешь, что им пришлось так сделать. Они плохо понимали, куда и зачем плывут. Что мы можем изменить? — старается успокоить ее мама.

— Как что?! Как это что?! Всю жизнь я страдаю, всю жизнь борюсь, всю жизнь плачу, плачу горючими горькими слезами, — вопрошает и смахивает слезы тетя.

— Нет, ну тебе только на подмостках Сундукяна выступать, — старается разрядить обстановку на линии мама. — Не туда ты пошла учиться, ох не туда. Прекращай, мы же тебя так любим. Ну что тебе отправить? Хочешь «Красный октябрь», рыбу красную или икру?

— Пожалей меня, хотя бы ты пожалей! Ты всегда меня понимала, матах… Вот что это за жизнь? Я же такая красивая, такая ладная, такая умопомрачительная, когда чулочки натягиваю, боже! Могла бы стать шамаханской царицей или, как вариант, женой шейха. Могла бы, а? Могла бы? Как думаешь?

— О, Господи, Варда! Спускайся с небес на землю, давай, спускайся вниз, детка. Ты разве не слышала, что недавно одна жена шейха сбежала?

— Вааай! — протяжно отвечает тетя, понимая, что женская доля не зависит от уровня благосостояния. — Как это, матах? Это что же там случилось?

— Бил. Нещадно бил. А потом откупался шелками и золотом.

— Откупился?

— Ты что совсем глупая!

— Да, совсем! Но мужика сама могу побить, ты знаешь. Палец не дам поднять! Палец, матах!

Мама

…Моя мама из ахпарских. Ее родители и дедушка с бабушкой из ливанского Бейрута. Они бежали туда из города Харберд (ныне территория Турции) во время Геноцида и остались до конца 60-х годов. Ослеплённые надеждой и идеологией марксизма-ленинизма, они приплыли на корабле в советскую Армению, где их планам суждено было рухнуть.

В Бейруте предки мамы по праву считались аристократией. Они занимались ковроткачеством. Изготовляли и выставляли на продажу дорогие шерстяные ковры в армянском стиле для элиты Ближнего Востока. У прадеда была круглосуточная прислуга. Ему платили не только деньгами, но и золотом, которое прабабушка Вардуи пришила к подолу платья, когда они решили вернуться на родину. Точно чуяла, что именно это золото спасет семейство от голода после внезапной кончины прадеда, сердце которого не выдержит и года в Ереване.

Газетные сводки и советская пропаганда оказались пузырем, который лопнул у него на глазах. По приезде он бесконечно винил и укорял себя за опрометчивое решение. Сирота с самого детства, он надеялся на спокойную, счастливую и безбедную старость в объятьях родины. Вместо этого семья из восьми человек получила комнату в коммунальной квартире на окраине города, где с трудом можно было согреться или принять душ. Все, что было у прадеда, до каждой копеечки, до каждого грамма золота было заработано им самим, выколото, вышито буквально на кончиках пальцев от острых иголок и выстрадано в лагере для беженцев, где американский Красный Крест спасал армянских сирот после резни, поженил их между собой и помогал выучить не только арабский, французский и английский, но и сохранить родной армянский язык. Именно в этом лагере прадедушка Ншан встретил свою Вардуи. Он влюбился и сказал сестрам милосердия, что убьёт себя, если ему не достанется именно Вардуи, которая дразнила и смеялась над его «абрикосовыми» волосами. В Бейруте у них родилось шестеро детей, которые вернувшись на родину, разбрелись кто куда по свету.

Прабабушка Вардуи всю жизнь будет благодарить американцев, и в храмах советской атеистической Армении ставить свечи за процветание Америки. Всех своих детей она женит и обязательно пристроит, сама же уйдет на покой в 60 лет в красивой бархатной чадре, заранее подготовленной и наутюженной.

Мама в 8 лет останется сиротой на попечении у двоюродной сестры своей матери, а тетя Вардануш всю жизнь так и будет проклинать тот самый злосчастный корабль, который всё же доплыл до берегов Батуми. Часть братьев уедет искать убежища в Америку, остальные — останутся в пространстве, бесконечно гонимом «между» Арменией и Россией, так и не поняв, где начинается, а где заканчивается то, что принято называть родиной.

Так вот, моя мама из ахпарских. Поэтому она, как никто другой, знает всё про булгур, табуле, ишли-кюфте, лахмаджо, хапамо и зейтуне. Она гениально готовит тут-мач и знает толк в настоящем чёрном кофе в тяжелой медной турке. Мама у меня такая. Необычная. Одна на всех. А когда злится, переходит на арабский и продолжает месить тесто с ванилином из сирийского Алеппо. Другого она не признает. Мы смеемся, а мама вспоминает всех-всех поименно и молча молится, уставившись на кухонный крест — Цахик, Андраник, Ншан, Вардуи, Аракси, Аршалуйс, Арутюн, Мисак…

…Сколько судеб, сколько потерь… На сколько ещё сердца человеческого хватит? И почему мы так сильно любим жить вопреки… Жить и смеяться. Жить и смеяться, друже. А что еще нам с тобой нужно? Мама, с днем рождения! Ты сильнее своей судьбы. Мы сильнее своей судьбы. Теперь я это точно знаю.

Журналист Мариам Кочарян специально для Армянского музея Москвы

Фото обложки из личного архива семьи Микаелянов