Владимир Высоцкий родился 25 января 1938 года. Его старший товарищ Левон Кочарян – 22 января 1930-го. Судьбы друзей из легендарной «компании на Большом Каретном» были тесно связаны, причем не только творчески: их жизненные пути также оказались схожи – ранним уходом. 40-летний Кочарян умер в 1970 году, а Высоцкий – ровно через десять лет, в 42. И оба – в Москве.
Кем был знаменитый Левон Кочарян, какое влияние режиссер оказал на творчество Владимира Высоцкого и как его сценарий к «Тихому Дону» оценил сам Михаил Шолохов – в материале Армянского музея Москвы.

Левон был душой Москвы тех лет: его знали и любили люди разных возрастов и профессий – грузчики, писатели, кондукторы трамваев, жокеи, актеры, профессора, летчики: он обладал великолепным даром – влюблять в себя сразу и навсегда. Кочарян прекрасно знал кино, литературу, музыку, был мастером на все руки. Шил себе рубашки, делал абажуры, показывал фокусы, играл на гитаре, на съемках водил танки, лихо скакал на коне, однажды в черноморском порту запросто пришвартовал большегрузный корабль. Кроме всего прочего, обожал эпатировать публику: мог выпить бокал шампанского и закусить фужером или лезвием бритвы, а то и проколоть щеку иглой (восхищаясь способностями Левона, Владимир Высоцкий наделял ими своих песенных героев: «Могу одновременно есть бокалы и Шиллера читать без словаря…» и пр.). Но главным его достоинством было колоссальное концентрирующее начало.

(Юрий Сушко. Друзья Высоцкого)

Левон Кочарян родился в Тбилиси в семье народного артиста Армянской ССР, известного чтеца Сурена Акимовича. Но будущий режиссер не сразу решил связать свою жизнь с искусством. Сперва он поступил в училище гражданской авиации, потом – в институт востоковедения, а затем перевелся на юридический факультет МГУ. Однако оказавшись на службе в Московском уголовном розыске, Кочарян быстро разочаровался в профессии, так как вместо поиска преступников он столкнулся с обыкновенной бюрократией.

Тогда он резко сменил жизненный курс: окончил Высшие операторские курсы и вскоре стал на киностудии «Мосфильм» вторым режиссером, начав с ассистента Сергея Герасимова на съемках «Тихого Дона» (1957-1958). Говорят, Сергей Герасимов переживал, одобрит ли Михаил Шолохов режиссерскую версию сценария, и в качестве «экзамена» отправил на утверждение первой серии к писателю своего нового помощника. Кочарян сразу понравился Шолохову, и автор довольно быстро согласился со сценарием. А по телефону Герасимову сказал: «Если следующую серию привезет не Кочарян – не подпишу».

В середине 1950-х Левон Кочарян познакомился со студенткой Щукинского театрального училища Инной Крижевской, которая жила в доме № 15 на Большом Каретном. И вскоре переехал к ней навсегда – в трехкомнатную квартиру, вызывающе роскошную по тем временам, где впоследствии собирались и Владимир Высоцкий, и Андрей Тарковский, и Василий Шукшин, и Роберт Рождественский, и еще многие-многие другие – от «высоких интеллектуалов до настоящих блатных».

«Правила общежития у нас сложились вполне определенные, – вспоминал Артур Макаров, – мы были близкие друзья, а это значит, что жили мы, по сути дела, коммуной… Если применить более позднее определение, все мы являлись тунеядцами… Для окружающих мы были тунеядцами потому, что почти никто из нас не работал, то есть все мы работали и работали много, но как? Без выдачи зримой, весомой, а главное – одобренной продукции. Все очень много работали, но каждый – в том направлении, в котором хотел. Никто нигде не состоял и ничего практически не получал».

В доме на Большом Каретном всегда царила атмосфера праздника. Друзья делились друг с другом различными идеями, стихами и рассказами, пели под гитару. Там же на магнитофоне Кочаряна «Днепр-10» были сделаны первые записи молодого Высоцкого. «Я помню, какая была атмосфера тогда, когда я первый раз им показывал песни. Я напишу чего-нибудь и покажу им сразу. И была атмосфера доверия, такой раскованности, непринужденности, свободы полной. И самое главное – дружественная атмосфера. Ведь я видел, что им нужно, чтоб я им пел, и они хотят слушать, что я им расскажу в песне. То есть это была манера что-то сообщать и как-то разговаривать со своими друзьями близкими… За столом, с напитками или без – неважно. Мы говорили о будущем, еще о чем-то, была масса проектов. Я знал, что они меня будут слушать с интересом, потому что их интересует то же, что и меня, что им так же скребет по нервам все то, что и меня беспокоит. Это было самое запомнившееся время моей жизни… Можно было сказать только полфразы, и мы друг друга понимали в одну секунду, где бы мы ни были. Понимали по жесту, по движению глаз – вот такая была притирка друг к другу. И была атмосфера такой преданности», – позже вспоминал об атмосфере в легендарной квартире Высоцкий.

Именно тому жизненному периоду, который поэт провел в квартире Кочаряна (а по другим данным – и самому Кочаряну), он посвятил свою песню «На Большом Каретном», записанную в 1962 году:

Помнишь ли, товарищ, этот дом?
Нет, не забываешь ты о нём.
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто в Большом Каретном не бывал!

Как режиссер Левон Кочарян оставил после себя лишь один фильм – «Один шанс из тысячи». Идея возникла в 1965 году, над картиной работали многие из «компании на Большом Каретном». В фильме приглашали сняться и Высоцкого, но он уже к тому моменту был довольно востребованным артистом, поэтому отказался из-за нехватки времени.

«Два года назад [за два года до смерти – прим. ред.], во время съемок, у него заболело в паху. Врач, осмотрев его, сказал, что надо ехать в онкологический институт. Изрезанный и облученный, Левон продолжал работу: его привозили на съемочную площадку, и он репетировал с актерами, полулежа в кресле на колесиках, и два раза в день медсестра впрыскивала ему наркотики, чтобы убить боль. Потом, правда, начался странный процесс ремиссии, и Левон неожиданно для всех стал прежним Левоном, каким Костенко знал его со студенческих лет, когда они вместе учились на юридическом факультете, ездили танцевать в “Спорт”, устраивали шумные “процессы” в молодежном клубе, который помещался в церкви на Бакунинской, и сражались в баскетбол с Институтом востоковедения в спортивном зале “Крылышек”, – писал Юлиан Семенов. – Когда Левон почувствовал, что ремиссия кончается, постоянная слабость делает тело чужим, и что большая, осторожная боль снова заворочалась в печени, он отказался лечь в больницу, попросил после смерти его кремировать (“Нечего вам возиться со мной, теперь места на кладбище дефицитны”) и еще попросил накрахмалить полотняную рубаху с большим воротником и синим вензелем ООН на правой стороне, которую Кёс привез ему в подарок из Стокгольма. Он так и умер: рано утром проснулся, попросил Кёса и Гришу надеть на него полотняную рубаху с большим, модным в этом сезоне воротником, посмотрел на свои руки и сказал: “Какие стали тонкие, как спички, позор экий, а?” Потом ему помогли перейти в кресло — к окну. Он посмотрел на свою тихую улицу, вздохнул и сказал:

— Ну, до свидания, ребята…»

Левон Кочарян умер 14 сентября 1970 года от рака кожи. Он долго болел, но Высоцкий, по воспоминаниям друзей, так ни разу его и не навестил. Однажды музыкант передал другу в больницу стихи, а режиссер всем рассказал, что Высоцкий все-таки заходил. Но это было не так.

Лева умер. Володя на похороны не пришел. Друзья собирались в день рождения и в день смерти Левы. Повторяю, я — человек восточный и очень ценю эти жесты. Володя в эти дни не приходил на Большой Каретный, и я долго не мог ему этого простить. И избегал встречи с Володей, даже когда бывал на спектаклях в Театре на Таганке.

И вдруг мы столкнулись с ним в коридоре «Мосфильма». Володя спрашивает:

— Кес, в чем дело? Скажи мне, в чем дело?

— Сломалось, Володя… Я не могу простить — ты не пришел на похороны Левы. Я не могу…

— Ты знаешь, Кес… Я не смог прийти. Я не смог видеть Леву больного, непохожего. Лева — и сорок килограммов… Я не смог!

Вы знаете, Володя был очень искренним, и все слова были его собственные.

Не сразу, через некоторое время, я все же понял Володю и простил. Нужно было время, чтобы понять Володю до конца… Это случилось, когда я каждое утро просыпался и говорил жене:

— Опять видел Леву во сне — больного, худого, беспомощного. Ну хоть бы раз он мне приснился здоровым! Ну хоть бы раз…

Вот тогда я понял и простил Володю.

(Эдмонд Кеосаян. Январь, 1989)

Подготовлено по материалам: Перевозчиков В. Возвращение к Высоцкому, 2008; Сушко Ю. Друзья Высоцкого, 2011; Семенов Ю. Огарева, 6, 2021

Фото обложки: hayazg.info