Армянский музей Москвы продолжает публикацию воспоминаний бакинки Любови Григорьянц о драматичных событиях тридцатилетней давности. В третьей части дневника Любовь размышляет о природе межнациональных конфликтов и о трагической потере дома и малой родины. События дневника датированы c 29 февраля 1988-го по 29 мая 1989 года и представлены в двух частях в хронологическом порядке. Авторская стилистика и пунктуация сохранены.

24 марта

Родина — это, конечно же, дом. Человек, порывающий с землей, где родился, переживет свою личную трагедию. Значит, то, что сейчас, — это только начало трагедии нашей жизни? Так я подумала и испугалась своих же мыслей. Нам предстоит переступить рубеж своей уже былой жизни. Мучительно больно принять решение. Кажется, мы делаем глупость. Мы завтра едем на свою такую желанную вновь отремонтированную квартиру. С какой любовью Роберт там все устроил. Учел всё, о чем я просила. 

Многие уезжают, продают квартиры. А мы переезжаем. Я понимаю, нам там недолго жить. Но во мне будто два человека. Один из них не может поверить в происходящее. 

23 мая

Азербайджанцы выходят на площади, заполняют улицы. Молодые повязывают красными галстуками головы, носят плакаты выкрикивая слова: «Слава героям Сумгаита! Да здравствует Баку без армян!».

Соседка Амина сказала, что вступила в Национальный фронт, иначе её семья попадет в черный список. Вместо того, чтоб порядочным людям объединиться, они идут в Народный фронт! Шкуру спасают!

А у нас беда в семье. Болезнь, которая сначала показалась обычным бронхитом, перешла в приступы удушья и дикого кашля у мужа. Уверена, на нервной почве. Не успел приехать, как попал в больницу. В больнице врач оказался наполовину армянин. Он тоже себя чувствует в подвешенном состоянии. Порядочные люди независимо от нации все растеряны. Сказал, что двое его коллег — евреи по национальности уже покинули Баку.

Сегодня в больницу ехала в такси с водителем- азербайджанцем. Он вёз меня по каким-то закоулкам, сказал, что так дольше, но нет шансов наткнуться на толпу. Однако совсем рядом с больницей толпа попалась, она пересекала улочку, на которую мы въехали. Таксишник кинул мне легкий палас и велел нагнуться и накрыться. Он боялся не меньше моего. Толпа прошла по центральной улице. Суп у меня разлился. Когда подъехали, он сказал: «Сестра, вам надо уезжать. Эти не успокоятся». Денег не взял. Я вошла в палату и расплакалась.

Пока муж был в больнице, я стала раскрывать все коробки, раскладывать вещи, книги по полкам. О чем я думала?! Вокруг творились страшные события, люди продавали квартиры и уезжали. Я с упорством осла твердила: «Я не уеду! Тут мой дом! Я буду тут жить!».

Девочек перевела в 164 школу в Арменикенде, недалеко от дома. Я там училась. С каждым днем редеют классы. Евреи и армяне уезжают. Когда забирала документы в школе № 8, Жанна А. и Татьяна М., классные руководители моих детей, сами подошли попрощаться. Все возмущены тем, что творится. Жанна А. сказала, что уезжает в Кисловодск, решили пересидеть там с мужем. В 164 школе виделась с Аллой Е., моей учительницей по физике. А моя классная, Зоя Г. уволилась. В школе не осталось учителей-армян. Алла Е. не знает куда двинуться. Она еврейка, муж армянин. Сын уперся, ни в какую не хочет уезжать.

Национализм отвратителен! Это патриотизм невежества! Как получается, что этого невежества такое количество? Жили в аулах, в галошах ходили, советская власть им образование дала. В шестидесятые за уши в вузы тащили, партия КПСС позаботилась о местных кадрах. Отсюда и разделение пошло в республике: ты — местный, а ты — нет.

12 июля 1988

Вылетаем в Москву. У Роберта случился приступ стенокардии и вновь началось удушье. Лечим от бронхита. Не тот диагноз. Теперь говорят астма. Скорая опять каждый вечер у нас. Как же он мучается! Бек посоветовал ехать в Москву, у него есть адрес врача.

Говорят, завтра опять митинг. А это означает, что в полночь начнутся погромы. Кругом танки, в основном в нашем районе, в Арменикенде. Всё равно грабят, избивают. На Хуторе мужчины вооружились и отбиваются от толпы.

К нам пришли муж и жена посмотреть квартиру. Сказали, что они из Еревана, боятся мести и вот решили переехать в Баку. Врут же! Смотрят квартиру, нравится. Еще бы! Увидели ружьё в углу у камина. Ничего не сказали. Ушли, намекнув, что все равно мы оставим квартиру, продать не сможем. Думаю, они выжидают. Они знают, что будет еще хуже для армян. Понимаю, слышу, но не принимаю. Кошмар!

Хотим отправить бабушек с детьми в Ереван. Но в Ереване бастуют, не работает аэропорт. Вовремя братья-армяне бастуют. По телефону мамина сестра и сестра моей свекрови выпалили страшную мысль: «Вы — заложники! Мы вами жертвуем!».

Мы заложники?! Они нами жертвуют?! Вот оно что! Так они за Карабах решили бороться.

Пришла старенькая тётя Варя, сказала, что брат еле ноги унес из Шуши. Райкомовские сотрудники его предупредили о погромах. В Кировобаде погромы, жгут дома. Варя с сыном уезжают в Ростов.

Роберту совсем плохо. Ездит на работу, за ним присылают машину. А я тихо схожу с ума от страха за него и за нас. Из-за его состояния, мы даже не можем говорить, думать, прийти к решению. Все мысли о лечении.

5 сентября

Вернулись из Москвы, где Роберт пролечился в Лосином бору. Я с дочкой жила в гостинице. Навещали его. Вчера в номер днем постучались, открыла. В дверях стояла красивая девушка, и пожилой мужчина. Азербайджанцы, похоже отец и дочь. Мужчина представился. Он работает вместе с мужем, узнал о том, что тот болеет и находится в Москве, решил навестить. Сказал, что времени у него мало, заехать в Лосиный бор он не может, вот с дочерью пришел. Протянул пачку денег. Меня будто током ударило. Я отказалась. Муж сказал, что я правильно сделала.

Через неделю после приезда, удушье повторилось. Больно смотреть на любимого в момент приступа.

Вечера говорит мне:

— У меня нет ощущения, что я дома, что Баку — моя Родина.

Я заплакала. Я тоже давно это чувствую. Мне 39, ему 49. Мы стоим перед неизвестностью. Принять решение не удается. Бланки, которые муж привез из Москвы, мы не стали заполнять. Разорвали.

В городе появилось много беженцев из Армении. Видела их из окна. Они живут в доме напротив. Женщины ходят за хлебом в тапочках и длинных цветастых халатах. Головы повязаны платками. То ли загорелые, то ли кожа темная, сразу видно из деревень приехали. Ходят слухи, что сами азербайджанцы автобусами вывозили их из деревень из Армении, предупреждая, что их будут резать армяне.

Днем ещё как-то можно перебежками передвигаться. Это так страшно и унизительно до слез: бежать по улице родной, молясь о том, чтоб не попасть в руки толпы. В Арменикенде и ближе к вокзалу стоят войска.

С дочкой ходила в детскую поликлинику за документам. Врач Осипова и медсестра Тамила плакали. Я сказала, чтобы со стены в кабинете сняли и разорвали фотографии армянских детей. Как они плакали!

На углу проспекта Ленина и Свердловской нас застала толпа учащихся какого-то училища с красными галстуками, повязанными на лбу. Впереди шли учителя, улыбались. Толпа приближалась. Читаю первый плакат. «Смерть армянам!» Я опешила, куда спрятаться, куда бежать. Рядом оказался пожилой мужчина, азербайджанец.

— Не беги, дочка, — услышала я. — Встань ко мне поближе и маши головой.

Ноги приросли к земле! Я нагнулась будто поправляю туфельку дочери и закрыла её, как могла. Старик поднял свою трость, машет и говорит: «Позор вам, бесстыжие!». Толпа прошла вниз к вокзалу.

— Спасибо вам!

— Уезжать надо, дочка, эти не успокоятся.

22 октября.

Только бы войска не ушли.  А в газетах статьи о националистах-армянах, о Карабахе, который армяне считают своим и требуют передачи этих земель. О Сумгаите заглохли. Якобы идет следствие. Врут! 

Вчера старшую дочь повела в школу. Не дойдя до угла, вернулась, что-то так за неё страшно стало.

У школы несколько родителей стоят у входа. Я узнала Наргиз М., мы с ней учились вместе, она была круглой отличницей. Я обрадовалась и кинулась к ней. Она шарахнулась от меня, смотрит волком.

— Ты в своем уме? Это я должна на тебя волком смотреть. Это меня гонят из дома родного! Это я Сумгаит устроила?

Она стала говорить, что знакомая рассказала о своей знакомой, которая бежала из Армении. Я перебила её, сказав, что эти её знакомые знакомых приехали сюда на автобусах. Их запугали свои же, пообещали квартиры армян дать. Разве она об этом не знает? 

«Не ожидала от тебя! Питаешься слухами?» — сухо сказала я.

Как только дочка вышла, мы поторопилась уйти, оставив Наргиз, круглую отличницу, с открытым ртом. Моих слез она не видела, я разревелась дома. А пока шли, купили хлеб в угловом магазине. На улице ни души.

Никогда не забуду, как дрожало моё сердце от негодования и от страха. «Боженька, не дай появится толпе. Дай возможность дойти с ребенком до дома». Возле нашего двора стоит танк. Военный подошел ко мне и сказал: «Не тяните с отъездом. Мы скоро уедем, а они тут вам Сумгаит устроят».

На следующий день я забрала документы из школы. Пошла к открытию школы. Утром эти двуногие звери спят.

Продукты заканчиваются.

Роберт звонил. Говорит, Бутейко помогает. Скоро вернется. И решим: что нам делать?

Очень часто подхожу к окнам. Хорошо, что при ремонте муж оставил эти старинные створки. Смотрю в щель. Люди бегут вниз. Куда? Кто? Зачем?

Пришла соседка Рита. У них никто не спит. Стоим у окна смотрим в щель. Пошли автобусы, забитые людьми. Едут вверх, значит будут погромы. 

Рита говорит, что у мужа на работе составляют списки на увольнение. Боря, сосед с первого этажа, то же на днях сказал. Жену его уже уволили. На телевидении должны быть азербайджанцы, как, впрочем, и везде.   

Продолжение следует…

Куратор серии: журналист Мариам Кочарян специально для Армянского музея Москвы

Обложка: novostik.com