«Я стремлюсь перейти к объемной, даже бесконечной картине. Если бы я был миллионером, то использовал бы все средства, вплоть до лазера, чтобы создать Лабиринт, идя через который, человек испытывал бы на себе воздействие цвета, света, форм… Чтобы Лабиринт был и отражением человека, и его обновлением. … Мой Лабиринт не безысходен, но выйти из него нельзя. Нельзя выйти из цепи обновления. Не безысходность, но бесконечность», – говорил московский художник-нонконформист, художник-экспериментатор, художник-органик Борис Отаров. Удалось ли ему создать свой Лабиринт? Как Великая Отечественная война повлияла на его творчество? И какие сферы армянского искусства вдохновляли мастера? Ответы – в статье художницы Нины Габриэлян.

Борис Отаров родился 10 апреля 1916 года в армянской семье в Тбилиси. Его отец, Сергей Артемьевич Отаров, был инженером-химиком; мать, Алиса Маруковна Константянц, – домашней учительницей русского языка. В 1926 году Сергея Артемьевича приглашают на работу в Москву, а затем отправляют в Берлин (по одной из версий, для работы в советском торгпредстве). Семья следует за ним. В Германии для того, чтобы приучить сына к дисциплине и дать ему возможность полноценно овладеть немецким языком, отец отправляет его в городок под Берлином в семью школьного учителя. Там Борис будет жить, подчиняясь строгому режиму, и вместе с детьми учителя посещать немецкую школу. Согласно воле Сергея Артемьевича, считавшего, что безумно любящая сына Алиса Маруковна может избаловать ребенка, матери и десятилетнему Борису разрешается видеться только раз в неделю.

В 1931 году семья Отаровых возвращается в Москву, где Борис оканчивает среднюю школу. Его влечет живопись, он хочет поступать в Строгановское училище. Но отец категорически против. По его мнению, живопись – не профессия для мужчины. Сын подчиняется воле отца и поступает на физический факультет МГУ, который оканчивает в 1941 году. В июле того же года, после нападения гитлеровской Германии на СССР, Борис уходит добровольцем на фронт. В военкомате, узнав о его блестящем владении немецким, ему предлагают место переводчика в штабе. Но он не соглашается и просится в действующую армию.

В 1941-1945 годы он – офицер в действующих частях Красной армии. Участвует в освобождении Румынии, Венгрии, Болгарии, Югославии. Окончание войны встречает в Австрии. Неоднократно был ранен. За героизм и отвагу награжден многими медалями и орденами Великой Отечественной войны.

Война оказала огромное влияние на формирование его личности, мировоззрение и творчество. Как позже говорил он сам: «Война открыла мне глаза на необычайные возможности человеческого духа. Это была борьба не только с внешним врагом, но и преодоление собственных слабостей. Война вскрыла в людях такие возможности, такие силы, которые в мирной жизни не всегда ими осознавались и редко реализовывались. … И тогда мне стало ясно, как важен человеческий дух. И после войны я твердо решил, что главное назначение человека – труд, внутренне – духовно – обоснованный. … Я понял значимость жизни как чуда. Тогда и наметился мой внутренний путь в искусстве».

Демобилизовавшись, Отаров поступает на работу в Московский энергетический институт. Работает ассистентом кафедры, затем – преподавателем. Пишет кандидатскую диссертацию, считается ученым, подающим надежды. Одновременно активно занимается живописью, посещает художественные студии, знакомится с крупными художниками: Петром Кончаловским, Александром Куприным, Мартиросом Сарьяном, Владимиром Вейсбергом, Робертом Фальком, Артуром Фонвизиным… По словам самого Отарова, около десяти лет понадобится ему, чтобы найти ту форму художественного выражения, которая отвечала бы его мировоззрению.

В 1952 году Борис Сергеевич окончательно и решительно бросает физику, оставляет работу в институте и полностью посвящает себя живописи. Уже тогда, в 50-е, постепенно закладываются основы его индивидуального творческого метода, формируются принципы художественного мышления, вызревает уникальный, ни на кого не похожий стиль. На протяжении всей художнической жизни его творчество будет постоянно углубляться и усложняться. Он пройдет путь от добротной тональной живописи домощного колористического симфонизма, от предметности и фигуративности до знаковости, от однозначности до полисемантизма.

Как уже отмечалось, фронтовой опыт оказал огромное влияние не только на мировоззрение Отарова, но и на его художественный язык. Хотя собственно «военной тематики» в его произведениях крайне мало. Здесь следует особо отметить две работы, написанные много лет спустя после окончания войны. Это композиция «Война» (1970) и «Скорбь. Памяти погибших в Великой Отечественной войне» (1978). Однако «эхо войны» прочитывается во многих его работах: пейзажах, портретах, натюрмортах. Изображения деревьев, цветов, парусников, человеческих лиц, фруктов на его полотнах нередко напоминают изображения взрывов, вихрей, смерчей, хотя на тематическом уровне эти работы никак не связаны с войной. Таковы, например, картины: «Старые лодки», «Вечерние тени», «В горах Армении», «Посвящение Джакометти с автопортретом», «Букет на окне» и многие другие.

Одной из любимых тем Отарова была тема стихий. По сути, на многих картинах художника изображены именно стихии. Независимо от того, пейзаж ли перед нами, натюрморт или портрет, мы в первую очередь видим разгул стихий, которые сгущаются, оплотняются и «опредмечиваются» в тех местах картины, где того требует художественная логика автора. Мир на этих полотнах чаще всего предстает не как нечто «состоявшееся», но как «находящееся в процессе становления». И процесс этот бурный – здесь все зыбится, вихрится, взрывается, одновременно и образуется, и распадается. Это вечное рождение мира, созидаемого на глазах у зрителя.

Эти работы созданы преимущественно в 70-80-х годах прошлого века. Но и тогда, в 50-е, его живопись, еще не такая сложная по сравнению с последующими периодами, но резко отличающаяся от доминирующего советского стиля, будет вызывать шоковую антиреакцию у различных выставкомов и других официальных инстанций. Такие работы выставлять было невозможно. А в 1959 году, несмотря на рекомендации, данные художнику тремя академиками: Сарьяном, Куприным и Кончаловским, ему отказывают в приеме в МОСХ.

«Сперва я, естественно, огорчался, – рассказывал позже Отаров. – Но потом понял, что такая моя реакция свидетельствует только о моей человеческой слабости. …понял, что надо работать еще свободнее и смелее. … Я стремился не к популярности, а к беспрерывному развитию…»

Он получит возможность выйти к зрителю только в 1979-м, в возрасте 63 лет, в рамках коллективной выставки в Комитете художников-графиков на Малой Грузинской. А в 1980 году там же состоится его первая персональная выставка. Далее, время от времени, его работы будут выставляться в Москве и Подмосковье… А в последние два года его жизни – в Париже, Бордо, Стокгольме… В день своего ухода, 18 декабря 1991 года, он будет работать одновременно над четырьмя картинами, совершенно разными помысли, настроению, колориту, технике…

Что касается посмертной судьбы его работ, то они неоднократно выставлялись на престижных площадках, в частности, в Русском музеев Санкт-Петербурге, в Академии художеств в Москве и других. Большая часть его картин находится в Цюрихе, в крупнейшей галерее российского искусства – галерее Нади Брыкиной…

Одним из главных творческих устремлений художника был синтез культур Запада и Востока и поиск цветофактурного символа всеединства бытия, отмечает писательница и художница Нина Габриэлян, на протяжении 15 лет дружившая с Борисом Отаровым. Его творчество впитало в себя достижения и западноевропейской живописи (своими учителями он считал Ван Гога, Руо и Клее), и армянской культуры, но не живописи, а ювелирного искусства и средневековой архитектуры.

У Отарова немало работ, тематически связанных с Арменией. Это «Армянка в трауре», посвященная жертвам Геноцида, «Портрет брата Ерванда», «Памяти Сарьяна», «Горец», серия армянских пейзажей, «Инок. Памяти Нарекаци» и ряд других. Образ Григора Нарекаци глубоко волновал Бориса Отарова. «Нарекаци для меня, – говорил художник, – это кристалл бесконечного объема».

Что касается армянского ювелирного искусства, то оно оказало влияние на особенности работы художника с фактурным слоем: «ювелирность» выражалась у Отарова в драгоценности фактуры – «чтобы каждый кусочек картины звучал». Это, в частности, хорошо видно в работах из серии «Кавказ», таких как «Каменный цветок» и «Солнце в горах». Повышенная энергийность, «излучаемость» его работ достигалась за счет объемного мазка, активного употребления лаков и смол (в частности, эпоксидной смолы), а также выходов за пределы плоскости при помощи других материалов – металла, дерева, смальты.

А лаконизм армянской архитектуры претворился у Отарова в стремление выразить некие праосновы бытия: в большинстве картин художника, как правило, присутствует абстрактная составляющая. Отаров считал, что армянская храмовая архитектура лаконична, но очень сущностна.

Что касается влияния европейской живописи, то, по словам Отарова, живопись Ван Гога и Руо научила его «осознанию духовного содержания цвета», а творчество Клее побудило к созданию «знаковых портретов», в которых «реальные» объекты, экспрессивно акцентированные, преображаются в знаки и символы.

Отаровские «знаковые портреты» посвящены людям разных культур, времен и народов. Объединяет их одно: все они – выдающиеся люди. Сюда относятся такие работы, как «Данте», «Леонардо», «Магеллан», «Инок. Памяти Нарекаци», «Старец. Посвящение Ф. Достоевскому» и ряд других. Подобный выбор персонажей обусловлен антропологическими воззрениями художника.

«Меня интересует не человек в комнате, а человек в космосе», – говорил он. Иными словами, его волновал человек не в бытовых обстоятельствах своей частной жизни, а в большой онтологической перспективе, не в средне-нормативном состоянии, но в превосхождении самого себя – человек, сумевший вскрыть в себе «необычайные возможности духа».

В таких работах художник стремился не к передаче физического сходства, а к раскрытию внутреннего образа посредством введения в картину изображений предметно-ассоциативного ряда, а также различных знаков и символов. Каждая из этих работ являет собой сложный знак, состоящий из ряда других знаков, и требует отдельного рассмотрения.

Отаров нередко говорил о том, что в своих картинах стремится «выразить многогранность истины и бытия, единосущность мира, связь всего совсем». Но поскольку воплотить все это в одной отдельной работе невозможно, то он пытается углубить этот процесс в каждой последующей работе. Отсюда его тяга к созданию триптихов и серий. Над тремя такими сериями «Сказки морей. Памяти А. Грина», «К “Хроникам Шекспира”» и «Цирк» он параллельно работал более двадцати лет. Первые две, будучи связанными с литературными первоисточниками, тем не менее, не являются иллюстрациями к конкретным произведениям.

В «шекспировской» серии он стремился цветопластическими средствами выразить проблемы, встречающиеся во всех «Хрониках»: Страстей, Рока, Счастья. Сквозные темы «гриновской» серии – таинственное плавание, стремление к неизведанности, красота борьбы со стихией, добра со злом. Что же касается серии «Цирк», то, по всей видимости, само слово «цирк» было для него одной из метафор жизни, со всеми ее многокрасочными метаморфозами, таинственными превращениями, клоунадой страстей, акробатическими неожиданностями событий.

Важнейшей особенностью многих отаровских работ является их полисемантичность, возможность многовариативного прочтения. При продолжительном вглядывании в подобные работы можно обнаружить, что они густо населены взаимопорождающими формами, образами, изображениями, то возникающими, то исчезающими лицами, фигурами, знаками…

Возьмем картину «Сигнахи» из триптиха «Кавказ». При ее разглядывании, в зависимости от того, на каком участке поверхности сконцентрировалось зрительское внимание, можно увидеть разные картины. Если смотреть сразу на всю работу, то, скорее всего, зритель увидит нечто абстрактное. Некую сложную цветоформу. Но, вглядевшись в верхнюю часть работы, можно различить остроконечные горы (или счесть нечто горами). Однако, присмотревшись, можно решить, что это не горы, а большие деревья с заостренными макушками. Или все же горы, но на фоне которых растут деревья, чьи очертания частично совпадают с пиками гор. Если же взгляд скользнет по правой стороне картины чуть ниже этих то ли деревьев, то ли гор, на полотне обозначатся глаза. А то, что казалось стволом дерева, превратится в нос. И перед нами уже лицо. И если мы зафиксируем в своем сознании это лицо и начнем после этого рассматривать работу, переводя взгляд с одной части поверхности на другую, то сможем уже увидеть множество лиц или ликов разного размера, конфигурации, цвета. В силу избирательности восприятия их невозможно увидеть одновременно. В зависимости от того, на какой части картины сосредоточено зрительское внимание, какие-то образы проступают на поверхность, а какие-то исчезают.

Здесь нет точки отсчета, точнее – она вариативна и зависит от зрительского выбора. Здесь все порождает друг друга, а причины и следствия постоянно меняются местами. Такие работы являются цветопластическим выражением философских воззрений художника, стремившегося к созданию некоей «бесконечной картины», и требуют особых стратегий чтения.

У Отарова была мечта «создать Лабиринт, идя через который, человек испытывал бы воздействие цвета, света, форм… Создать такие цветовые переживания, чтобы они приближались к музыкальному переживанию. Чтобы живопись была временная, развивающаяся во времени. Выйти из плоскости. Сделать живопись равной музыке».

Построить такой Лабиринт ему не довелось. И остается только предполагать, как бы выглядело подобное архитектурное сооружение, какие технологии в нем были бы задействованы и какие принципы организации пространства были бы положены в основу этого проекта. Но все его работы, взятые в совокупности, являют собой прообраз такого Лабиринта, образуют цветопластическую гипер метафору, которая нуждается в изучении и осмыслении.

В изучении и осмыслении нуждается и все творческое наследие Бориса Отарова – разнообразное и многоаспективное.

Подготовлено по материалам: Габриэлян Н. Диалог культур в живописи Бориса Отарова (1916-1991) в контексте творчества российских художников армянского происхождения, 2018; wikipedia.org

Фото обложки: Борис Отаров – художник и педагог